Так почему-то за это творчество стал отвечать не автор, а исключительно Ваня Моршанский. Учителка с растрепанными чувствами и прической заволокла его всего лишь в кабинет директора, хотя чуть было не решилась накатать за Ванины способности самой Галине Борисовне.

Директор молча и торжественно выслушивал монолог учительницы за Ванины способности, тараща от ужаса глаза на портрет Ленина и барабаня пальцами по статье товарища Щербицкого о задачах коммунистического воспитания в яслях со школами.

После того как классный руководитель выдохся оценивать Ванины увлечения классикой, директор отпустил ее из кабинета и принялся самолично воспитывать ученика Моршанского, поставившего под смертельную угрозу свое участие в рядах комсомола вместе с воспитательным процессом во всем районе.

Через два часа ученик Моршанский вышел из кабинета директора, понуро опустив голову, извинился перед учительницей за Есенина с Пушкиным и отправился домой.

Вот что значит найти до ребенка индивидуальный подход, как пропагандирует не то, что великая партия, но даже какой-то засранный Песталоцци. Директор сперва научил Ваню основным требованиям советской морали, после чего, вместо нарываться на более близкое знакомство с самим академиком Моршанским, педагог с большим удовольствием не только выслушивал декламировавшего классику Ваню, но и сам блеснул некоторыми литературными познаниями, процитировав доселе неведомые даже великим литературоведом Ваней строки Гоголя и того же Есенина: «Не пришла ты ночью, не явилась днем. Думаешь, мы дрочим? Нет, других ебем». В свою очередь, Ваня спросил у директора: не читал ли он последней книги самого великого пушкиноведа Троицкого «Потаенный Пушкин»?

Директор честно признался, что еще не успел, потому как в настоящее время тщательно изучает материалы XXV съезда партии. Это не страшно, успокоил директора Ванечка, ничего нового там нет, тем более сам Александр Сергеевич был донельзя человеком скромным, а потому между написанием этого набившего оскомину «Онегина» и сказок для маленьких детей, откровенно, а главное прозаически-письменно признался: «Слава, еби ее мать, деньги нужны!» В ответ на это директор раскололся, что деньги не самое главное в жизни, а ему не нужны неприятности. И Ване тоже. Так что пусть он перестанет демонстрировать на людях свою начитанность и не сознается, отчего сильно любит Лермонтова, иногда катавшего такую поэзию, рядом с которой тому Баркову нечего делать.

Ваня, твердо усвоив главный жизненный урок, окончательно понял, как вести себя дальше. Ну ее, эту классику, сплошные от нее неприятности, тем более ни один из этих деятелей ничего хорошего от жизни не дождался — тот повесился, тот застрелился, других на дуэлях ухайдохали, ну а кто в тюрьме торчал — так это вообще за счастье. Даже Успенский, не такая уж фигура в сравнении с Есениными-Маяковскими, и то сам себе выписал гонорар бритвой по горлу, не говоря уже о поехавшем Гоголе, которого не успели довезти до дурдома, в отличие от менее значительных писателей.

Вот почему народное творчество продолжало импонировать Ване даже тогда, когда он блестяще закончил университет. Теперь для него было главным найти свою дорогу в жизни, не надеясь на родителей, чьи эстетические вкусы в последнее время стали тускнеть гораздо быстрее обоев под солнечными лучами. Слава Богу, еще в далеком детстве Ваня читал сказки, но, в отличие от своих сверстников, он умел делать правильные выводы.

Мы все читали эти сказки, но какой вам лично толк от того, что Волк не сожрал Красную Шапочку или принц бегал за той Золушкой в кирзовом сапоге при стеклянном ботинке? Он же в конце концов предлагал этой девушке всего лишь руку и сердце, а не разбартеровать ее туфлю на свой сапог.

Ванечку как раз больше интересовал последний вариант, чем всякие счастливые финалы с непременными свадьбами. Стали они жить-поживать да добра наживать, это, конечно, мило. Однако не самое главное. Потому что, если заглянуть в корень почти всех сказок мира, перед нами предстает сплошной лоходром, среди которого прокручивают явные аферы и торговые операции сомнительного свойства исключительно положительные герои, параллельно слегка страдающие за простой народ или царских дочек.

Без кровавых разборок тоже редкая сказка обходится, чего там о былинах вспоминать: мой меч — голова с плеч, но не об этом речь. Подумаешь, боевик, как Иван-царевич без группы захвата разобрался с Кощеем Бессмертным или прочими рэкетирами, кравшими все подряд ради выкупа или с другими мерзкими целями. Зато гораздо интереснее, когда явно положительный герой постоянно бартерует сапоги-скороходы на волшебные дудки, скатерти-самобранки, а в результате товар с двойным наваром к нему возвращается.

Правильно, герой-то положительный. Вот он и ложит с большим прибором на всех этих лохов, оставляя им на память о себе, а также торговых и прочих операциях исключительно голые задницы.

Или другие не менее положительные герои, отвечая опять-таки этому определению, лежат на печках, лежанках, в дубравах, палец о палец не ударяя. На хрена им что-то делать, если на героев шестерят бригады из Орлов, Волков или Щуки, у которых, кроме «чего изволите?», никаких забот в жизни не бывает. А потому, по щучьему велению, по моему хотению, желаю, чтоб печка бегала среди родной природы быстрее вездехода «Буран». Поломалась — ничего страшного, к печке запчастей не надо, желаю, чтоб починилась.

Чего там еще придумать? Эй, серый волк, зубами щелк, а ну сгоняй до избушки на курьих ножках, скажи Бабе Яге, пущай оброк гонит, не то я из этого архитектурного шедевра с помощью своих таинственных возможностей устрою такой вид, как позавчера из замка Кощея. Ломать не строить, хотя, если надо, я в любой сказке за ночь чужими руками дворец возведу. Настоящий дворец, а не тот убогий лесной бардак, который старая сука маскирует под место основной прописки…

Так, желаю на лапы сапоги-скороходы и золотую рыбку на завтрак. Чего? А, ее пока какой-то дед в качестве снабженца по корытам использует? Хрен с ним, я же главный герой, значит, добрый. Ладно, сбегай туда не знаю куда, а мне по-быстрому сюда скатерть-самобранку и целку-невидимку.

Бывали и другие варианты. Вспомните сказки, где ваши любимые с детства герои только успевали гнать туфту, торговать липовым товаром, дурить всех подряд и воровать, что плохо лежит и им не принадлежит — от молодильных яблок до заморских принцесс.

Так то народные сказки, зачем тогда рассказывать за произведения великих писателей, на которых мы воспитаны, нехай их фамилии вовсе не Фридрих Энгельс или даже самый настоящий Карла с той самой бородой, а вовсе не Буратинын папаша или горбатый Черномор. Эти деятели писали сказки для взрослых, а они поверили на свои дурные головы, потому что с детства не поняли, каким на самом деле хорошим был, ну, скажем, тот еще Кот в сапогах, воспетый Перро.

Вот это в самую жилу, то, что людям нравится. Два афериста вышивают такие дела, за которые, базара нет — одни восхищения. Тог, что ходит босиком на подхвате, делает понт и спокойно сидит голой жопой в мокрой воде, терпеливо ожидая своего часа. Хвостатый аферист забивает баки дурным крестьянам, стращая их последствиями хуже атомной войны.

Те, бедные, аж грабли до ушей прижимают, когда тварь в сапогах гонит им пену: мол, это раньше было поле какого-то там Людоеда с человечьей косточкой на голове. А теперь с ним наша бригада разобралась до упора, лепит им еще лучшего горбатого, чем тот Черномор, котяра в сапогах, так что слушай сюда ушами, два раза бакланить не буду.

Значит так, усеките раз и навсегда: забудьте про того тухлого фраера с косточкой над ушами, а то вы у меня собственными костьми не ляжете среди поля. Вы ими будете срать с утра до вечера, и ночью тоже, за это я своим хвостом отвечаю. Отныне и во веки веков это поле — маркиза Карабаса, дозволяю вам от доброты душевной брать часть урожая на пропитание.