Губернская «аристократия», ядро которой составляли местные дворяне, имела связи со столицами, но совершенно не общалась с «аристократиями» других губернских городов. Губернская же «интеллигенция», состоявшая в значительной части из земских служащих, довольно часто переходивших на службу из одного земства в другое, имела, благодаря этому, прочные связи не только в столицах, но и во всех губернских городах. Все более или менее крупные представители губернской «интеллигенции» во всей России знали друг друга, если не лично, то понаслышке. Приезжая в какой-нибудь незнакомый мне губернский город, я всегда мог зайти к любому из представителей местной «интеллигенции», заранее зная, что во всяком личном и общественном деле встречу активное содействие.
Хотя исчезнувшее в первой четверти XIX века из русской жизни масонство в период, предшествовавший революции 1905 года, еще не возродилось, но всероссийские связи русской левой интеллигенции весьма напоминали масонское братство. Это обстоятельство чрезвычайно содействовало общественной борьбе первых лет ХХ-го века. В частности, возникший в 1903 году Союз Освобождения сразу приобрел в этих кадрах провинциальной «интеллигенции» уже готовый остов организации, которая через левых земцев ввела в свою орбиту и часть провинциальной «аристократии».
В Смоленске мы с женой, конечно, сразу попали в круг местной «интеллигенции» и приняли участие во всех ее культурных начинаниях. Объединялись мы на еженедельных журфиксах, чаще всего на квартире известного русского психиатра Литвинова, заведовавшего в это время психиатрической лечебницей смоленского губернского земства. Из более видных участников этих журфиксов вспоминаю фабричного инспектора А. Н. Быкова, впоследствии видного деятеля партии Народной Свободы, расстрелянного большевиками в 1921 году, редактора газеты «Смоленский Вестник» В. Я. Яковлева, приобретшего литературную известность под псевдонимом Богучарский, и заведовавшего санитарным бюро губернского земства Д. Н. Жбанкова.
С Быковым в моей последующей общественной и политической деятельности мне приходилось часто встречаться, а с В. Я. Богучарским я поддерживал дружеские отношения до самой его смерти. Оба они были людьми выдающимися по уму и широкому образованию. Д. Н. Жбанков значительно уступал им в этом отношении, но был чрезвычайно ярок как тип — для того времени уже несколько старомодный — провинциального русского интеллигента.
Недавно умерший в советской России глубоким стариком доктор Жбанков уже в те времена не был молодым человеком. Длинная неопрятная борода его была с сильной проседью, на голове волосы редели. Это был типичный семидесятник, воспитанный на Конте, Спенсере, Дарвине, Чернышевском, Писареве и Добролюбове. Это не значит, что он перечитал всех этих властителей дум своего поколения, но идеи их тем не менее впитал в себя прочно и считал их абсолютно непогрешимыми. Столь же непогрешимыми считал он и свои социалистические народнические взгляды, относясь ко всем инакомыслящим с грубой насмешкой и тупым презрением.
Будучи деятельным членом всех Пироговских съездов врачей, Жбанков всегда выступал на них с трафаретными речами, в которых требовал отмены винной монополии, телесных наказаний и смертной казни, и проводил соответствующие резолюции.
Телесные наказания были в свое время отменены, продажа казенной водки прекратилась во время войны, но вновь возродилась при большевиках, а смертные казни стали в советской России повседневным явлением. Увы, на Пироговских съездах, созывавшихся большевиками, в которых Жбанков продолжал принимать участие, перестали раздаваться его горячие речи против смертной казни, с которыми он выступал ранее, лет пятнадцать подряд. Очевидно, принципиальность старого семидесятника не выдержала большевистского террора…
Смоленская земская управа состояла из людей прогрессивного направления, но пассивных и ленивых. Председатель — милейший и добродушнейший Н. А. Рачинский, большой хлебосол и веселый собеседник, приходил в управу поболтать, но решительно ничего не делал. Единственным деловым человеком из членов управы был Б. Т. Садовский, впоследствии, после смерти Рачинского, выбранный председателем. Но и Садовский, хороший хозяин-практик, не обременял себя составлением докладов к земскому собранию. Доклады писались земскими служащими, каждым по своей специальности, а большинство составлял секретарь управы Петровский, которому перед земскими собраниями приходилось сидеть за ними и днями и ночами.
Когда я закончил писание своего доклада об организации статистических работ, Петровский обратился ко мне с просьбой ему помочь. Я стал отказываться, т. к. за два месяца жизни в Смоленске еще совершенно не успел познакомиться с земскими делами. Лишь после упорного настаивания Петровского, доказывавшего мне, что он все равно не успеет написать всех докладов, а в случае моего отказа передаст их другому служащему, не лучше меня знакомому с делом, я взял от него целую кучу мелких докладов по народному образованию, касающихся ряда ходатайств уездных земских собраний. Петровский дал мне целый ряд прежних постановлений губернского земства, которыми я должен был руководствоваться, предлагая от лица управы принять или отклонить те или иные ходатайства. Мои доклады к собранию были напечатаны за подписями председателя и членов управы, из чего я заключил, что написал именно так, как было нужно. Я не мог себе представить, что добродушный председатель управы Рачинский, ведавший делом народного образования, не только не пишет, но и не прочитывает предварительно собственных докладов.
И вот на губернском земском собрании произошел следующий комический эпизод.
Рачинский монотонным голосом скороговоркой читает мелкие доклады по народному образованию. Гласные подремывают и молча их принимают. Вдруг, оглашая предложение управы по ходатайству вельского земства о субсидии на народное образование, председатель начинает говорить неуверенно и, читая, что по таким-то и таким-то основаниям ходатайство подлежит отклонению, он робко и растерянно оглядывает молчаливых гласных. Один из бельских гласных встает и с недоумением спрашивает:
— Я не ослышался, управа предлагает это ходатайство отклонить?
— Д-д-а, — почти шепотом отвечает председатель управы.
— Как же, Николай Алексеевич, ведь бельское земство возбудило его по вашей же инициативе…
Гласные переглядываются и улыбаются, а несчастный Рачинский лепечет в свое оправдание что-то несвязное, высказывая предположение, что это опечатка.
Только я, сидевший в публике, и секретарь Петровский понимали смысл происходившего недоразумения…
Выше я упомянул о члене управы Б. Т. Садовском, фактически руководившем делами смоленского губернского земства. Его я знал со времени моего детства, т. к. был товарищем его младшего брата. Он меня и пригласил на должность заведующего статистическим бюро.
Любопытна судьба этого человека.
Рано женившись, он поселился в своем смоленском имении и вскоре с увлечением принял участие в земской работе. Способный, умный, деловитый, с репутацией честного человека, он в течение нескольких трехлетий выбирался на должность сначала члена уездной и губернской земской управы, а затем, после смерти Рачинского, лет девять был председателем губернской управы. В земских кругах он считался одним из лучших председателей, принимал участие в земских съездах перед революцией 1905 года, где пользовался всеобщим уважением. Имел он две слабости: водку пил, как воду, совершенно при этом не хмелея, и до страсти любил театральное искусство, сам с большим талантом выступал на любительских спектаклях в самых разнообразных комических и трагических ролях.
И вот — это было, вероятно, уже в 1910–1911 году — Смоленск был взволнован известием об исчезновении председателя губернской земской управы. При проверке земской кассы была обнаружена растрата. Профессор Садовский, выехавший в Смоленск для устройства дел братниной семьи, покрыл растрату и этим потушил возникавшее уголовное дело. Все родные предприняли розыски пропавшего, обратившись в частное сыскное бюро, и примерно через год сыщики обнаружили исчезнувшего председателя губернской управы в Киеве, где он, проживая по подложному паспорту, состоял в труппе актеров местного театра. Еще через год пришло известие об его смерти.