– Я этого не хотел! Я этого не хотел, но теперь мне осталось одно: всей душой желать ему победы. Прав этот человек: если Алкивиад победит – никто не осмелится возвести на него ложное обвинение…

И Сократ протянул руку к морю:

– Тогда – удачи тебе, возвращайся со славой, мальчик мой!

Отплыл неочищенным.

Ждать, когда он вернется победителем?

День за днем сходились для тайных совещаний гетерии олигархов. Что бы такое взвалить на Алкивиада, раз провалилась затея с гермами? Долго не могли найти ничего серьезного, достаточно действенного. И вот однажды Критий задумчиво произнес:

– Элевсинская мистерия?..

Собравшиеся ужаснулись:

– Мистерия?.. Но это означает…

Никто не выговорил вслух это слово: смерть. А Критий стал отнекиваться:

– Да я ничего не утверждаю. Я просто размышлял о разных возможностях. Сохрани бог! Он ведь мой родственник. Поймите же! Забудьте, что слышали…

– В таких делах нельзя считаться с родственными узами, – возразили ему. – Тебе делает честь, что ты не хочешь повредить Алкивиаду, но это единственный шанс. И ты присягал. Хочешь нарушить клятву?

– Нет, нет, – откликнулся Критий. – Я подчиняюсь вашему решению.

Вне себя от радости тут же решили:

– Итак, мистерия. Всякому будет ясно, что такой святотатец принесет экспедиции не победу, а гибель. За работу!

И заработали языки: обещали, уговаривали, грозили. Звякали серебряные драхмы. Нахлынули сикофанты. Нашлись свидетели. Являлись с вымыслами – но и с неоспоримой истиной.

Поначалу военные действия не были успешными. Преждевременный шум насчет покорения Афинами всей Сицилии достиг острова раньше, чем афинское войско. Сицилийские города закрывали перед афинянами ворота, сопротивлялись упорно.

Понадобились мощные удары, чтобы взять города Занкла и Катана.

Архонты выслали за Алкивиадом к Сицилии быстроходный государственный корабль «Саламиния».

Алкивиад стоял в своей палатке над картой, когда к нему вошли посланцы Афин. Он удивленно поднял глаза:

– Кто вы? Что вам нужно? Как вы вошли без доклада? Стражи!

– Не зови стражей, Алкивиад. Они все арестованы, так же как и тебя мы арестуем именем архонта эпонима и афинского народа. Приказ гласит: «Алкивиаду надлежит не мешкая взойти на государственный корабль, вернуться в Афины и предстать перед судом».

Алкивиад словно окаменел. Затем взорвался:

– Вы с ума сошли! Я ведь только начал… У меня все продумано! Такое войско! И чтоб я его покинул? Что тут будет без меня, не скажешь?

Капитан «Саламинии» спросил сурово:

– Ты не слышал приказ архонта и народа?

Алкивиад невольно схватился за свой короткий меч.

– Сдай оружие!

Стиснув зубы, он, колеблясь, протянул капитану меч. И, окруженный посланными, пошел к «Саламинии».

По дороге кучками собирались воины, слышались окрики:

– Что происходит, начальник?

– Куда ты ведешь этих людей, Алкивиад?

Он засмеялся, ответил, стараясь не выдать своей горечи:

– Они меня ведут, не я их! Надо ненадолго прогуляться в Афины. Через несколько дней я обратно к вам! Не падайте духом, ребята!

И он ускорил шаг.

На корабле его поместили в лучшей каюте, предоставив свободу передвижения. Он стоял на палубе: вцепившись в поручни так, что побелели пальцы, следил, как исчезают вдали берега Сицилии.

Корабельный колокол оповестил о том, что наступило время обеда. Алкивиад спустился в свою каюту, где его уже ждал молодой матрос с блюдами.

Алкивиад стал есть. Матрос не уходил. Алкивиад неприязненно взглянул на него:

– Тебе приказано сторожить меня даже за едой?

– Нет, господин. Я хочу говорить с тобой, если позволишь.

– Говори, парень.

– Оба мои брата – гоплиты в твоем войске. Мы все тебя любим.

Алкивиад медленно пережевывал пищу, наблюдая за матросом. Пригожий молодец с обветренным лицом и детски честным взглядом. Алкивиад улыбнулся ему:

– Хорошо. Сядь и продолжай.

Лицо матроса выразило прямо-таки испуг:

– Сесть – мне?.. Нет, нет! Ты просто слушай. – Он понизил голос. – Известно ли тебе, зачем тебя везут в Афины?

– Да. Отвечать по обвинению перед судом.

– А в чем тебя обвиняют – знаешь?

– Конечно. Какие-то негодяи, чтоб сорвать поход, разбили в Афинах гермы и все свалили на меня.

– Ах, хуже! Такое, за что одно наказание: смерть… – прошептал матрос. – Кто-то донес, что ты в своем доме устраивал Элевсинскую мистерию…

Алкивиад вскочил, уронив на пол блюдо, жилы вздулись у него на лбу:

– Но тогда война проиграна! Ее мог выиграть один я!

– Не кричи, господин, как бы не услыхали…

– Дай мне кинжал, мальчик! – приказал Алкивиад.

– Я дам тебе кое-что получше. – Матрос, придвинувшись вплотную, совсем тихо спросил: – Есть у тебя знакомые в Фуриях?

– Еще бы! Их ведь построил мой дядя Перикл и заселил афинянами. Я знаю там многих.

– Это хорошо. Завтра к вечеру мы придем в Фурии. Простоим сутки. Чтобы взять воду и дать отдых гребцам. Я могу доставить тебя, переодетого, на берег…

Есть ли еще в этом смысл? Алкивиад внезапно выпрямился и твердо сказал:

– Хорошо, парень. Приготовь все. Спасибо тебе.

В Фуриях нашлись люди, которые приютили племянника Перикла. Их тронула его судьба – они дали ему прибежище и заботливо за ним ухаживали.

А он не выздоравливал. Вчера еще стратег, командовавший огромным великолепным войском, вчера еще полновластный руководитель сицилийского, похода – сегодня потерпевший кораблекрушение, выброшенный на берег с пустыми руками… Беглец. Проситель. Жалчайший под солнцем нищий.

После столь высокого взлета к славе упасть в глубины бед и унижений – удар, слишком тяжелый даже для его выносливости. И все же его ждало еще более страшное испытание, Когда «Саламиния» вернулась в Афины без него, афиняне заочно приговорили его за кощунство и безбожие к смерти через отравление. Имущество, унаследованное им от предков, конфисковали. Вдобавок постановили, чтобы все жрецы и жрицы прокляли его. Не повиновалась этому приказу одна Теано, заявив, что ей, жрице, подобает молиться, а не проклинать.

Когда эта весть долетела до Алкивиада, он рухнул на ложе. Отказывался принимать пищу. Бредил. Устремлял взгляд в прошлое.

Много лет назад, в юности, он замешался однажды в тысячеглавую процессию, совершавшую паломничество по священной дороге из Афин в Элевсин. Алкивиад убедил себя, что Периклов племянник имеет право увидеть новое элевсинское святилище, отстроенное Периклом на месте древних его развалин. Любопытство подстрекнуло юношу посмотреть святилище во время таинственных обрядов.

Во главе процессии следом за статуей бога Диониса шли в длинных белых одеяниях увенчанные миртовыми венками жрецы и посвященные. Одни несли факелы, другие – связки колосьев. Над процессией звучали священные песнопения, и с ликованием раздавалось имя бога плодородия, бога необузданного веселья и вина: Дионис! Иакх! Дионис! Иакх! До Элевсина, до священных владений Деметры, процессия добралась уже в сумерках. Все посвященные – мисты – очистились купаньем в морском заливе и с зажженными факелами в руках закружились в бешеных плясках.

Сотни факелов мелькали на прибрежном лугу, и никто не замечал, что пляшет среди них незваный, непосвященный – Алкивиад.

По сигналу бычьих рогов паломники погасили факелы и через шесть ворот вошли из тьмы ночи во мрак огромного квадратного телестерия.

Проскользнул сюда и Алкивиад. Внутри храма, меж рядов ионических колонн – гробовая тишина. Мрак усиливал напряжение. Будил священный ужас.

Завесы раздернулись – и, озаренная внезапным ярким светом, посередине святилища открылась сцена.

Руководил мистерией верховный жрец, иерофант, в роскошной пурпурной мантии, в царском венце на длинных кудрях. По его знаку началось действо древнего мифа: хор рассказывал, как богиня Деметра ищет свою красавицу дочь Кору. Плутает мать по свету, тщетно вздыхая о дочери, тщетно ее призывая. Горестная Деметра наслала на землю неурожай, сама не принимает пищи и наконец после изнурительных странствий в поисках дочери является в дом Келея в Элевсине. Вот – богиня плодородия, дарующая людям злаки и мирную жизнь, сама для себя не находит покоя.