«Ни разу даже?.. — недоверчиво спрашивали лоцманы и обижались: — Похваляешься? Скрываешь? Подводишь конкурентов?..»

Игнатий усмехался и с тайной гордостью кивал на своего мальчишку:

«Не я — вот лоцман».

Они поднимали глаза на помост и оглядывали Васю с уважением.

Вот и родная деревня. Вся: кто есть живой — люди и собаки — столпились над обрывом; а мальчишки прямо сверху сыплются на плот, который проходит под самой крутизной. И задушевный друг Митька, мокрый до желтых кудрей, взлетает на помост и восторженно кричит:

«Вася, Вася!..»

Но Вася не глядит ни на кого. Он ведь слишком занят. Его старшие братья стоят с шестами наготове — оттолкнуться от берега, а на гребях сам отец и двоюродный Ваня ожидают команды от лоцмана.

И весь мир видит Васин подвиг.

По всей приветливой и жизнерадостной, хотя и усохшей Выми до лесопильного завода мир дивился Васиному уменью, и на лесопильном заводе приняли плот с радостью и встретили Васю с почтением.

— …На заработанные деньги отец купил запасы к зиме, и это было тоже очень хорошо… — закончил Василий свой рассказ.

Коммунисты со вниманием выслушали воспоминания Зырянова. Каждый из этих директоров и председателей в отдельности озабочен был своей ответственностью за предоставленный кредит. Но, собравшись вместе, они испытывали еще одну заботу — об успехе экспедиции, за которую никто из них не отвечал. Поэтому директор мукомольного завода сделал строгое внушение магнитчику экспедиции, который легкомысленно заявил, что присутствующие товарищи могут спокойно довериться Зырянову, потому что Главзолото в состоянии оплатить любые убытки своей экспедиции.

— То есть мы можем спокойно смотреть, как Зырянов будет гробить экспедицию? — сказал он в гневе по-якутски. — Отвечайте мне!

Русский магнитчик смотрел с любопытством. Секретарь улыбнулся и сказал мельнику по-русски:

— Он же тебя не понимает.

— Расскажи еще, — попросил Астахов.

— Ну, давайте сделаем перерыв, товарищи. Что-то курить захотелось, — предложил секретарь, погасил лампу и раскрыл окно.

Все охотно вышли в темный зал.

— Товарищ Зырянов, мы поняли, что вы большой специалист речного хода. Но вы бы нам сказали просто: почему вы упираетесь в большие лодки, когда вам все говорят, что они пройти не могут? Ведь и наши люди не с хвостами на плечах.

— Вот это хорошо спрошено, — сказал Василий, — на этот вопрос я могу ответить. Это я признаю и даже подтверждаю вам, что такие лодки на Полной пройти не могут — вообще не могут.

— Вот тебе на! — сказал грузчик Астафьев.

— Теперь я должен сказать, почему я уверен, что проведу эти лодки.

— Опять вот тебе на! — сказал Астафьев.

— Я объясню… Я чувствую воду как рыба!.. На реке мозг у меня срабатывает так быстро, что еще я не осознал, а уже делаю как надо!

— Отец взял меня в лес первый раз, когда мне было шесть лет. Вечером, когда отец уже нагрузился добычей, мы видели медведя. Отец в два прыжка отнес меня к большой старой лиственнице и закричал: «Бегай!.. Бегай вокруг нее!..»

Не медля он пошел на медведя и уже не видел, что мальчик выпал из его рук в обмороке.

Поладив с медведем, он вспомнил и пошел за сыном. Он остановился в раздумье над ребенком и не знал, что сделать. Но когда мальчик открыл глаза, отец уже знал, что надо делать.

Он грозно спросил: «Ты что же это? Отцу не веришь, а? Я не велел бояться, а ты почему испугался? Я велел бегать кругом лиственницы, а ты почему не стал бегать? Отца почему не слушал?» Отец все больше сердился, потому что я не винился и не оправдывался.

А я молчал, потому что добросовестно размышлял над вопросами отца и сам недоумевал: почему я не стал бегать? Не дождавшись ответа, отец начал колотить меня — а руки его были разгоряченные победным боем с большим зверем. Но я крепился и сознавал, что боль причиняет мне отец.

«Я тебя научу слушать отца! Сиди тут около медведя и дожидайся меня. Утром я приду. Если забоишься и уйдешь — убью».

Я сел около медведя и стал думать: для чего это надо, чтобы я сидел тут, около мертвого медведя? Почему я научусь, тут сидя, слушаться отца? Ведь я испугался не мертвого медведя, а живого.

Стало уже совсем темно. Отец, наверно, уже пришел в избушку и начал есть. Мне тоже захотелось есть. Я вскочил и пошел домой.

Я не заметил дорогу, когда шли с отцом тайгой. А хотя бы и заметил, так не распознал бы ее ночью. Но я и не искал дорогу. Я нащупал склон и спустился, прислушиваясь. Я не услышал журчанья. На дне ложбинки не было ручейка.

Я опустился на колени и начал руками копать. Я искал воду. Если в ямке найдется вода, я почувствую ее течение в пальцах и пойду в ту сторону, куда течет вода. Всякая вода везде течет к реке. Дойти до реки — а там уже есть люди и непременно найдешь и свой дом. Охотничья избушка наша тоже стояла на берегу реки.

Но в ямке не нашлось воды.

Во многих ложбинках я копал и нигде не докопался доводы. Время было осеннее, и земля в тайге сырая, но воды все-таки не было. Я долго шел. Мне казалось, теперь уже близко к дому. И вдруг я наткнулся на мягкую, мохнатую тушу.

Я отпрыгнул, хотя зверь лежал тихо, как мертвый. Он и был мертвый — тот самый, возле которого отец велел дожидаться. Но я не мог поверить, что это убитый отцом медведь.

Однако отец велел не бояться, а я верил отцу. Я сел в страхе около медведя. Как же я пришел обратно к нему? Почему не сумел уйти от этого места?.. Сразу припомнились все разговоры о дьяволах. Дьяволов привязывают к одному месту тайным словом. Или, например, дерево срубят, а пень оставят и вокруг пня поставят избу, а к пню привяжут дьявола, хоть самого сильного: он, привязанный, остается и служит тому человеку, кто его привязал…

За одной сказкой стали вспоминаться и другие. Лесная тьма зашевелилась в том месте, где лежал медведь, и встала на дыбы. Я в страхе огляделся. Одинаковая тьма, непроглядная, шевелилась везде. Я призабыл, в какой стороне лежит зверь, и убитый медведь пошел ходить вокруг меня.

Я не сводил с него глаз, но трудно было разглядеть. Он показывался в разных местах, а может быть, пришли еще другие звери. Земля шуршала под лапами. Шорох листвы смешивался со звериным дыханием.

Неужели отец привязал меня к этому месту? Я очень сильно рассердился, потому что не мог понять, зачем это надо было отцу. Я встал и осторожно вышел из звериного круга. Я уже не надеялся найти дорогу, но я и не хотел идти к дому отца. Я рассердился на него. Мне стало все равно, куда прийти, лишь бы к людям и лишь бы уйти от этого места.

Звери не отстали от меня. Я побежал и расшибся о деревья, несколько раз. Я пошел тихо. Темные, сказочные звери не трогали, только не отставали.

Потом рассвело. Я устал. Опять я пробовал найти воду в ложбинках. В одном месте я нашел бруснику. Наелся и напился и еще раз, набрав полные горсти, постарался выжать сок. Сок — та же вода, он потечет в земле в сторону реки. Но сок только капал из ослабленных пальцев и впитывался в землю. Я посидел на сырой, безводной земле и съел раздавленные ягоды.

Я рассудил, что надо идти. Мне хотелось спать. Скоро стемнело, но я понимал, что надо идти. Отец если настигнет, ведь он обещался убить.

Я решил совсем уйти от отца.

Я шел медленно, все тело мое истомилось, а особенно ноги.

Все-таки я придумал способ выследить течение воды в земле. Я вырыл пальцами в темной земле две невидимые ямки рядом и наполнил своею водою одну из них. В другой ямке я держал руку и подстерегал появление воды. Если вода притечет в эту ямку, значит, в этой стороне река и сюда идти.

Я долго ждал и с печалью удивился, почему вода не притекла. У меня совсем не возникла мысль, что воды было слишком мало или она потекла в другую сторону. Я встал и, не сознавая свой выбор, пошел в ту сторону, куда я воду ждал и куда вода не потекла. Наутро я вышел к реке.