— Тебя следует из комсомола исключить за преждевременную старость, — язвительно сказала она.

— Попробуй, — улыбнулся Коля.

Лизино лицо было так близко, что от ее дыхания у него горели щеки. Дышала она часто, горячо. Перебрасываться с ней хлесткими словами, как он это иногда делал, Коля сейчас не мог. Что-то сдерживало. А что именно?..

Он взял ее за локоть, почувствовал грубоватую ткань комбинезона, потянулся к ее щеке, заметил, что глаза у нее закрыты. Но поцеловать не посмел. Отпустил ее руку. Лиза вздрогнула, потом наклонилась до самой воды и начала натягивать на ноги туфли.

— Надо пойти к машине, — тихо сказала она и легко спрыгнула с дерева на влажный песок. Вскоре ее фигура исчезла за густым прибрежным кустарником. А Коля продолжал сидеть над водой, пытаясь разобраться в случившемся.

Поднялся, прошелся по берегу, наткнулся на стог сена, взял сухую охапку и пошел к машине.

Дверцы кабины оказались запертыми на ключ, а Лиза, откинувшись всем телом на спинку сиденья, спала. А может, только делает вид, что спит?

— Лиза!..

Молчит. Постучал в кабину. Лиза подняла голову, щелкнула замком.

— Намости сена под бока. Удобнее будет.

— А кабину потом ты будешь подметать? — С нежностью в голосе спросила она.

— Хорошо, подмету...

И Коля почти покрыл ее охапкой ароматного сена.

— Что ты делаешь?.. Я же задохнусь!

— Ничего, — смеялся Коля. — Сейчас поправлю.

Он встал на крыло, разбросал сено по сиденью, обложил им Лизу и сел рядом.

— Теперь спать, — строго сказала Лиза. — Уже поздно.

Она откинула голову, подложила под шелковистые волосы свою маленькую ладонь, закрыла глаза. А Коля еще долго сидел и прислушивался к ее размеренному дыханию. Неужели она действительно уснула?..

Где-то недалеко забрехали собаки. Видимо, за лесом было село. С Днепра донесся гудок парохода. Губы Лизы открылись, поблескивали белые зубы.

Коля на мгновение задремал. Увидел высокие утесы, но скалистые, не зеленые, не те, на которых он сегодня стоял. Лиза шла все выше, а он никак не мог угнаться за ней. Она насмешливо кричала ему с горы:

— Эх, ты!.. Тебе бы только печь шуровать.

Но вот он догнал ее, взял за руки и молча прижался щекой к ее нежно-золотистым волосам. Волосы приятно щекотали, отчего у него по всему телу разливалось необыкновенное тепло.

Коля открыл глаза. Лизина голова склонилась к нему, ее волосы действительно лежали на его щеках. Он боялся пошевелиться, чтобы вдруг не разбудить Лизу, чтобы она не убрала свою голову с его плеча. Он делал вид, что тоже спит, а сам с удовольствием вслушивался в ее дыхание, ощущая приятное щекотание на своей щеке. Долго он сидел неподвижно, отдавшись щекотливому ощущению ее близости.

И вдруг Коле показалось, что Лиза тоже не спит и прислушивается к его дыханию. Осторожно открыл один глаз и заметил, что она тоже украдкой подглядывала, спит он или бодрствует. Лиза закрыла глаза, но лицо ее расплылось в улыбке.

Коля поднял голову, рассмеялся. Смех придал ему смелости. Он воскликнул:

— Я знаю, что ты не спишь!..

Затем крепко схватил ее за плечи, привлек к своей груди и прижался губами к ее губам. Это был его первый поцелуй и, как все первые поцелуи, неуклюжий.

Она положила на его шершавый ершик твердую, мозолистую ладошку и, чтобы успокоить свое сердце, неистово вырывавшееся из груди, вызывающе крикнула:

— Эх, ты!.. Тебе бы только печь шуровать!

— Странно... Мне именно такие слова приснились.

— А знаешь, почему?

— Почему?..

— Потому что я их сказала тебе на ухо.

Утром встречная машина вытащила их из заболоченной канавы, и они поехали домой. Лиза нажимала на все педали. Лицо ее светилось, озаренное утренним солнцем и пьянящим счастьем любви. Машина безумно неслась по степной дороге, жужжала приветливо и весело, как полевая пчелка, словно ей тоже передавалось Лизино настроение. А Коля, не отрывая глаз, смотрел на Лизино лицо, на ее руки, на ноги в мягких красных туфельках.

— Не смотри на меня так! — Смеялась Лиза. — А то еще машину кувыркну.

— Негде кувыркнуться. Такая равнина кругом.

Вдруг Лиза затормозила.

— Что случилось? — Озабоченно спросил Коля.

— Посмотрю, не вся ли капуста выпала.

Они вышли из машины, отошли от дороги и утонули в море степных цветов. Лиза начала плести венок. Коле тоже захотелось помочь ей. Но у него почему-то цветы поворачивались головками внутрь венка.

— Ты лучше рви, — весело оттолкнула его руку Лиза.

Утреннее солнце бросало розовые мазки на белые кашицы и придорожной пырей. На все четыре стороны разлегся такой простор, что Лиза и Коля показались себе маленькими, как те бабочки, что кружили над цветами.

Лиза надела на голову венок и села за руль. Голубой венок на ржаных волосах, голубые глаза под голубым венком делали ее похожей скорее на сказочную степную царевну, чем на настоящую Лизу — шофера заводской автоколонны.

— Мавка! — С тихой улыбкой сказал Коля, вспомнив ее шоферское прозвище.

И машина снова понеслась по степи навстречу розовому утреннему солнцу, хитро, многозначительно подмигивая ему своими стеклянными глазами.

17

Со стороны казалось, что Валентина вполне спокойная. С Федором она была мягче и приветливее, чем обычно. У нее вдруг появилась неожиданная любовь к домашней работе. Она никогда не отличалась особым умением готовить, печь печенье и пирожные. Но теперь часами простаивала у печки и у духовки. У Валентины в этой области опыт был ограниченный, и теперь к ней чаще заходили Лида и Прасковья Марковна. Теперь ее интересовали различные сорта и цвета мулине, и Лида, неизвестно где, раздобывала его для Валентины. Началось это с тех пор, как увидела фото Виктора в журнале.

В доме Голубенко всегда было чисто, уютно, светло. Валентина любила книги и выписывала их в таком количестве, в каком позволяла зарплата. Стены в кабинете Федора были заставлены полками с книгами. Но они там в последнее время не помещались, поэтому два шкафа с лучшими изданиями стояли в гостиной. Здесь были издания русских и украинских классиков, энциклопедия, техническая литература.

Не только книги стали украшением и душой этого дома. На стене в гостиной появился большой портрет Горького, вышитый руками Валентины. В ящике на туалетном столике лежала неоконченная работа — весенний пейзаж Днепра.

Откуда у Валентины появился вкус к этой кропотливой работе? Не искала ли она в ней успокоение для своих нервов, утешение для души?..

Вот и сегодня Валентина проснулась очень рано. Федор еще спал. Вышла в летнюю кухню, затопила печь с духовкой и принялась лепить из теста, заквашенного вечером, какие-то сдобные выкрутасы. Вскоре прибежала Лида. Глаза у нее были еще заспанные, но весело улыбались.

— Доброе утро, Валя! — Защебетала она, — Я так и знала, что ты не спишь. И мне не спится. Думаю, пойду, пройдусь... Вижу — ты...

Затем Лида посмотрела на маленькие золотые часы, украшенные тонкими узорами — подарок Ивана Николаевича.

— Четверть шестого! Рано мы сегодня проснулись. Давай, я тебе помогу. Валя, не так!..

И, став к столику, покрытому зеленой клеенкой, она начала показывать Валентине, как лепятся сдобные петушки и зайчики. Тесто под ее руками сразу оживало, как глина под руками скульптора.

Солнце уже взошло. Сад был наполнен тихим шелестом и птичьим свистом. Легкая, тепловатая роса затуманила листья и своим беловатым цветом напоминала первую изморозь.

Когда сдоба уже стояла в духовке, подруги, помыв руки под краном, вырастающем из земли, как железный росток, сели на деревянной скамейке под яблоней.

— Что тебе сегодня снилось?.. Ты сияешь, как невеста, — с теплой улыбкой обратилась к Лиде Валентина.

— Угадала! — Удовлетворенно воскликнула Лида. — Так и есть.

— Давно пора.

— Знаешь, Иван сегодня не пришел. Наверное, зачитался и заснул. С ним это иногда случается. Я однажды так ждала, не выдержала и пошла к его дому. Было уже три часа ночи. Это только я на такое могу решиться... Смотрю — свет в его комнате горит. Ну, думаю, читал, заснул и даже настольной лампы не погасил. А на второй день спросила, — так и есть. «Войну и мир» перечитывал. Сегодня тоже его не было. Долго не могла уснуть. Думала. Наконец решила...