Неся коньяк к тумбе, Рикович ответил:

— Нет, приятель, наоборот.

— Сначала вы познакомились с Герти?

Рикович вскрыл пакетик.

— Ее-то я знаю много лет, — он передернул плечами. — Через приятеля приятеля приятеля.

— Не согласились бы вы рассказать, как произошло знакомство?

Рикович высыпал в стакан желтый порошок из пакетика.

— Клуб в Бруклине. Мы оба там работали.

— Работали?

— Бонго, друг мой, — поставив пакет, он выбил на тумбе лихую дробь.

— Стриптизерка без бонго — что исполнитель народных песен без гитары.

— Значит, вы не имеете отношения к моему дядьке?

Рикович пожал плечами и влил в стакан молоко.

— Шапочное знакомство. Поигрывал с ним в картишки, пока Герти наводила марафет, — он засучил руками, будто сдавал карты. — Старый плутоватый шулер, этот ваш дядька.

— Он шельмовал?

— Не так, чтобы этого нельзя было заметить. Старик утратил ловкость рук, — Рикович поднес ладони к лицу и принялся изучать их, будто какое-то новое приобретение. — Когда-нибудь и эти руки забудут бонго. — Сказал он.

— Трудно представить, но так и будет.

— Что он говорил, когда вы ловили его на этом?

Рикович передернул плечами, опустил руки и влил в стакан коньяк.

— Несколько долларов, и старик был счастлив, — сказал он. — Да и Герти это шло на пользу.

— Вы хотите сказать, что делали вид, будто не замечаете?

Рикович достал из ящика ложку и принялся перемешивать содержимое стакана.

— Так хотела Герти, — он положил ложку и повернулся ко мне. — Вопрос в том, чего хотите вы.

— Сведений, — ответил я.

— Сведений, — он тускло ухмыльнулся, взял свой стакан и сказал: Следуйте за мной.

Мы вернулись в гостиную, где Рикович указал мне на кресло, в котором я не так давно сидел, а сам уселся на диван.

— Сведений, — повторил он, с наслаждением смакуя это слово. — Месть — дело святое, так, кажется, говорят.

— Я хочу узнать, кто убил дядьку, — сказал я. — У меня на то свои причины.

— Свои причины. Теперь вы толстосум.

— При чем тут это?

— Когда богатым мальчикам нужны сведения, — он улыбнулся мне и приветственно поднял бокал, — им только и надо, что помахать стопкой денег.

Ваше здоровье.

И проглотил содержимое единым духом.

— Вы хотите сказать, что, возможно, располагаете какими-то сведениями?

— осторожно спросил я.

— Я знаю цену доллару, — ответил он, поставил стакан на кофейный столик и вытер губы рукавом халата.

Неужели он серьезно? Или просто хочет сбагрить мне какую-нибудь выдумку?

— Разумеется, я выплачу вознаграждение за сведения, которые приведут...

— Да, да, да, — он махнул рукой. — Приведут к поимке и осуждению убийцы вашего дядьки. Я тоже читал эти плакаты.

— Ну, и?

— Скажу вам так, приятель. От поимки до осуждения путь неблизкий. Я не рассылаю пакеты наложенным платежом.

— Деньги — вперед?

— Так оно вернее.

— А у вас действительно есть товар на продажу? — спросил я.

Рикович улыбнулся.

— Гас Рикович не торгуется забавы ради, — сказал он.

— Имя убийцы?

— На этой неделе оно — гвоздь прогораммы, друг мой.

— И доказательства? — спросил я.

Рикович передернул плечами.

— Указания, — ответил он. — У меня есть указательный палец, а у вас — глаза.

— Я не хочу платить вам за сведения, которыми не смогу воспользоваться, — сказал я.

— Весьма рачительно, приятель. Может, вам лучше воздержаться от покупки?

Будь он неладен! Рикович прекрасно знал, что торгует дефицитом. Ему было плевать, стану я покупать или нет. Во всяком случае, он мог позволить себе вести себя именно так. Это я пришел к нему как проситель, значит, и решать мне.

— Сколько? — спросил я.

— Тысячу на бочку.

— Сейчас?

— Первый взнос. Еще тысячу, когда полиция возьмет за шиворот того парня, на которого я укажу. И, наконец, тысячу, когда он сядет на скамью подсудимых, независимо от исхода процесса.

— Зачем такие сложности?

— Гас Рикович — человек щепетильный. Если мои сведения не помогут, они обойдутся вам в тысячу. Если они сыграют главную роль, то в три тысячи, — он развел руками. — Все честно.

Я откинулся на спинку и погрузился в размышления, хотя уже знал, что пойду на сделку. Наконец я сказал:

— Ладно, я выпишу вам чек.

— Не выйдет, друг мой. Нарисуйте мне тысячу наличными.

Я вполне понимал его желание, но сказал:

— У меня не наберется тысячи долларов.

— А у кого наберется? Сходите в банк, а к шести часам возвращайтесь сюда.

— Почему к шести?

— Мне нужно время, чтобы перемолвиться с другой стороной.

— С какой еще другой стороной?

— С тем, кто уделал вашего дядьку. Это естественно.

Я не видел тут ничего естественного.

— Вы собираетесь вести с ним переговоры?

— Чтобы все было справедливо. Разумеется, я должен дать ему возможность поторговаться.

— Потор... Но вы... Вы не...

— Извините, дружище, но не могу не сказать вам, что вы заикаетесь.

— Вы чертовски правы! Я заикаюсь! Что это за... Я приду в шесть часов, а вы скажете: нет-нет, цена поднялась, вторая сторона предлагает столько-то и столько-то, стало быть, вам придется заплатить столько-то и столько-то.

— Возможно, — рассудительно сказал он, признавая разумность моего довода. — Вот что мы сделаем: ограничим торг двумя ставками. Вы играете в пинокль?

— В пинокль? — переспросил я.

— Две ставки при торге. Это как в пинокле.

У меня ум зашел за разум.

— Да какое мне дело? — взорвался я. — Пинокль? При чем тут пинокль?

Сначала вы говорите, что имеете сведения на продажу, потом вам надо совещаться с другой стороной. Господи, то две ставки при торге, то какой-то пинокль! Может, вы вовсе ничего не знаете! Как вам такая мысль? Может, у вас пять тузов в колоде! Каково, а? Это как в очко: ни черта у вас нет, и вы просто блефуете, — я вскочил на ноги, подталкиваемый бессильной злостью. Не верю ни единому вашему слову. Вы не получите от меня и тысячи центов.

— Покер, — поправил он меня.

— Что?

— Это термин из покера. Он означает, что вы блефуете, делая вид, будто у вас пять карт одной масти, хотя на самом деле их всего четыре, — Рикович поднялся. — Мне блефовать не надо, у меня — флеш. Жду вас в шесть часов.