— Возможно, сейчас, когда на шахте дела идут хорошо, ему кажется, что у него достаточно денег, чтобы выкупить Тренвит.

— Это невозможно! Как ты и говорил, он принадлежит Джеффри Чарльзу.

— Что ж, — Джордж посмотрел вниз, на Нампару, и сильнее натянул вожжи. — Я могу понять его честолюбивые планы. Но что бы он здесь ни сделал, он ничего не достигнет. С таким же успехом он может пытаться сотворить оглоблю из свиного хвоста.

С тех пор как Дрейк оставил Эмму Трегирлс в компании Сэма, Дрейк больше не видел девушку. Сам он редко удалялся от своей наковальни. Это была его работа, и она его завораживала, он был рожден для этого, умел делать это лучше всего на свете, а в благодарность Россу и Демельзе обязан был преуспеть. Несмотря на печальное настроение, Дрейк иногда оглядывал свои владения и радовался им. Час за часом он старался сделать их лучше, а каждый час, проведенный в другом месте, был потерян понапрасну, потому что кроме работы его ничто не интересовало.

А если ему нужна была компания, он мог пообщаться с клиентами. Фермер приводил подковать лошадь и сплетничал, пока Дрейк работал, или плугу требовалась новая рукоятка, или нужна была железная крестовина для стены коттеджа, или шахтер приносил лопату для починки. Высокий и бледный юноша понравился Кэролайн Энис, и она взяла в привычку присылать ему заказы. Иногда она заезжала лично и расхаживала по двору, похлопывая по юбке хлыстом.

Но только не Эмма Трегирлс. И вдруг как-то в среду в начале октября, в свой выходной, она явилась с крюком, на котором вешали над огнем чайник. Он погнулся и нуждался в починке, но Дрейк считал, что с такой задачей вполне справился бы и слуга в Фернморе.

— Обождешь? — спросил он.

— Ага, — ответила она, села на перевернутый ящик и стала наблюдать за Дрейком.

Пока он нагревал крюк, оба молчали. Эмма была, как обычно, в алом плаще, шарфе, голубом платье и крепких ботинках — своем лучшем наряде, она сидела, закинув ногу (на удивление стройную) на ногу и слегка ею покачивая. Дрейк решил, что лицо у нее приятное. Смелость придавала ей свежести, она была открытой и то ли не знала, то ли не хотела замечать никаких запретов. Мужчин всегда привлекают девушки, не притворяющиеся застенчивыми и не ханжи. Но в конце концов они соглашаются с вердиктом других женщин и общества и начинают таких девушек презирать.

— У тебя тут мило, — сказала Эмма.

— Да, теперь стало лучше.

— Всё прибрано и аккуратно. Ты ведь сам прибирался, да?

— Да.

— А брат, что, никогда не приходит на помощь?

— Время от времени. Но у него своя жизнь.

— И вечные молитвы. А ты сам часто молишься, Дрейк?

— Да. Иногда.

— Но не слишком часто, да? Не как твой братец, он и рта не раскроет, чтобы Бога не помянуть.

— Может, и так. Мы все созданы разными.

— Да, — согласилась Эмма, и разговор затух.

Крюк раскалился докрасна, Дрейк вытащил его из огня, положил на наковальню и стал придавать ему форму. Эмма смотрела на его длинные жилистые руки с закатанными выше локтя рукавами, на напряженное лицо.

— Дрейк, — позвала она.

Он поднял взгляд.

— Дрейк, ты когда-нибудь смеешься? Радуешься? Ты вообще когда-нибудь смеялся?

Он задумался.

— Раньше — да, я часто смеялся.

— Когда еще не стал методистом?

— Нет, позже.

— А Сэм? Он когда-нибудь смеется?

— Да, иногда. От радости.

— Но просто так, когда весело, как все молодые люди?

— Не особо. Сэм серьезно относится к жизни. Хотя раньше он был не таким.

— Правда? Когда?

Дрейк осмотрел крюк, поворачивая туда-сюда, и стукнул по нему еще несколько раз. Потом он окунул его в ведро с водой. Пар с шипением поднялся в небо.

— Готово, хозяйка. Вот.

Эмма молчала, и Дрейк на мгновение задумался, стоит ли рассказать ей про Сэма что-нибудь еще. Он встретился с ней взглядом.

— Когда отец стал методистом, мы тоже вместе с ним. Я был совсем мальцом, но Сэму было четырнадцать. Он никогда с нами не ходил. Вечно отсутствовал, когда пора было идти в часовню. Уж сколько они ссорились! Но когда отец обратился, то вместо ремня перешел к уговорам. Лет до двадцати Сэм был паршивой овцой. Ну не совсем паршивой, конечно. Легкомысленным, так сказать. Вечно веселился. Постоянно устраивал какие-нибудь проделки. То эля перепьет, то хлебнет рома. Дрался. Делал ставки на бегах. Он был лучшим борцом в семье после отца. На всех ярмарках выступал. Сонни Карн, так его тогда звали.

— Почему Сонни?

— От Самсона, наверное.

Шипение прекратилось.

— И что же его так подкосило? — спросила Эмма.

Дрейк засмеялся.

— Сэм бы так не сказал. Он бы сказал, что это его спасло.

— Так что?

— Ему нравилась одна девушка, и не просто нравилась, а ее брат был его другом, и оба умерли от тифа. Они обратились к Богу за месяц до смерти, а он — сразу после. Он сказал, что увидел радость на их лицах вместо боли. Несколько недель после этого он страшно страдал и боролся с сатаной, пока не изгнал зло и не превратился в дитя Господа.

— Теперь ты прямо как он говоришь.

— А не должен?

Она встала и подошла к ведру с водой, взяла из рук Дрейка клещи и крюк и отложила их на скамью.

— Отличная работа. Сколько я тебе должна?

Они стояли совсем рядом. Дрейк давно уже не приближался так к женщине.

— Почему ты спросила о Сэме?

— Он меня беспокоит.

— Что? Почему?

— Он в меня влюблен, Дрейк.

— А ты?

— Ох, — пожала плечами она. — Это не имеет значения. Я ему отказала.

— Он хотел на тебе жениться?

— Да. Смешно, правда? Он и я. Коса и камень. Он думает, что сможет меня изменить. А я бы отравила его праведную жизнь. Честно, так оно и было бы. Ты можешь представить меня среди методистов? Курам на смех, правда ведь?

Дрейк отвернулся. Она говорила с легкостью, в ее глазах не было и намека на озабоченность.

— Почему ты сюда пришла, Эмма?

— Починить крюк, зачем же еще.

— Ну...

— Но я просто решила упомянуть Сэма.

Дрейк пощупал крюк. Он уже остыл.

— С тебя два пенса.

Эмма дала ему два пенса.

— Он сделал тебе предложение, а ты ему отказала. Разве на этом всё не кончилось?

Она взяла крюк и стукнула им по скамье.

— Да.

— Так ты опять его погнешь и снова вернешься сюда.

— Я пришла сюда, потому что мне не с кем больше поговорить, и ты мне нравишься. В тот день, когда я зашла с рычагом, это было из любопытства, и я к своей досаде столкнулась здесь с Проповедником Сэмом. А ты мне по-прежнему нравишься... Но Сэм — твоя плоть и кровь. Он и мне не чужой, да уж, скажу я тебе, но ничего в этом хорошего нет!

— Ты его любишь, Эмма?

Она нетерпеливо дернула плечами.

— Люблю? Я не знаю, что такое любовь. Но я уже не могу быть такой свободной, как привыкла! Могу выпить пару-тройку пинт, смеяться и веселиться, никто не заметит разницы. Люди называют меня шлюхой. А кто такая шлюха? Женщина, продающая свое тело. Я никогда никому не продавалась! Я не такая распущенная, как говорят... И ни о чем сделанном не жалею. Но с тех пор как я встретила Сэма, когда мы поговорили, я больше не нахожу в этом удовольствия! Лучше бы я никогда его не встречала!

После паузы Дрейк ответил:

— Так ты осознала свои грехи, Эмма?

Крюк снова со звоном грохнулся о скамью.

— Нет! К черту твои мерзкие проповеди! Никаких грехов я за собой не чувствую. Грех? Грех — это когда вредишь другим людям, а не наслаждаешься жизнью! Иногда я думаю, что Сэм — на редкость дрянной человек. Ты что думаешь, я для счастья родилась? Росла в бедности, а потом меня сбыли с рук, чтобы горбатилась до самой смерти, ни на секунду не была себе хозяйкой, полуголодная, без надежды на что-то лучшее, а вокруг только мужчины-надоеды тянут лапы. Теперь я живу у Чоуков, это лучше, чем где-то еще. У меня есть время для себя, по полдня каждые две недели. И я хочу быть счастливой, наслаждаться тем, что имею, пить ром, флиртовать с мужчинами, делать ставки на ярмарке в Соле. У меня есть своя постель и достаточно пищи. Почему это грех? Какие грехи я совершила, разве что сделала несколько человек счастливее? Иди ты к черту вместе со своим проклятым братцем! Провалитесь вы пропадом!