— Нет, не обещаю, — отвечает секретарша. — Не могу я от телефона отходить. Да и Андрей Михайлович бывает недоволен, если к нему по вызову опаздывают.

Делать нечего, маемся. Сам понимаешь, на новые неприятности мне не хочется нарываться.

Около часа продержал он нас в приемной. Разные люди за это время к нему заходили, а мы все ждем. Наконец, звонок. Секретарша зашла в кабинет, вышла — нас пригласила. Предстали, значит, мы пред ясные очи секретаря. Вернее сказать, очей как раз мы и не увидели. Зашли, а Саратовский сидит за столом, наклонив голову, газеты читает. Мы возле стола топчемся, ждем, когда на нас внимание обратит. Наконец, председатель горисполкома не выдержал, напомнил о себе:

— Андрей Михайлович, вы нас приглашали?

— Приглашал, — отвечает он, не поднимая головы. — Подождите минуточку, фельетон интересный в сегодняшней газете, сейчас дочитаю.

Дочитал он, улыбнулся — фельетон, видимо, понравился.

Отложил газету, посмотрел наконец на нас.

— Да, так вот, я вызвал… Одну минуточку, — покрутил Саратовский ручку телефонного аппарата, попросил соединить с каким-то номером. Мы стоим, ждем, слушаем, как он по телефону фельетон расхваливает, советует обязательно прочитать, потом о погоде немного поговорил. Повесил трубку, по столу глазами пробежал, явно ищет, чем бы еще заняться. Слава богу, никакого занятия больше не нашел. От огорчения даже вздохнул. Поднялся из-за стола, прошелся по кабинету, остановился против нас.

— Ну, как понравилось у нас? — спрашивает у председателя горисполкома.

— Что именно? — переспрашивает председатель.

— Ждать. В приемной ждать. Я к вам на прием записался, товарищ председатель, — третий раз прихожу. По часу в очереди выстаиваю, а вы все заняты. А между прочим, на дверях табличка — золотом начертано: прием от и до. В приемные часы прихожу. Очередь стоит, а вас нет. Заметьте, что я вас вызвал не в приемные ваши часы. Так что на меня не ссылайтесь, что люди вас ждут.

— П-прос-ти-те, — стал заикаться председатель, — зачем же вам было в очередь? Заходили бы вы прямо, по телефону бы звякнули…

— Ни черта вы не поняли! — разозлился Саратовский. — Мог! Конечно, мог. А те, кто в очереди стоят, могли запросто?.. — Потом посмотрел на меня. — Директора завода попросил уделить мне минутку внимания, а он в отдел кадров послал. Даже из простого любопытства не спросил, с кем разговаривает, по какому делу пришел посетитель. Пришел я в отдел кадров. Там рабочие в грязном, заплеванном коридоре часами ждут, когда их соизволят принять. А вы, работники социального обеспечения, медицины, как у вас принимают посетителей? Стоят в очереди люди на костылях — инвалиды войны, старики, больные. Стоят! Стульев нет, даже скамейки простой, чтобы присесть. Один фронтовик попросил разрешения по телефону в поликлинику позвонить — отказали, еще посоветовали пользоваться телефоном-автоматом. Мне стыдно за вас, коммунисты. Что о вас люди думают? Ступайте! На бюро пока обсуждать не станем. Может, так поймете. Расскажите своим подчиненным, как вас в обкоме принимали.

Мы вышли от секретаря, друг другу в глаза смотреть стесняемся.

— Вот это профилактика, — вздохнул облздрав.

Чувалов оказался недурным рассказчиком. Он менял интонации, показывал в лицах и своих друзей по несчастью, и секретаршу, и Саратовского. Я с трудом сдерживался, чтобы не расхохотаться.

— Ты не обижайся. Я у него тоже неплохой урок получил, — и я рассказал Чувалову, как Саратовский после речи на пленуме знакомил меня с личным делом первого заместителя председателя облисполкома.

— Оригинально начинает, ничего не скажешь, — резюмировал Чувалов. — Ну, поехали на завод. Поможешь бюрократизм ломать.

— К концу смены, — пообещал я. — Не прощаюсь…

У дверей цеха — огромный щит. На нем яркими красками написано:

— Ну как? — спросил встретивший меня в проходной секретарь парткома Юозас Мицкявичюс.

— Выглядит внушительно.

— Это что, посмотрите в цехе!

Действительно, цех стал неузнаваем. Инструментальные ящики покрашены, у станков идеальная чистота, рабочие в новых спецовках. На стенах лозунги, зовущие ежедневно давать две нормы, работать по-фронтовому. Один из призывов даже стихами написан:

На видном месте — «Боевой листок»:

Мне понравились и плакаты, и «Боевые листки», и порядок в цехе.

— Свое слово бригада, конечно, сдержала? — спросил я у секретаря парткома.

— Выполнили. К концу смены больше двух норм дали, — ответил Мицкявичюс.

— Об этом тоже хорошо бы написать.

— Напишем.

Я подошел к рабочему в замасленной солдатской гимнастерке, с которым познакомился в прошлый раз.

— Ну как, Иван Букин с Уралмаша, закрутилось колесо? И в Принеманске началось соревнование?

— Крутится колесо, товарищ редактор, да не в ту сторону.

— Как это не в ту?

— Пусть парторг объяснит.

— Вечно ты, Букин, недоволен.

— Чему радоваться? Липовые фронтовики план выполнили — другие в это время завалили. Тришкин кафтан.

— Ты брось эти разговорчики, — обозлился секретарь парткома.

— Эх ты, а еще партизан! — Букин со злостью включил мотор.

Я стал успокаивать Букина, попросил толком объяснить, что ему не нравится в организации фронтовых бригад. Рабочий сказал, что выступает он не против фронтовых бригад, а против обмана. Фронт — самое трудное, что можно себе представить в жизни. А здесь фронтовикам сделали уйму поблажек: отдали лучшие станки, инструмент, в первую очередь дают сырье, работу планируют самую легкую. Не хочешь — и то две нормы дашь, а если немного постараешься, то и на 500 процентов план запросто выполнишь.

— Показуха, товарищ редактор, никакой ударной работы. Лозунги повесили. Это красиво. Не спорю.

Секретарь парткома взял меня под руку, повел по цеху.

— Вы с фронтовиками поговорите, а с Букина что взять. Известный горлопан. Мы и не скрываем, что малость помогли фронтовой бригаде. А как может быть иначе? Споткнутся на первом шагу, и от хорошей идеи только пшик останется.

К нам подошел директор завода и сказал, что звонила секретарша редакции и предупредила, что меня просят позвонить по телефону или зайти в КГБ, в комнату номер шестнадцать.

— Что стряслось?

Чувалов лишь развел руками, мол, о таких делах по телефону не докладывают.

Шоферу я велел везти меня в Комитет госбезопасности, а сам развернул номер «Зари». Где же тут ошибка?

Кабинет номер 16 занимал начальник управления — старый коммунист, приехавший в Принеманск из Ростова-на-Дону.

— Простите, Павел Петрович, что побеспокоил, — чекист сел напротив меня в мягкое кресло, — но дело не терпело отлагательства. Только что получил донесение из Лесного уезда, прочтите.

Донесение было лаконичным: «Сегодня ночью, на хуторе крестьянина Венцкуса ранен выстрелом из парабеллума корреспондент газеты „Заря Немана“ О. И. Криницкий. Пострадавшему оказана медицинская помощь на месте. Приняты меры к поимке преступников. Предполагается, что теракт совершила банда „Зеленый дьявол“. По словам гражданина О. И. Криницкого, он три дня назад получил анонимное предупреждение о готовящемся покушении. Ему рекомендовали немедленно покинуть лес, но он не придал этому значения и не поставил органы в известность».