Двадцать лет — это возраст. Пушкин к двадцати годам успел написать «Руслана и Людмилу», оду «Вольность», стихи «К Чаадаеву», «Деревня» и множество других. А что успел сделать ты, Анатолий Павлович Ткаченко?

Недавно в одном из московских журналов Анатолий прочел любопытную статью ученого об отцах и детях, о преемственности поколений. Из статьи молодой Ткаченко впервые узнал о медико-статистических исследованиях. Оказывается, половое созревание подростков в большинстве развитых стран наступает на два-три года раньше, чем в прошлом столетии. Объясняется это улучшившимся питанием, развитием медицинского обслуживания, некоторыми психологическими факторами. Автор упоминает капиталистические страны, где в раннем пробуждении сексуальности большую роль играет эротическая и просто порнографическая литература. С другой стороны, автор утверждает, что социальная зрелость к молодежи ныне приходит позже, чем в прошлом столетии. В статье дается объяснение и этому прискорбному факту — больше времени требуется для образования, овладения техникой и т. д. Из этого разрыва между социальным и физиологическим созреванием вытекает ряд проблем, в которые цивилизованное человечество уперлось лбом и, как говорится, ни тпру ни ну!

Анатолий знает и по себе и по приятелям: все они мнят себя искушенными в жизни людьми. Что говорить, половую проблему изучили, а вот найти свое место в жизни многие еще не успели. Среди его друзей большинство студенты или, как и он, полустуденты: днем работают, вечером учатся. В будущем, конечно, каждый из них «велик», а сегодня… Если эту фразу написать на бумаге, то кавычки помогут придать слову «велик» иронический оттенок, а многоточие после «сегодня» позволит допустить, что Анатолий всерьез уверен в своей мизерности. Дескать, он пока даже не малая песчинка в пустыне.

А может быть, все-таки песчинка? Вот порыв ветра поднял ее, песчинку, или его — репортера — со скамейки, и он уже топает по адресу автора жалобы, посланной в редакцию. На этот раз дверь открыла сама Оксана Терентьевна:

— Вы из газеты? Пожалуйста, проходите, я вас жду.

В темном коридоре вспыхивает яркий прямоугольник. Из двери высунулась голова знакомой уже Анатолию женщины. Он почему-то подумал, что соседка Оксаны Терентьевны типичная квартирная склочница, что сейчас она станет подслушивать их разговор. И хотя это не имеет никакого отношения к письму в редакцию, репортер задает первый вопрос именно об этой женщине. Оксана Терентьевна говорит о соседке уважительно: была на фронте, имеет заслуги, награды.

— Марию Сидоровну жизнь не баловала, а вот теперь одинока, со здоровьем плохо… Впрочем, вы пришли ко мне, очевидно, по моей жалобе…

— Да, да, конечно.

Суть дела изложена в письме. Вроде и выяснять нечего. Медицинской сестре Оксане Терентьевне Бажаевой исполнилось пятьдесят пять лет. Она получила право на пенсию. Для того, чтобы размер пенсии был несколько больше, ей потребовалась справка с места, где она работала сразу после войны. Больница эта находится в Заозерном районе, в тридцати километрах от Принеманска. Поехала туда Оксана Терентьевна, но не застала на месте людей, которые могли бы разыскать старые приказы по больнице и выписать справку. Велели приехать следующий раз. Следующий раз не оказалось на месте заведующего больницей, чтобы подписать справку.

Больше Бажаева не стала ездить, написала письмо с просьбой выслать нужную справку в принеманскую больницу. Минуло два месяца, а злополучной бумажки все нет и нет. Оксана Терентьевна по телефону позвонила в Заозерное. Там уверили, что справку выслали в Принеманск заказным письмом, даже назвали номер квитанции, выданной на почте. На работе же никто толком не мог сказать, приходило письмо из Заозерного или нет. Справка как сквозь землю провалилась.

— Может быть, лучше, чем в редакцию писать, — сказал Анатолий, — следовало еще раз поехать в Заозерное и попросить, чтобы снова выписали эту злополучную бумажку.

— Я и сама так думала. Но где там. Говорят, что не имеют права по десять раз одну и ту же справку выдавать. Заколдованный круг получается. Вот и обратилась за помощью в редакцию — кто-то же должен остановить эту карусель.

Анатолий пообещал завтра же заняться поисками пропавшей бумажки, а пока, помня советы отца, попросил хозяйку рассказать о себе. Оказалось, что у Оксаны Терентьевны жизнь была столь гладенькой и неинтересной, что и рассказывать не о чем. На стройках гигантов пятилеток не работала, в боях не участвовала, в комсомоле не состояла. Серенькое, скучное существование. Но пенсию все-таки выработала, значит, надо помочь ей таковую получить — вот и все. Но что об этом напишешь? В «Известиях» недавно была статья — вот это да! Чиновники обидели древнего старика, кажется, пенсию не дали, а возможно, участок земли отрезали, — детали Толя не запомнил. Так у этого старика шесть сыновей и дочь — фронтовики. С такой биографией можно в порошок стереть бюрократов.

Прежде чем возвратиться домой, Анатолий забежал в редакцию. Все равно вечер пропал. Втайне он надеялся, что, может, еще какая-нибудь заметка прорвалась на полосы номера. На лестнице встретил Маркевич. Та сразу же поинтересовалась письмом Бажаевой. Далось ей это письмо. Редакция ежедневно получает около сотни писем, а ей спать не дает именно это, в общем-то мало интересное письмо.

— Старушка явно не является представительницей героического поколения комсомольцев двадцатых годов! — ответил Толя.

— Возможно, — спокойно возразила Маркевич. — Но мы обязаны ей помочь. Кстати, Оксана Терентьевна, как ты сказал, совсем не представительница героического поколения…

— Я говорил совсем не то…

— Так вот, она спасла жизнь нескольким нашим партизанам. Это я сегодня сама проверила. Уж больно мне фамилия показалась знакомой… Так-то, Толик. Помоги ей.

— Что же она мне ничего не сказала?

— А зачем ей было об этом говорить? К ее письму в редакцию это никакого отношения не имеет.

Знакомство

Если бы не боязнь показаться банальным, то смех девушки, сидящей за письменным столом у дверей, обитых черным дермантином, Анатолий сравнил бы с малиновым звоном. Правда, молодой репортер не имел понятия, почему звон называется малиновым. И все-таки ему очень хотелось назвать смех незнакомой, очень симпатичной девушки малиновым.

— Доктор, вы послушайте только, что они пишут, — девушка вытерла набежавшую на глаза слезу и протянула полному человеку в белом халате журнал в пестрой обложке.

— Отец Горио, давая деньги своим дочерям, снимал с них последнюю рубашку морали, — прочитал врач и даже не улыбнулся. — Ерунда какая-то. Ты бы лучше на физику нажимала, а то опять завалишь экзамены.

— Премного благодарна за совет, — девушка поднялась из-за стола и сделала реверанс. В этот момент она и заметила стоявшего в дверях незнакомого молодого человека.

— Вы к кому, товарищ?

— Здесь так заразительно смеются…

Полный врач уставился серыми выпуклыми глазами на вошедшего.

— Если вы больны — идите к регистратуру. Если хотите кого-нибудь проведать — обращайтесь в приемный покой.

Анатолию хотелось произвести впечатление на симпатичную хохотушку, ответить остроумно, но вместо этого он робко назвал редакцию, из которой пришел, и протянул толстяку свое удостоверение.

— О, представитель областной прессы, — деланно улыбнулся толстяк, возвращая литературному сотруднику его удостоверение. — Вам повезло, Анатолий, вы попали по адресу: Евгения Игоревна Печалова — бог нашей канцелярии. Знакомьтесь!

— Признаюсь, Евгения Игоревна, что до этого мне никогда не приходилось знакомиться с богинями. Может быть, вы будете настолько любезны, что разрешите заглянуть и в вашу божественную книгу, в просторечье именуемую книгой регистрации поступившей почты.

— Увы, — Женя развела руками, — в нашем райском заведении подобной книги не ведется. Взамен можем предложить истории болезней, регистрацию больных, заключения… Но что вас интересует конкретно?