– Кто вам сказал, что я его ненавижу? – возразил какой-то полицейский. – Я просто хочу поймать его.

– Да. Конечно. Мы все этого хотим. Очень хорошо. Прекрасно, что вы хотите знать, что он мог бы сейчас делать.

– Душит кого-нибудь, – брякнул один из журналистов.

– Прискорбная вероятность, – ответил ему доктор. – Но я полагаю, все мы уже отдаем отчет в случившемся и нет необходимости в напоминаниях.

Газетчик сидел с совершенно глупым видом. Его соседи заерзали на своих местах.

– Вы выяснили, – продолжал Питерби, – что Эллингтон сбежал с чемоданом, принадлежавшим молодому человеку, которого он убил на шоссе. Следовательно, Эллингтон сейчас имеет одежду, намного больше подходящую для внешнего мира, чем та, что была на нем, когда он покинул больницу. Возможно, он также украл у того же молодого человека деньги. Я мог бы предположить, что, обзаведясь одеждой и деньгами, Эллингтон теперь попытается раствориться в толпе. Я готов утверждать, что он максимально быстро направится сейчас в большой город, например в Нью-Йорк. Я также думаю, что Эллингтон применит на свободе способ защиты, не раз выручавший его в стенах больницы. То есть я считаю, что Эллингтон попытается стать кем-то другим. Он может выбрать человека, встреченного в поезде или ресторане, изучить его манеры и движения, речь и способ мышления, а также мимику своей жертвы. Эллингтон будет пытаться представить себя свободным человеком, и я полагаю, что он добьется этого, став одним из свободных людей, встреченных им в пути. Однако его мимикрия никогда не продолжалась долго;

Эллингтон превращался в нового больного здесь на каждом сеансе. Иногда, если какая-нибудь из его ролей доставляла ему особое удовольствие, а больше всего его забавляли роли слабоумных пациентов, Эллингтон выдерживал ее два или три сеанса. Но, как правило, он все же менялся от сеанса к сеансу; и я думаю, что его образ действий не изменится и во внешнем мире. Вероятно, каждый день он будет подыскивать нового человека, чтобы стать на него похожим. Поэтому и еще потому, что Эллингтон ощущает себя жертвой охоты, вряд ли он захочет долго оставаться на одном месте. Я мог бы предположить, что Эллингтон будет жить в отелях, меняя их ежедневно. Я не думаю, что он попытается найти работу, опасаясь обычных вопросов, задаваемых любым нанимателем; а поскольку Эллингтону понадобятся деньги на еду и крышу над головой, я с сожалением должен предупредить, что, на мой взгляд, он прибегнет к ограблению. У Эллингтона нет опыта в квартирных кражах, взламывании сейфов или в чем-нибудь подобном, так что, скорее всего, он будет заниматься грабежом одиночек, обхватывая их сзади за шею и пытаясь отобрать деньги.

– Итак, – горько произнес один из полицейских, – по-вашему, мы сможем обнаружить его убивающим людей в Центральном парке?

– Я очень боюсь, что вы найдете его занимающимся чем-то в этом роде.

– А как насчет сексуальных наклонностей, доктор? – поинтересовался какой-то газетчик. – Он сбежал отсюда довольно давно. Не решит ли он поискать потаскушку?

– Эллингтон не имел ничего общего с сексуальными преступлениями любого сорта. Я не могу сказать, сделает ли он такую попытку сейчас. Возможно, он позовет проститутку. Возможно, его страх разоблачения удержит его от желания вступать в близкие отношения с кем бы то ни было.

Журналист не унимался:

– Но так же возможно, что он захочет получить удовлетворение с помощью насилия. Вы ведь допускаете, что он применит насилие, чтобы получить деньги. Он ведь уже применял его много раз.

– Мне не хотелось бы, чтобы вы изображали Роберта Эллингтона в вашей газете как сексуального маньяка, – признался доктор Питерби. – Как я уже сказал, никогда раньше он не совершал преступлений на сексуальной почве, не имел сексуальной патологии и не демонстрировал насилия, основанного на сексе. Он болен, он психически неуравновешен. Поэтому нельзя с точностью предсказать, что он может сделать. Возможно, что он попытается кого-то изнасиловать, возможно также, что он предпримет попытку самоубийства. Хотя я считаю обе возможности маловероятными. Не забудьте, что, хотя его мозг болен, он все же остается очень умным и крайне хитрым человеком. Я не сомневаюсь, что Эллингтону по силам нацепить маску нормального человека на определенный период времени, причем люди, окружающие его, никогда не догадаются, что он не тот, кем кажется. Эллингтон вовсе не немой. Он может быть исключительно многословным, общительным, даже болтливым, если подобные качества являются чертами человека, под которого он маскируется. Однако и это имеет непосредственное отношение к только что обсуждавшемуся вопросу о сексе. Эллингтон способен говорить не умолкая только на темы, не вызывающие у него напряжения. Он не может выразить свое собственное мнение или свои чувства, изображая кого-то другого. Он также не может успешно имитировать сильные эмоции или твердые убеждения изображаемого им человека. Вообще, когда в игру вступают сильные эмоции, Эллингтон впадает в бессловесное состояние, пытаясь скрывать свое собственное “я” от самого себя.

– Доктор, относительно его пребывания в большом городе типа Нью-Йорка и кражи денег на жизнь, – вмешался полицейский. – Насколько вы уверены в своих словах?

– Как велика вероятность, что я ошибаюсь? – Доктор улыбнулся. – Весьма велика. Вы должны помнить, что мы имеем дело с психически больным человеком, и мы никогда не сможем быть твердо уверены в том, как поступит этот человек. Я ничуть не удивлюсь, если окажется, что в настоящий момент Роберт Эллингтон работает где-то на ферме, куда его наняли для выполнения разных поручений, обдумывает, как начать собственное дело, и ни в ком не вызывает подозрений. Хотя вероятность невелика, потому что, несмотря на свою болезнь, он умен. Я основываю мои догадки на следующем убеждении: Эллингтон оценит ситуацию, придет к выводу, что анонимность является для него наилучшим способом избежать повторной поимки, и затем решит, что анонимность куда легче сохранить в большом городе, а не в крошечном городишке или в деревне, где чужаки сразу бросаются в глаза. Я уверен, что Эллингтон скорее решится ограбить, чем поискать работу, именно по той же причине. Ведь он осознает, что его первейшей задачей остается анонимность, а раз так, Эллингтон не будет заниматься поисками постоянной работы. – Питерби развел руками:

– Пожалуй, мне больше нечего добавить.

Посетители поблагодарили его и пообещали держать в курсе событий, газетчики задали еще несколько вопросов в надежде на сенсацию, автоматически повышающую их заработки, затем кабинет медленно опустел.

Как только они ушли, доктор выключил лампу под потолком. Плотные занавески закрыли окна, заставив потускнеть солнечный свет, заливавший мир снаружи. Сейчас, в полдень, солнце перебралось уже на другую сторону здания, оставляя эту в тени. Питерби включил настольную лампу, создав маленький кружок теплого сияющего света вокруг стола. Доктор сел посреди этого теплого круга, поднял трубку телефона и позвонил кому-то, попросив вынести из кабинета стулья.

Мэл поселился в комнате размером семь на одиннадцать, с высотой потолка восемь футов; всего шестьсот шестнадцать кубических футов. Пол покрыт лаком, стены выкрашены в светло-зеленый цвет, потолок – в грязно-белый. В этой коробке умещалась кровать с белыми металлическими спинками, маленький туалетный столик, покрытый черной эмалью, маленький стол цвета орехового дерева с зеленой промокательной бумагой, которая указывала, что это письменный стол, два деревянных стула, исцарапанный черный прикроватный столик на шатких ножках и черная металлическая корзина для мусора с огромной розовой переводной картинкой на боку. Маленький зеленый прямоугольный коврик лежал на полу слева от кровати, на дверце стенного шкафа висело зеркало, отражавшее все, что находилось в комнате.

Если не считать зеркала, тут было три источника света: лампа под потолком, по форме напоминавшая блюдце, настольная лампа с гусиной шеей на письменном столе и лампа с корпусом из темно-розового фарфора на прикроватном столике. Все три горели сейчас, шестьсот шестнадцать кубических футов тонули в ярком электрическом свете.