Необходимо отфильтровать информацию и разложить по полочкам. Иногда самые простые действия позволяют навести порядок в голове. Сначала констатируешь факт, потом смотришь на элементы получившего уравнения. Пункт номер один: они сломали мне нос. Пункт номер два: они избили Алекса. Пункт номер три: мы отсюда не выберемся никогда и ни за что.

Лишь когда звук шагов полностью стихает, приглушенный тяжелой дверью, я переворачиваюсь на живот, наблюдая, как из носа капает кровь, оставляя бардовые пятна на пыльном полу. Болит ужасно, но не смертельно, кажется, у меня шок. Следом осторожно встаю на четвереньки и добираюсь до Алекса. Он лежит около кровати лицом вверх и не двигается. Патрульные постарались на славу, избив его до полусмерти. Я боюсь прикасаться к нему, приходится закусить губу, чтобы не сорвать горло в крике.

Шаркая коленями по бетонному полу, я пододвигаюсь к нему в плотную.

Мне кажется, он не дышит.

-Алекс...-я наклоняюсь, осторожно подношу палец к его носу. Чувствую легкое дуновение. Дышит, но без сознания.

-Боже, Алекс, они...

Я не могу закончить предложение. Бывают слова тяжелее нескольких сотен атмосфер. Как ни старайся, ты их не произнесешь.

Нервы сдают. Я срываюсь и начинаю плакать, одной рукой вытирая горячие слезы вперемешку с кровью, другой слегка касаясь копны его волос. Как бы не сделать еще больнее своими движениями. Надо положить его на кровать и осмотреть раны, врач из меня никудышный, но другого у нас нет.

Он меня ведь предупреждал, если бы я послушалась его, доверилась бы хоть раз кому-то кроме эгоистичной самой себя. Лишь по моей вине он лежит сейчас избитый и без сознания в подвале этой дыры. Город- не исполнитель желаний.

Я беру Алекса под руки, пытаясь подтащить ближе к кровати. Осталось поднять и уложить, делов-то. Я поднимаю верхнюю половину его тела и кладу на кровать, затем поднимаю ноги, надеясь, что своими манипуляциями не переломала ему остатки не сломанных костей. На нем не было места, куда бы не пришелся удар. Хорошо, что не пристрелили.

Я отхожу от кровати, надеваю джинсы и футболку, затем натягиваю сверху толстовку. Оглядываю комнату в поисках всего, что могло бы помочь. Надо укрыть Алекса чем-нибудь, помимо старого пыльного покрывала. Как бы мне сейчас пригодился мой рюкзак. Там были бинты, которые сейчас так необходимы.

-Черт! Да что же это?!

Я закрываю глаза, подняв лицо к пыльному потолку, надеясь найти ответ хоть на что-то, шумно вздыхаю и возвращаюсь к кровати. Аккуратно вытираю кровь с лица Алекса нижней частью своей футболки, потом стараюсь протереть его раны.

Со дня, когда я покинула свой родной дом, я еще ни о ком не заботилась, кроме себя. Единственной целью было выжить самой. Любой ценой, несмотря ни на что и ни на кого. Я смотрю на лицо Алекса и вспоминаю, как первый раз увидела его – в кладовой на заправке, когда он пытался застрелить меня. Да, отличное у нас вышло знакомство, обнадеживающее.

Сначала я убежала, потом долго уговаривала себя, что поступаю правильно, что с ним на шее я не выживу. В итоге, я вернулась.

Вот только теперь все поменялось. Теперь я без него не выживу. События последнего времени показали, что в случае форс-мажора я крайне нерасторопна и наивна в попытках защитить свою жалкую жизнь.

Кроме него у меня никого нет на всем белом свете. Тотальное одиночество режет сердце, и я понимаю – я не могу его потерять. Ни при каких условиях. Когда наступил тот момент, что я уже не представляю, как смогу выжить без него? Как я умудрялась выживать до встречи с ним?

Убийство Рика. Это стало отправной точкой для нас, а не для каждого по отдельности. Именно в ту ночь, когда Алекс, защищая меня, превратился в убийцу, между нами пролегла прочная связь «спасенной жизни». Это крепче любого кровного родства.

Мне так много хотелось сказать Алексу, словно я его вот-вот потеряю. О том, как я сожалею, что притащила его сюда, о том, как мне жаль, что его избили до полусмерти. Из-за меня он убил человека, из-за меня его чуть не убили. Может, его освобождение на заправке тогда не было таким уж хорошим решением?

-Только не умирай, прошу тебя. Я без тебя не смогу, - шепчу я, но Алекс меня не слышит. –Прости, я все испортила.

Закончив с ранами, я усаживаюсь на пол у изголовья кровати и молюсь. Молюсь за него, за себя, за нас, за малюсенький шанс, что все когда-нибудь наладится.

-Господь - Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться. Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим, 3ло укрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени Своего.

Я все реже всхлипываю, рыдания сходят на нет.

-Если я пойду и долиною смертной тени. Не убоюсь зла...

Когда нам выключают свет, я уже засыпаю, все еще сидя у изголовья кровати.

22.

Ребекка.

Я стою на вершине утеса, соленый ветер обдувает осунувшееся лицо. Впереди, сколько хватает глаз – бесконечная водная гладь, одетая в тоску. Внизу, облизывая скалы, плещутся пенистые волны. Глубокое синее море зовет меня по имени, и кажется, что здесь меня уже ничего не держит.

Ребекка.

Я оглядываюсь и вижу Алекса, он стоит у другого края утеса и смотрит вниз, совсем меня не замечая. Черные волосы, словно дым, развеваются от порывов холодного ветра. Я хочу улыбнуться и позвать его, но мое горло сжато в стальные тиски. Как бы сильно я не пыталась, не могу произнести ни звука. Я как глухонемая открываю и закрываю рот в безуспешных попытках, а Алекс даже не замечает, что рядом кто-то есть. За резкими порывами ветра я не слышу собственного сердцебиения – сплошное завывание в ушах. Я срываю горло в крике, но изо рта не вылетает ни звука.

-Где мы? Что происходит? Алекс! – восклицаю я, но слова не покидают мои голосовые связки. Я нема как кукла.

-Мы нигде, - звучит отовсюду, словно каждая частичка воздуха произнесла это.

Алекс начинает падать, вот он стоял, а в следующую секунду его тело накреняется вперед, срываясь с края. Он разводит руки в стороны, словно хочет взлететь, и запрокидывает голову назад, закрыв глаза. Птица без крыльев, человек без надежды.

Я пытаюсь кричать, срываюсь к нему, но не пробегаю и сантиметра, мои ноги увязают в чем-то темно-красном и теплом, в чьей-то крови. Я пытаюсь кричать, бежать, безнадежно размахивая руками, а он уже летит вниз, даже не заметив моих пустых попыток его спасти.

Ребекка.

Голос по-прежнему зовет меня по имени, я слышу его отовсюду и одновременно только у себя в голове. Он спокоен и сдержан, и на подсознательном уровне кажется знакомым.

Я стараюсь не замечать его, сконцентрировавшись на попытке схватить Алекса, но у меня ничего не выходит – между нами на метре утеса целая вечность, которую мне не преодолеть.

В последний момент я вижу, как он скрывается за линией утеса. В эту же секунду на меня обрушивается настолько давящая и бесконечно звенящая тишина, что ее можно потрогать руками. Я больше не слышу ни собственного крика, ни ветра, унесшего Алекса навстречу синим волнам и острым как зубы скалам. Весь мир останавливается, словно кто-то нажал на кнопку паузы. Картинка замирает, даже облака не двигаются, зависнув в небе темными кусочками ваты. Вокруг меня разом откачали воздух, жизнь, движение и время. Осталось ничего – блеклая скучная картина утеса на фоне чернильно-свинцового неба.

Я открываю глаза: в комнате по-прежнему темно. Я все еще чувствую вкус соли и потери на языке, когда понимаю, что это был сон.

-Ребекка.

В темноте я не сразу ориентируюсь, кто я и где я. Ноги жутко затекли и занемели от неудобной позы, похоже, я заснула, прислонившись к изголовью койки. Спина жутко ныла, а нос пульсировал сильнее прежнего.

-Алекс? Как ты? Боже, Алекс, - события предыдущего вечера обрушиваются на меня лавиной, заставляя перейти на шепот. –Как ты? Боже. Твои раны.

Они избили его из-за меня. И только из-за меня. Можно мне обратно в то «нигде», что только что было в моем сне? Там хотя бы было не так больно.