Ученику Моршанскому досталась старая книжка с народными былинами, которыми его пытала флиберичка еще до того, как Ванечка узнал, откуда берутся дети.

Мамаша Моршанская была счастлива: ее сынок прикипел до чтения уже не в качестве наказания, а по своей доброй воле. Мадам доложила за это профессору Моршанскому, заскочившему на пару дней домой перед очередным симпозиумом. Папа Ванечки глубокомысленно заметил, что влияние генов доказано наукой, а значит в их интеллигентной семье ничего удивительного не произошло.

Чмокнув на прощание супругу, млеющую от гордости за сына, профессор заспешил в свою лабораторию, чтобы было чем поделиться на грядущем симпозиуме за свои очередные открытия по поводу разведения сперматозоидов нетрадиционными для академической науки путями с помощью новаторских методов и двух лаборанток.

Ванечка Моршанский с удовольствием читал былины о Садко, Бове-королевиче и прочих Ильях Муромцах, понимая: его бонна заслужила более длительное, чем в сортире, заключение. Потому что ее былины давали уму не больше, чем сердцу, вдобавок она обманывала ребенка, хотя родители учили Ваню с детства — лучше горькая правда, чем сладкая ложь. Благодаря полным редакциям народных легенд Ваня почерпнул для себя много нового и к вящей радости мамаши засыпал с книгой в обнимку.

Оказывается, герои былин мечтали не только сражаться за народ, у них имелись и другие желания, кроме как по поводу разномастных супостатов. Кроме воевать, они стремились пить и есть, причем последнего им хотелось гораздо чаще, чем выходить на бой с безобидным мастером художественного свиста Соловьем-разбойником, характеризуемым таким словом, которое Ванечка узнал в тот самый день, когда впервые попал в школу.

Ванечка окончательно убедился: ему в детстве таки да недодали правды жизни, когда вычитал за русских богатырей некоторые дополнительные сведения, не попавшие в другие книжки. Оказывается, бравы молодцы не только бегали из стольного града до неспокойного пограничья, но также за чужими женками, до ветру и на воровство.

Школьник испытывал точно такое же чувство глубокого удовлетворения, как его обвешанный почетными званиями папаша во время выступления на конгрессе микробиологов с докладом «Влияние „Малой земли“ товарища Леонида Ильича Брежнева на научный поиск и творческий процесс передовых сил науки всего мира».

В отличие от отца, Ванечка не заспешил прильнуть к главному достоянию сокровищницы мировой литературы, а продолжал отдавать предпочтение другим героям, нехай они не проканывали со своими мелкими подвигами рядом с пятизвездочным, как коньяк, писателем-полководцем.

В книге былин за народное дело стоял не только Микула Селянинович, но и маг столбом, а красны девицы раком, вдобавок Идолище Поганое на самом деле именовалось исключительно уебищем да и свет-князь Володимир посылал Илью-Муромца не столько сражаться с недругами, как совсем в такое место, где человеку с богатырской комплекцией было бы весьма затруднительно поместиться.

Добравшись до второй части книги, где помещались «Заветные сказки» Афанасьева, Ванечка уразумел, что ему в детстве недодавали не только по былинной части, а потому с жадностью набросился и на другую литературу, когда зачитал этот замечательный сборник до дыр в прямом смысле слова.

Ванечка рос самым настоящим книгочеем, наполняя душу родителей небывалой гордостью. Мадам Моршанская как могла оберегала сына от влияния улицы, на которую тот тем не менее изредка выскакивал. Папа, уже добравшийся в своих исследованиях до академической мантии, легко выдавал сыну деньги для приобретения литературы на самом престижном книжном рынке под названием Староконный.

Со временем Ваня стал там своим в доску. Любители книг едва успевали поражаться его глубоким литературным познаниям и с утра пораньше снабжали талантливого юношу подлинным антиквариатом еще до того, как на толпу книголюбов начинал переть муркет с тачкой впереди огромного пуза или очередная облава ментов.

Муркет, в сравнении с ментами, был самым настоящим подарком. Он уверенно пер свою тачку прямо в любителей книги и при этом орал благим матом: «Гробочитатели, разойдись!»

— Почему гробочитатели? — однажды поинтересовался у грузчика Ванечка, который не встречал такого выражения даже у самого Даля.

Муркет снисходительно посмотрел на школьника и снизошел до литературоведческого эссе:

— Потому что они давно подохли, а вы их читаете.

В отличие от грузчика, менты изо всех сил старались отучить любителей литературы собираться на Староконном. Несмотря на их регулярные старания переть против самого читающего народа на планете, Ваня пополнял свою библиотеку и спасался от облавы в собачьих рядах, трепетно пряча на груди томики Пушкина, Есенина, Маяковского и других классиков. После завершения облавы он шел с Молдаванки на свою Пушкинскую мимо крохотного дворика, где уже вторые сутки никак не могла скончаться свадьба, распевавшая с утра пораньше хорошо поддатыми голосами очередную песню неизвестного автора, чьи книги тоталитарный режим не издавал вместе с некоторыми произведениями самых выдающихся отечественных классиков.

Ванечка не обращал особого внимания на этот явный фольклор, его влекла подлинная литература, в отличие от какой-то «Одесской свадьбы» с ее припевом:

Моршанский ускорял шаг, искренне радуясь, что этих плохо поставленных голосов не слышит его мама. И правильно, у мадам Моршанской мог бы приключиться нервный срыв, нехай виолончелистка была даже ближе до народа, чем те декабристы, но поговорка «На бес-птичье и жопа соловей» ее мало бы в чем убедила.

В отличие от очень многих людей, Ванечка Моршанский всего однажды совершил ошибку, несмотря на то, что прочитал много классической литературы, не говоря уже за сказки самых разных народов мира, вплоть до населения острова Ланка. Так, если народная мудрость, кроме пользы, ничего дать не может, то пристрастие к классике иногда имеет шанс вылезти боком, даже если это не стихи Бродского или «Архипелаг ГУЛАГ».

Классная руководительница прекрасно знала: отличнику Моршанскому медведь наступил на ухо еще в утробе матери, но тем не менее она привлекла ученика к концерту художественной самодеятельности. Потому что Ванечка — уже большой мальчик, ему скоро поступать в университет, а через две недели их класс скопом поведут записываться в комсомол. Какой же из Вани выйдет студент, если он не комсомолец, нехай будет при этом отвечать на вопросы экзаменационной комиссии еще лучше, чем это делал в свое время его выдающийся папа? Зато когда Ваня выступит в самодеятельности, а райком комсомола, кроме зачем Ленин написал свою работу «Лев Толстой как зеркало русской революции», спросит, чем еще занимается ученик Моршанский, он честно ответит — участвую в художественной самодеятельности. Что, несомненно, зачтется в его пользу, как это было в прошлом году со второгодником Али-Заде, спутавшим Карла Маркса с Кларой Цеткин.

Дисциплинированный Ванечка подготовил целую литературную программу из стихов, давным-давно выученных наизусть. Учительница сама дала ему добро на чтение Есенина с Пушкиным, но во время генеральной репетиции она почему-то стала так пучить глаза на сцену, словно Ваня зачитывал не этих, согласованных заранее авторов, а каких-то антисоветских паразитов вроде Бродского или Соколова.

Такие вот были учителя периода проклятого застоя, когда говорили одно, думали другое, а делали почти то же, что сегодня. Ваня ей Есенина декламирует: «Мне сегодня хочется очень из окошка луну обосцать» — а училка исполняет вид, с понтом школьнику не хочется всего лишь словами поэта на луну, а уже делается прямо на ее голову. Так у Вани слух далеко не как у того на одно ухо Бетховена, а у училки перекосило рот до такой степени, что слова из него плохо и тихо вылетали наружу. Потому Ваня не без удовольствия продекламировал другие стихи Есенина о природе: