Черный «паккард» президента административного совета ждал его у выхода из аэровокзала. Ровно в девять двадцать Альтвангер выскочил из машины у подъезда белого, построенного под георгианский стиль, дома на Эпплтриз-Роуд.

Войдя в знакомую гостиную, он хмуро приветствовал вышедшего ему навстречу Дэйвида Флетчера.

— Ну что, влипли? — без предисловий спросил он, швыряя в кресло портфель. — Где парень, Дэйв? Ты сам с ним говорил?

— Говорил, — кивнул Флетчер. — «Влипли» — это, пожалуй, несколько сильно сказано, но…

— Ничего не «но»! Ты понимаешь, что такое пресса? — Альтвангер закурил и пробежался по ковру, держа руки в брючных карманах. — Господь моя сила, недаром говорится — спроси совета у женщины и поступай наоборот! Где этот Хартфилд?

— За ним можно послать, если нужно…

— И немедленно же! Слышишь, Дэйв? Мы не можем терять ни минуты!

— Хорошо, хорошо, — пробормотал Флетчер, задумчиво уставившись себе под ноги. — Я сейчас его приглашу… Разумеется, он может и не прийти, если ему вздумается. Ничего, я напишу ему сам, так будет приличнее…

Альтвангер выхватил блокнот, раскрыл на чистой страничке и протянул Флетчеру.

— Пиши, — скомандовал он, сунув ему в руки вечное перо. — Пиши что угодно, изъясняйся этому сукину сыну в любви и нежности, но чтобы через полчаса он был здесь…

Флетчер, немного ошеломленный натиском, покорно отошел к роялю и, примостив блокнот на углу крышки, стал писать.

Закончив быстрым размашистым росчерком, он осторожно вырвал листок и помахал им в воздухе.

— Ты написал, чтобы немедленно? — подозрительно спросил Альтвангер.

— Ну да, в этом смысле… Я написал «по возможности скорее», мы все-таки не можем ему приказывать, не так ли?..

— Ну ладно, — махнул Альтвангер, — давай!

— Сейчас отвезут, нужно только запечатать…

Флетчер отдал ему перо и вышел. Почти одновременно через другую дверь прошествовала «первая леди», величественно неся свою аметистовую прическу.

— Лео, дорогой, как я рада тебя видеть! — Ока протянула ему — ладонью вниз — руку, которую Альтвангер скорее злобно клюнул, чем поцеловал, и указала на кресло: — Садись и рассказывай. Что нового в столице?

— Ты мне лучше расскажи, что нового здесь! — сдержанно огрызнулся Альтвангер. — Хорошенькую мы заварили кашу, а?

Миссис Флетчер подняла брови:

— Не понимаю тебя. А-а, ты об этом юноше? Боже мой, я ведь тебя предупреждала, что у него всякие экстравагантные идеи…

Альтвангер, лишившись от возмущения дара речи, издал какой-то невразумительный шип; неизвестно, что последовало бы за этим многообещающим вступлением, если бы в гостиную не вернулся сам Флетчер.

— Записка отправлена, — сказал он успокаивающим тоном, — надеюсь, через полчаса его привезут. Но, ради всего святого, старина! Что за паника? Мы могли бы спокойно и не торопясь все обсудить, потом встретиться с Хартфилдом, может быть, вместе со всей их группой…

— Минутку, Дэйв! Этот парень сейчас на работе?

— Очевидно» нет, его отпуск еще не кончился.

— Великолепно! Значит, он болтается где-то вне завода. Откуда ты знаешь, чем он в эту минуту занят? Да он — пойми ты! — в любую минуту может послать опровержение!

— Хорошо, хорошо, старина. Ты говоришь — он напишет опровержение. Во-первых, вряд ли он станет это делать, скорее всего — даже если не удастся уломать — он просто не поедет и останется здесь. Вряд ли у него хватит навыка в подобных вещах, чтобы выступать с каким-то опровержением. Но допустим! Допустим, он выступит. Что он может сказать? Что твоя статья была написана без согласования с ним? Что на самом деле он ни в какую Германию ехать не собирается? Ну что ж! Неприятно, конечно, но ведь мы можем выступить с разъяснениями и сказать, как это получилось: что предварительной согласованности не было в силу секретности переговоров, ну и…

— Стоп! — прервал его Альтвангер. — Что мы будем потом писать — это дело десятое. Нам важно, Дэйв, что будет писать он! Я вижу, ты не совсем ясно представляешь себе возможные последствия этой истории. У меня, к сожалению, больше прозорливости и нюха в таких вещах. Если ты думаешь, что этот парень ограничится простым «я не поеду», то твое умение разбираться в людях не стоит стертого никеля.

— Но что он может сделать? — Флетчер недоумевающе пожал плечами.

— Все, Дэйв. Буквально все, если, конечно, у него хватит ума воспользоваться ситуацией, чего, надеюсь, господь не допустит. Он может вызвать падение акций «Консолидэйтед». Он может испортить карьеру лично тебе, и как испортить! А что касается меня, то этот Хартфилд может сделать то, что от Лео Альтвангера, как журналиста, останется дурно пахнущее воспоминание. Которое к тому же — будем говорить честно — очень скоро выветрится. Ты думаешь, он ограничится тем, что скажет «не поеду»? — Альтвангер усмехнулся и выразительно поводил перед носом у собеседника поднятым указательным пальцем: — Нет, мой дорогой Дэйв! Если он скажет «а», то скажет и «б»; если он объявит о своем нежелании ехать в Германию, то объявит и причины этого нежелания. Теперь ты понял?

Он откинулся на спинку кресла и вытянул скрещенные ноги, насмешливо глядя на приятеля.

— Такое заявление, — продолжал он, закурив сигарету, — написанное с толком и опубликованное в более или менее крупной газете или переданное в эфир, способно вызвать скандал общенационального масштаба. Скандал, от которого кое-кому в Вашингтоне станет еще жарче, чем мне в данную минуту! Я не хочу сказать, что от этого обесценится доллар или купол Капитолия рухнет на головы нашим отцам сенаторам, но за прочность положения «Консолидэйтед» я с такой же уверенностью не поручусь.

— Но помилуй, при чем тут положение фирмы? — изумленно спросила миссис Флетчер. — Я просто не в состоянии тебя понять!

— Меня это не удивляет, — сказал Альтвангер. — Надеюсь, Дэйв более сообразителен. Ваш Хартфилд имеет сейчас возможность одним росчерком пера запустить кампанию против ремилитаризации ФРГ — вплоть до митингов, петиций, сбора подписей и всяких таких штук. А вы учтите одно: правительство очень не любит подобного шума и предпочитает не иметь дела с людьми или фирмами, вокруг, которых этот шум поднят. Мы можем подписывать какие угодно соглашения, какие угодно договоры, но это только в том случае, когда не протестует его величество налогоплательщик. Вступать же в открытый конфликт с общественным мнением — по крайней мере в таком вопросе — люди из Вашингтона никогда не станут. И они предпочтут пожертвовать интересами какой-нибудь «Консолидэйтед эйркрафт», чем своими шансами на будущих выборах. Впрочем, уж это ты, Дэйв, должен знать не хуже меня!

— Бесспорно, бесспорно, — несколько растерянно пробормотал Флетчер. — В самом деле, какая неприятность…

Альтвангер в молчании докурил сигарету, то и дело поглядывая на часы.

— Конечно, — сказал он задумчиво, бросив окурок и пощелкивая ногтями по краю пепельницы, — он, как я уже говорил, может быть, и не осознает еще всех своих возможностей… Но ведь ему могут и подсказать! Теперь представим себе на минуту, что возможности эти осознаны и своевременно использованы, — что же получается? Чистокровный американец — не полуеврей, не полунегр, не полуитальянец и даже не полунемец, как некий Лео Альтвангер, — способный молодой инженер, разумеется не коммунист и — главное — сын боевого офицера, погибшего при исполнении долга. Да это же образ для Голливуда! Держу пари — не одна тысяча девчонок спала сегодня с номером «Коллирса» под подушкой. И вот этот обаятельный молодой человек обращается к общественному мнению Америки! Его имя опорочили! Его оклеветали! Его хотят заставить пойти против собственной совести! Вы представляете реакцию одних хотя бы ветеранов? А все так называемые «прогрессивные» организации? А пресса коммунистического блока? Поверь, Дэйв, я нисколько не преувеличиваю, говоря о возможности очень большого скандала… Скандала не по поводу инженера Фрэнклина Хартфилда, а по поводу германской проблемы…