Не только в автобиографических, но и во всех рассказах Хермлина отчетливо проступает лирическое начало. То, о чем повествует автор, несет на себе отпечаток его собственных переживаний и размышлений. В рассказах «Касберг» и «Корнелиусбрюкке» прошлое предстает перед нами увиденным то глазами наивного ребенка, то умудренного жизненным опытом человека. В повести «Время общности» страшное прошлое возникает перед внутренним взором Хермлина — очевидца возрождения жизни в освобожденной Варшаве — этого удивительного явления, ибо теперь здесь «умирала сама смерть».
Поэзия, художественная проза и публицистика Хермлина получили в наши дни широкое признание: он избран в члены Академии искусств Германской Демократической Республики, дважды награжден Национальной премией, он удостоен и столь почетной для каждого писателя премии Генриха Гейне. И это закономерно, ибо в своем творчестве Хермлину более чем кому-либо удается сочетать высокое и яркое новаторство с политической злободневностью, со стремлением быть трибуном, выразителем самых передовых идей своей эпохи.
Синеет от холода утренний иней,
И к небу вздымаются дыма столбы,
И пашни иззябли на гладкой равнине,
Где крики ворон нестерпимо грубы.
В мечтах города мы воздвигли сегодня
На этой равнине в неверном свету
Тумана, и сотни органов и сотни
Сирен пробивали молитв немоту.
Мы лбы разбивали себе о колонны,
Где призраки, с молотками паря,
Косились на нас. И сгнивал раскаленный
В отравленной шахте глазок фонаря.
И в страхе осклабились мертвые лица,
Зияют беззубою похотью рты,
И сладость безумия струйкой сочится
По стоку в тумане со звезд высоты.
Как звери, ревели в пивных граммофоны
И выстрелы такт отбивали в дворах
Казарм. И за дичью гонялись шпионы
И рыскали хищно за нею впотьмах.
А мы убегали в леса поугрюмей,
Где царство лиан, где волшебен полет
Колибри, раскрашенных ядом безумья,
Где ужас наотмашь отчаяньем бьет.
Иль нас относил, присмиревших на время,
На остров Таити возвышенный сон,
Где мы просыпались от эпидемий,
Косивших гогеновских черных мадонн.
Поэтому мы напугали равнину,
Морям ледовитым все шлюзы открыв.
И бурные воды прорвали плотину,
И слышался мин оглушительный взрыв.
Давно уж легенды мы все расспросили:
Закрыть
Как отключить рекламу?
Как мучеников избавляют от мук?
Народы брели, напрягая усилья
И в землю уставясь, впряженные в плуг,
И мы наконец осознали, что время
Пришло изменить нашу явь и мечты,
И мы расстелили пред странами всеми
Бескрайней равнины пустые холсты.
И мы городам раздавали оружье,
И улицы в них притушили огни.
Готовился вихрь изнутри и снаружи,
Чтоб ветер грядущего смел наши дни.
И улицы мы штурмовали впервые,
Дыханьем туман распоров пополам,
И, крыши сорвав, мы затем мостовые,
Как тросы, привязывали к куполам.
На каждом углу убивали мы молча
Предательство, голод, безумье, чуму.
Так мы побеждали Великую Порчу.
Нам сладость пощады была ни к чему.
И, выиграв эту последнюю битву,
Мы заново строили города.
И мощная песнь оттесняла молитву,
И весело по морю плыли суда.
Мы в дальнем краю побывали у братьев.
Огонь городов их призывно манящ.
Там джунгли столицами стали, утратив
Былые приметы урочищ и чащ.
Там слышится тракторов рокот далекий,
Равнины себя расстилают нам в дар.
Зарю, зародившуюся на Востоке,
Мы вдаль запустили, как огненный шар.
Перевод К. Богатырева.
Когда пустынны улицы града,
Когда мир пробудиться готов,
Солнца алеет громада
На престоле холмов.
Песню сирены слушай,
Забудь свой дом и кровать.
Будет призрачный голос петуший
Над тобой горевать.
За стеной просыпаются пени,
Рвут тишину на куски,
И на нас надвигаются тени
По призыву враждебной руки.
Крысы играют в прятки
По дворам, где крадется рассвет.
Больной на угле лихорадки
Пьет, как воду, горячечный бред.
Из-за темного облака мчится,
Созывает стальных подруг
Прямокрылая смерти птица,
Древняя птица Рух.
И не в лодке — в зыбкой постели
Уплывает в море Синдбад.
Ребята играют в темной щели,
А матери молча сидят.
Пушки лают зло и нежданно,
Но бывает голос страшней,
Когда в кожаной груди барабана
Надрывается сердце друзей,
Когда в темном хмелю агонии
Дрогнули стены, и вот
Льется смерти вино на ладони
И, как жабры, вздрагивает рот.
И мечется брань в подвалах,
Как летучая мышь. До конца
Распахнулись в страстях небывалых
Беззащитные сердца.
Угроза кричит, как глашатай,
Злое сомненье горит,
И отравлен плод незачатый
Темным наследством обид.
Когда безлюдны улицы града,
Когда мир опочить готов,
Облака встала громада
На престоле холмов.
Призрачный голос петуший
Стелет больному постель.
Вам, нерожденные души,
Скудный цветет асфодель.
Перевод Г. Ратгауза.