Но вокруг стояли зеваки, и он сказал:

– Как это славно с твоей стороны – когда я выйду после суда, ты украсишь себя розами в мою честь!

Демагог Анит тоже не спал всю ночь. Ложе его не стояло неподвижно на мозаичном полу: оно покачивалось на пружинах. Но тщетно пытался Анит усыпить себя качанием. Сократ стоял перед его глазами. Анит повернулся на правый бок, ложе закачалось сильнее, но Сократ не исчез; повернулся на левый бок – и снова перед ним Сократ, с тем самым ироническим выражением лица, с каким он говорил на агоре: богач хочет стать еще богаче, демагог желает быть сверхдемагогом, Анит – Архианитом… Что за наказание, все время вижу его! Эдак и с ума сойдешь!

До зари было еще далеко, когда Анит поднялся: вот уже и с постели сгоняет его этот…

Анит почувствовал неприязнь, даже отвращение к сегодняшнему судебному разбирательству. Нельзя ли отменить суд? Притвориться больным? Выдумать срочный отъезд? Неблагоприятное предсказание? Нет, нет. Я не должен отступать.

Взор его упал на статую Афины. Он и тебя оскорблял, когда – как мне сказал сын – перечислял в гимнасии, сколько есть Афин! Благослови же меня и укрепи! Сегодня вечером я принесу тебе за это жертву…

Чего я, собственно, боюсь? Когда осудим его – все от него отвернутся, начнут валить на него самое худшее, правду и клевету – и конец любви афинян к их любимцу! Или любовь их потеряю я? Да пользуюсь ли я ею?

– Махин! – позвал он раба. – Анисовки! И – в большой чаше!

Аполлодор сидел за столом над кружкой молока; мать стояла рядом. Озабоченно наблюдала за лицом сына – по щекам его текли слезы. Мать погладила его по голове.

– Не плачь и ешь, – сказала. – Увидишь, все кончится хорошо.

Аполлодор разрыдался, как дитя.

– Не была ты на агоре! Не читала объявление архонта басилевса! Ничего ты не знаешь, мамочка!

– Не плачь, сынок. Он наверняка докажет свою невиновность. Гелиэя, несомненно, оправдает его…

А юноша кричал:

– Страшно, что такого человека вообще можно предавать суду! Такого праведника!

– Ну не плачь, мальчик мой. Если он праведный человек – ничего дурного с ним не может случиться.

Но Аполлодор не успокаивался. Вскипел:

– А откуда мне знать, праведны ли те, кто будет его судить? Кто его обвиняет? Приживальщик Мелет, хамелеон Ликон и мстительный Анит!

– Заклинаю тебя Герой, молчи! Знаешь ведь, сколько в Афинах сикофантов… Услышат, донесут, и на суд потащат тебя…

Аполлодор немного притих.

– Но, мама, я не один так думаю. Эти мысли так и носятся вокруг – как же мне избавиться от них? Вчера, впервые за все время, что я знаю Сократа, я увидел у него печальные глаза…

Сократ со своими поднялся на холм ареопага, к самому входу для судей. По дороге женщины говорили мало, народ, окружавший их, тоже. Сократ начал было рассказывать веселые истории из своей молодости, но никто не засмеялся, и он умолк и шел молча, лузгая семечки.

На вершине ареопага его ждали Лампрокл с дедом и группа друзей. Все они были тут, близкие ему и дорогие. Он весело поздоровался с ними:

– Будьте счастливы, милые! Как славно, что вы пришли разделить со мной эти часы…

– Часы незаслуженного унижения! – взорвался Антисфен.

– Нет, нет, дорогой. – Сократ сжал ему плечо. – Чтить закон – долг каждого гражданина. – Он обернулся к женщинам. – Вверяю вас обеих и Лампрокла моим друзьям. Они отведут вас вон на тот выступ холма, оттуда вы хорошо все увидите и услышите. То место отведено для родственников.

– Нет! – крикнула Ксантиппа. – Жена имеет право сопровождать мужа и на суде! Разве ты умеешь защищать себя? Других – да, а себя – нет! Кто будет просить за тебя, если не я… если тебя осудят?..

– Но, Ксантиппа, разве могут осудить Сократа? – вмешался Федон.

Плач. Причитания. Жалобы. Просьбы. Все напрасно – Сократ не уступил.

– Со мной пойдут только Критон и Платон… – Тут он заметил умоляющий взгляд Аполлодора, взял его за руку и добавил: – И ты, мой маленький.

Ксантиппа кричала:

– Я хочу с тобой! Я имею право! Я должна просить за тебя!..

Друзья окружили ее, Мирто и Лампрокла, приготовившись отвести их на выступ под названием «Стол Солона».

– Неужели ты даже не попрощаешься со мной? – всхлипнула Ксантиппа.

Сократ поцеловал обеих женщин, сына и улыбнулся:

– Да ведь мы еще увидимся.

Они ушли. Ксантиппа причитала. Глаза Мирто были полны слез. Сократ остался с тремя друзьями.

Один из скифов почтительно указал ему камень, предлагая сесть в ожидании вызова.

– Садись, братец, сам, – ответил Сократ. – Я люблю стоять.

Толпы народа растекались по возвышенности, опоясывающей природный амфитеатр ареопага, на котором были отведены места для дикастерия– одной десятой части пятитысячного собрания верховного народного суда, гелиэи. У входов к этим огороженным местам была самая сильная толчея. Присяжные, выбранные по жребию на сегодня, толкались и теснились совершенно напрасно: входы были еще закрыты, перед ними стояла стража.

– О Геракл! Я потерял свой пинакий… Отодвиньтесь! Помогите же искать! Ведь это целых три обола!

Наконец! Стража открыла входы и, проверяя пинакии, стала пропускать присяжных по одному. Последними выходили из носилок аристократы и богачи, вытянувшие жребий; всем своим видом они показывали, что богатый человек никогда не спешит.

Напротив самого нижнего ряда амфитеатра было возвышение для судей с особым входом. Посередине возвышения стоял большой стол для судьи, писца и глашатая, справа было место для обвинителей, слева – для обвиняемого.

Вскоре на возвышение поднялись писец, глашатай, секретарь, судебный служитель и два скифа. Затем в торжественном одеянии появился председатель суда, архонт басилевс, то есть архонт-царь. Он уселся за стол в самом центре, лицом к рядам присяжных, продиктовал писцу введение к записи сегодняшнего разбирательства, приготовил молоточек, ударами которого по столу водворялась тишина, и приказал ввести обвинителей.

Мелет, как главный обвинитель, должен был войти первым, но он уступил место главе государства Аниту и старшему по годам Ликону. Анит был в синем гиматии, Ликон – в сером. Но наибольшее внимание привлек к себе Мелет своей травянисто-зеленой хламидой, застегнутой на плече золотой пряжкой и затканной золотым узором. В рядах присяжных раздался изумленный возглас:

– Это кто?!

Архонт представил Мелета: поэт и главный обвинитель.

– Введите обвиняемого! – приказал он затем.

На весь дикастерий, на толпу зрителей, усеявших близлежащие выступы, пала вдруг тишина. Тысячи глаз обратились ко входу, который открыли два скифа.

В проеме появилась фигура – большая, крепкая, величественная: Сократ. Как всегда босой, он вошел неторопливой, раскачивающейся походкой; его лысина, опаленная солнцем, была словно из меди. Одет он был тоже как всегда – поверх белого хитона старенький гиматий.

И тут произошло небывалое: большинство присяжных встали и приветствовали Сократа громовыми овациями.

Он смутился. Не хотел верить своим глазам и ушам. Робко обернулся к Критону, который вместе с Платоном и Аполлодором шел за ним.

– Видишь, как встречают тебя твои Афины! – сказал Платон.

Сократ улыбнулся ему:

– Погоди, мой милый, как-то будут они меня провожать!

Рукоплескания стихли, присяжные уселись, и сам архонт пододвинул Сократу сиденье.

Потом он постучал молоточком по мраморному столу и объявил:

– Начинается судебное разбирательство по делу афинского гражданина Сократа, сына Софрониска, из дема Алопека. В обвинении, поданном на него, говорится: Сократ провинился перед законом тем, что он не признает богов, признанных государством, вводит другие, новые божества, далее тем, что он развращает молодежь. Главный обвинитель – Мелет.

Мелет обеими руками откинул назад свои длинные рыжие волосы и воздел руки к небу:

– Зевс всемогущий! Зевс Громовержец! Взывая к тебе от имени всех собравшихся здесь мужей афинских, молю: обрати свой взор на наши действия, цель которых – вернуть тебе и всем богам Олимпа почет, величие и любовь – все, чего хотел лишить вас этот человек – Сократ! Он насмехался не только над тобой, о Дий, но и над Афиной, Афродитой, Эротом и другими бессмертными… – Мелет повернулся лицом к Акрополю. – Вы все, олимпийские боги, боги земли, вод и подземного царства, будьте свидетелями суда над этим обвиняемым. Молю вас всех, хранителей наших, благодетелей, дарителей жизни – всех вас, чьим сердцам дороги наше благоденствие и процветание, – не мстите нам! Не отказывайте нам в благосклонности, хоть и тяжка наша вина, ибо мы долго молча терпели распространение подобного зла. Сократ, как подтверждают свидетели, желал низвергнуть вас и возвести на ваше место новые божества!