БАЛЛАДА О ПРЕОДОЛЕНИИ ОДИНОЧЕСТВА В БОЛЬШИХ ГОРОДАХ
Вы, которые с нами в Больших Городах тонули,
Хмелея от золота вечера, огромного, как собор,
Если дикого одиночества вы, как яда, хлебнули,
Вы словно некую тень почуяли за собой.
И отказались тогда от наслаждений; и мысли
С губ облетели, и с ними вместе цветы и вино,
И в чаще ваших ресниц черные солнца повисли,
И вы поняли вдруг, что вам одиночество не суждено.
Смятение вечера нас охватило и обогатило
В тот миг, когда чувством опасности мы были заворожены.
И мы почуяли музыку, соблазн голубого мотива,
И эту вот ночь, и женщин. И все же средь тишины
Звал, плакал, требовал голос. И в памяти вдруг всплывали
Улицы эти и площади. Иначе быть не должно.
И словно мы никогда покинутыми не бывали,
Мы поднялись и поняли: одиночество не суждено.
Ибо кто же вспомнит о нас? О, лик укрощенных жалоб!
Героические ландшафты, вдруг вспучившиеся из глубин!
Как их в себе одолеешь, гонимый стужею шалой,
Гонимый зимнею ночью, застывшей в стеклах витрин.
И вот ты снова и снова в дурмане садовой чащи,
В грозном вопле сирены, распахивающей окно.
Но от жесткого долга сердце начинает ожесточаться.
И мы понимаем утром: одиночество не суждено.
И все, что мы гоним прочь, все, что мы отвергаем:
Странная робость творчества, музыки немота,
То, что вдруг ускользает, и то, что вновь обретаем, —
Облако, сумрак, прохлада, что по земле разлита, —
Все это в нас поднимается. Пусть грозовою тенью,
Знаменами и штыками в нас время врывается. Но
Внутри созревшие силы нас сами приводят в смятенье,
Мы сами — ружье и опасность. Одиночество не суждено.
Да, мы и были такими: мозг, познавший усталость,
Голова, застывшая в каске, повидавшая все наяву.
Мы рвали священные узы, и только одно оставалось —
Тяга к будущему величью в ущерб своему существу.
Люди проходят, как тени. Без слез умираем на поле.
Жизнь течет, как вода. Падает снег. Темно.
Мы больше не знаем себя. Но от смертельной боли
Нас будит внутренний голос. Одиночество не суждено.
Могучие братья далеко. Враг еще бродит по чащам.
Он поджигает город. Каждый кругом — партизан.
А каждый из нас одинок на поле кровоточащем,
В ожиданье последних решений, приближающих к рубежам.
Враг побежден. Вослед его разбитым бригадам,
Одинокие и в победе, возвращаемся, помня одно:
Что выбора больше нет. В грядущее путь не гадан —
Куда-то — чтоб только не было одиночество суждено…
1943
БАЛЛАДА ОБ ИКАРЕ, МОЕМ СПУТНИКЕ
Памяти моего брата Альфреда, летчика Британских военно-воздушных сил, не вернувшегося из полета.
Каменные розы. Резкие крики павлинов.
И — сквозь тяжелые двери — музыка, еле слышна…
Сумрачный ужас глядел, как, храбрые крылья раскинув,
К птицам ринулся я и меня приняла вышина.
Детские ресницы твои наклонились к приборам.
В пепельном доме ночи ты остался один.
По затемненной сцене метались призрачным хором
Безнадежность и страх — друзья наших горьких годин.
О, безнадежность, сиротство! Ты полюбил их,
Как облетевшее дерево, как играющий вал.
Плавились солнца в тени твоих бровей острокрылых,
Месть спала, и простор околдованный тихо дремал.
О, эти флейты сумрака, гулкобегущее море,
И разноцветные вспышки, кусты грозового огня…
Сон мой тихий баюкали несказанные зори,
И языческий день встречал тишиною меня.
О Икар! Твой голос не слышу я. Где он?
Он в лабиринт моей крови вступает, глух и незряч.
Нас обманчивым сном окутал недремлющий демон,
Вот пробудились мы, и детский слышится плач.
Воск упал на цветы, и каждая капля белела,
Как Ниобеи слеза. Им доцвести не пришлось.
Архипелаг сторожит твое безыменное тело
Или во фьордах тебя белозубый целует лосось?
Слушай, слушай, Икар! Спасены из горящего круга,
В бурной волне спасены наше молчанье и стыд.
Что же ты прежде молчал? Ведь мы любили друг друга,
И остывшая кровь братское имя твердит.
О, погоди, Икар! Ты пламя дерзкое высек,
Ветром воспоминаний овеял нас твой полет.
Молви нам слово привета, павший с торжественных высей!
Мы, ожидая тебя, жадно глядим в небосвод.
О Икар, погоди! В краю невиданных ливней,
Звездных великих дождей — там я тебя узнаю.
Там я увижу тебя, и ты улыбнешься, счастливый,
Все, что тебе суждено, сбудется в этом краю.
1944
БАЛЛАДА О ГОРОЖАНИНЕ В ВЕЛИКОЙ БЕДЕ
Придет и минет летний зной.
Но что нам дней круговорот?
Ведь нас и летом и зимой
Беда великая гнетет.
Мы ль заслужили? Каждый раз
Мы сами виноваты в ней, —
Но время одолело нас,
И угасает свет очей,
И мрак все гуще и темней
В горах, деревьях и воде —
Сквозь вечность, в этот скорбный час
К Тебе взываю я в беде.
С небес течет ночная тень.
Сирены плачут в городах.
Мы голодаем каждый день,
А мертвецов питает прах.
Из тех, кто умер, — каждый сыт,
Они огнем не сожжены,
Их адский холод не томит, —
Они здоровы. Мы больны.
Кошмары полнят наши сны.
А смерть рассеяна везде;
Органом боль во мне гремит:
К Тебе взываю я в беде.
Все мертвые идут ко мне,
Со мною преломляют хлеб.
Во мне, как ветер в тишине,
Звучит их музыка. Я слеп,
Я сердцем чувствую беду:
Их зов, склоняющий ко сну,
Повсюду — в поле и в саду —
Мне слышен: «Ты у нас в плену».
Пес глухо воет на луну.
О, сколько знамений! Нигде
Спасенья нет. В жару, в бреду —
К Тебе взываю я в беде.
Молитвенно склонив чело,
В развалинах стою один.
Туман всплывает тяжело
Из темных замковых руин;
А рядом — детский хоровод,
И Книга — ныне, как давно,
Повествование ведет,
Что притч и вымыслов полно.
Вначале было слово! Но
Струится кровь под стать воде.
И вот — небытие. И вот —
К Тебе взываю я в беде.
Нисходит мрак на Елеон,
И так велик соблазн прилечь, —
Учеников окутал сон…
Но я провижу тяжкий меч
И смертоносный лязг машин:
На брата брат войной идет.
Среди гробов, среди руин
Убийца множит свой доход.
В изгнанье мать одна бредет —
Ей утешенья нет в нужде:
Убит, распят, замучен сын…
К Тебе взываю я в беде.
О мой народ, к тебе иду
Я как лунатик в страшный час, —
Сгоревший плющ лежит в саду,
А время обгоняет нас.
Как долго тянется война!
Грохочут пламя и металл.
Навей нам, Смерть, хоть каплю сна,
Пока нас ужас не сковал!
Добычею охотник стал.
Зато о палаче-вожде
Не позабудут времена.
К Тебе взываю я в беде.
Кругом измена, скорбь и плач,
Повсюду торжествует зло.
Почетом окружен палач.
Любовь — всего лишь ремесло.
В рассветный час убит поэт —
И на простреленной груди
Начертан кровью тайный след
Всего, что было впереди,
Всего, чего теперь не жди.
Мы робки в вере и вражде,
А это не исправить, нет…
К Тебе взываю я в беде.
Как много холода во мне!
Где братья, те, что искони
Мне были дороги вдвойне?
Войною изгнаны они.
Где Перси, Фридрих, Амадей
И множество иных имен?
Они все дальше, все смутней
За тьмою реющих знамен,
Но даже на ветру времен
В необозримой череде
Я не предам любви своей!
К Тебе взываю я в беде.
А если лжива речь моя,
То помыслы мои чисты.
Бьет ядовитая струя
Из кубка смерти на цветы.
Все далеко, что близко нам,
А рядом то, чего не ждем.
Но вопреки тяжелым снам
О лике помнил я твоем.
Но в небе темном и пустом
Нет места ни одной звезде, —
Плыву по сумрачным волнам…
К Тебе взываю я в беде.
Ты — пущенная в цель стрела,
Сказание далеких лет,
Ты — огнь, сжигающий дотла,
Ты — песнь, которой равных нет,
Ты — знамя партии в пути,
Ты — тишина перед грозой,
Ты — луг, что должен зацвести,
Ты — музыка, и ты со мной.
Когда уходит мрак ночной,
Ты — лес в мерцающем дожде,
В тебе я смог себя найти —
К Тебе взываю я в беде.
Ты — величайшая страна,
Ты — грозный и последний бой,
Ты возвещаешь времена,
Которые грядут с тобой.
Ты — марш объединенных масс,
Ты — вдаль простертая рука,
Ты — дело, что связует нас,
Ты — фраза, что летит в века
И нас уносит, как река.
Ты с нами всюду и везде —
Гроза, и слава, и приказ —
К Тебе взываю я в беде!
1943