– Мотороловские, строится! – крикнул Шарнир, стоявший возле остановки.
Когда мы построились по отделениям, Шарнир, пересчитав нас, приказал Соседу подгонять «Уралы».
– Ну, слава Богу, хоть второй раз штурмовать не будем, – тихо произнёс стоявший возле меня Лёва.
Наше отделение загрузилось в новый «Урал». «Ну, хоть уезжать будем с комфортом», – подумал я, сидя в конце кузова.
Грузовик дёрнулся, и, пригазовывая, медленно набирая скорость, оставлял позади разбросанные пластиковые бутылки, разорванные жгуты, алые бинты и зелёно-бурые накидки. А также молчаливо куривших бойцов в однообразных костюмах «Горка», чей командир Скиф, шатаясь в разные стороны, плёлся к оврагу, собираясь забрать с поля боя тех, кого ещё пару часов назад ждали живыми в Самаре, Сибири, Калуге…
* * *
Темнело… вечернее солнце, даря последние лучи тепла, опускалось за горизонт. Остывая от дневной жары, земля наполнялась всевозможными насекомыми. Остановившись возле школы, нам приказали спешиться. Четырёхэтажное здание, исполином возвышавшееся над маленькими домиками посёлка, уныло смотрело на нас тёмными окнами. Только на первом этаже в коридоре горел свет.
– Так… никуда не разбегаться, сейчас идёте в столовую, ужинаете, только после этого будете заниматься своими делами. Только не рассиживаетесь там долго, сейчас другие подтянуться должны. Ну, всё, приятного вам аппетита, – сказал Шарнир.
– Спасибо! – ответили почти все бойцы.
На ужин был украинский борщ, – только постный. Ели молча… пригодилась банка тушенки, которую мы предусмотрительно сберегли с дневного пикника. Борщ, сваренный без мяса, был необычайно вкусным, но есть не хотелось, в моём сознании застрял образ бойца с бородой, раненого в голову. На Донбассе существовала военная легенда: боец, который не брился и отращивал бороду, имел меньше шансов быть покалеченным или убитым, чем тот, кто брился. Многие бойцы, искренне веря в этот миф, отращивали очень пышную растительность из-за суеверия, а не из-за подражания, как думали некоторые обыватели в России.
«Вот и верь потом в приметы…»
После ужина все расположились на поле перед школой. Пока наши командиры искали место для нашего ночлега, мы наслаждались тишиной вечера. Фонари не горели и я разглядывал каждую звёздочку на небе. На фоне ярких и тусклых звёзд, мерцающих на чёрном небе, выделялась небольшая, движущаяся красная точка.
– Смотри, похоже беспилотник, – сказал я сидевшему рядом Лёве.
– Точно! Суки нас, наверное, ищут!
– Беспилотник! Беспилотник! – протяжно крикнул кто-то из ополченцев.
– Малой, дай я его сниму! – крикнул кто-то из ребят, вскинув автомат.
– Не достанешь, сейчас с «утёса» его попробуем.
Малому было лет девятнадцать не больше, не смотря на юный возраст, он уже являлся и.о. командира третьего отделения. Малому приходилось командовать бойцами, которые годились ему в отцы.
Он побежал к «Уралу», где в кузове стоял «утёс».
– Саша помоги! – Крикнул Малой, стоявшему возле нас Матросу.
В свои сорок пять с небольшим, среди остальных бойцов, Матрос выделялся грамотной, рассудительной речью. Коренастый, с пышной бородой, он был похож скорее на академика с пулемётом, чем на рядового бойца.
И всё же, не смотря на его глубокие познания в технических науках, истории, литературы, его налившиеся мускулы, свидетельствовали о хорошей физической форме.
Забравшись в кузов, они, стащив «утёс» на землю разложили треногу, затем произвели несколько длинных очередей по беспилотнику. Ярко красные очертания, трассирующих пуль, пронзая небо, нарушали тишину июльской ночи. Попытка сбить беспилотник, оказалась безуспешной.
Уралец, сидевший до этого со своим отделением, подошёл к нам с Лёвой, и отозвал меня в сторону.
– Что за мрачный вид, Шершень? Это только начало, где твой былой задор? Это война, на поле боя нет людей, есть только солдаты.
– Знаешь, я не силён в военной стратегии, но я как человек, а не военный, не могу понять одного!.. Зачем требовалось штурмовать эту проклятую высоту в четвёртый раз?
– Ты сейчас видишь только часть картины, а тот, кто нас туда посылал, возможно, видит большую её часть, если не всю…
– Я, как человек с высшим образованием, не понимаю – зачем в 2014-ом году нужно снова как в 41-ом, без прикрытия артиллерии бежать на танки и миномётные батареи.
– Мой тебе совет, не думай больше об этом, у бойца на войне короткий срок жизни, и это нормально – на войне как на войне…
– Строится! По отделениям! – крикнул Малой.
Местом нашего ночлега выбрали двухэтажный дом, в нём было два подъезда. Жильцы покинули свои квартиры, они были пустыми, без мебели. Некоторые входные двери были заперты, их приходилось взламывать, чтобы попасть внутрь. Здание было обесточено, в кромешной темноте на лестничной клетке, пробираясь шаг за шагом, на ощупь мы несколько минут искали свободную квартиру. Наконец, мы расположились в угловой квартире на втором этаже.
– Весёленькая будет у нас ночка, – сказал я Лёве, оглядывая в тусклом свете от зажигалки, абсолютно пустую квартиру. – Да ладно, лучше на пыльном полу спать, чем на земле.
Сняв «берцы» и, положив подсумок под голову, я быстро уснул.
* * *
– «Грады!» «Грады!» Ребята, на выход!! – разбудил нас крик ночного часового.
Мы вскочили.
– Эх, зря разувались, не успеем… сейчас накроют, – приговаривал Лёва.
Обувшись, схватив автомат и подсумок, перед тем как выскочить в коридор, краем глаза я заметил, как в окне вдалеке, пронзая темноту, поднимались серебристые стрелы.
Вылетев на лестницу, мы чуть не сшибли бегущего впереди парня, который в свою очередь, звеня пулеметной лентой, накинутой на плечо, протаранил стволом «ПК» кого-то впереди.
– А ну, аккуратней там, чуть голову не проломили, бойцы мать вашу.
– Извини, браток, морду потом набьёшь, если живы останемся, – смеясь, ответил пулемётчик.
Наконец, выбежав из здания, мы оказались в толпе стоявших ребят – все смотрели вдаль. Заряды легли близко от нас. И было слышно, как они, подлетая к земле разрываясь, ухали, словно живые сказочные драконы.
Дождавшись пока «Укры» отстреляют боекомплект, мы отправились обратно.
– Это точно беспилотника работа, хорошо «укры» косые, плохо сработали, – говорил, Лёва ворочаясь на холодном полу.
– А наши ещё по нему стреляли. Вот и дострелялись, как дети малые, решили ночью беспилотник сбить, только шум подняли.
– Душно здесь, Шершень, открой окно.
– Распахнув створку пластикового окна, я выглянул наружу, на меня повеяло свежестью летней ночи. «Не повезло хозяевам этой квартиры, только новые окна вставили, по всему собирались ремонт делать, а тут на тебе – гражданская война. Кто бы мог подумать, ещё год назад…»
* * *
Утро, привнесло с собой не только ещё большую усталость чем вчера, но и обильный насморк, с поднявшейся у меня температурой.
– Это всё открытое окно… – сетовал я Лёве.
На небе медленно плыли грузные тучи, заслоняя собой солнце: «Ну, только дождика, нам ещё не хватало».
Во дворе уже сидели парни, и сизая пелена табачного дыма медленно поднималась над их головами. Митяй что-то рассказывал Матросу, а тот, кивая головой, слушал его, поглаживая свою бороду, лишь изредка вставляя свои реплики.
Во дворе стоял боец с полупрофессиональной фотокамерой. Худощавый, лицо его покрывали шрамы, похожие на химический ожог. Подойдя к Матросу, он попросил дать интервью на камеру, рядом сидел брат Матроса – Водяной.
– Итак, ребята, откуда вы? И как оказались на этой войне, – тоном профессионального журналиста начал Корреспондент.
– Мы из Донбасса… оказались на этой войне по глубокому убеждению: в этой стране под название Украина больше жить нельзя. Поэтому мы построим новую страну, где Русские и Украинцы будут братьями, а не врагами, и это не пропаганда какая-то – это суть нашего мировоззрения, – взвешивая каждое слово, отвечал Матрос. – Я не навязываю свои убеждения, мой дед брал Кенигсберг, а другой дед был тяжело ранен под Сталинградом – они мои герои. Почему я не иду с оружием в руках на западную Украину и не заставляю их говорить на русском языке? Мне всё равно, на каком языке они хотят говорить. Но они, пришли на мою землю и хотят чтобы я был как они – щирегалитчанин, любил Бендеру, любил Шухевича, говорил – кава. Они хотят заставить меня говорить и думать на украинской мове. Я размовляю на украиснкой мове, но я Русский человек! Если мне потребуется, я буду говорить на двух языках, но только, если я захочу, а они пытаются под дулами автоматов навязать нам это. Они двадцать лет оболванивали наших детей, я не хочу, чтобы моя дочь и сын, думали как они: кто не скачет – тот Москаль. Я за Русский мир, мой брат, я тоже думаю, за Русский мир… мы построим новую страну – Новороссию!