Отрезвление началось весной сорок пятого года. Первым ударом грома с ясного неба было апрельское увольнение трех тысяч человек в одну субботу. Город притих. В конце августа, когда капитулировала Япония, компания «Консолидэйтед Эйркрафт» объявила локаут и завод стал.
Наступило похмелье. «Подвязка» закрылась, проститутки разъехались по более перспективным городам Техаса и Калифорнии, опустело большинство инженерских коттеджей. Впрочем, часть персонала на заводе осталась, в некоторых цехах что-то делали, время от времени с заводского аэродрома поднималась одинокая машина и долго кружила в пустом небе. Слыша ее унылый гул, горожане вздыхали, вспоминая незабвенный сорок четвертый год.
«Саутерн-Хералд» писал что-то о реконверсии, но на что можно было переключить завод, оснащенный для выпуска боевых самолетов определенного типа? В автомобильной промышленности реконверсия прошла сравнительно безболезненно, и уже весной сорок шестого года в витринах засверкали новенькие модели первого послевоенного выпуска (правда, их теперь мало кто покупал). Самолетостроение же свернулось почти полностью. Ненужные станки ржавели в цехах гигантских заводов на калифорнийском побережье, по пустым ангарам гулял ветер, трава прорастала сквозь трещины бетонного покрытия на брошенных испытательных аэродромах. Не было ничего удивительного в том, что фирма «Консэйр» разделила участь своих конкурентов; поговаривали даже, что завод в Уиллоу-Спрингс будет продан на слом.
Схлынувшая волна процветания принесла городу кое-какую пользу: он вырос, приобрел известность, украсился современными зданиями, Но жителям этого казалось недостаточно. Они были уже избалованы; привыкнув рассовывать по карманам плывущие туда деньги, они вовсе не хотели снова начать гоняться за ними в поте лица. А гоняться приходилось, — работы в городе не было.
Со смертью завода остановилась жизнь почти всюду, за исключением нескольких маленьких предприятий, тоже появившихся во время войны, но не имевших к ней прямого отношения. Эти фабрички, выпускающие разную мелочь, кое-как еще существовали, перебиваясь от заказа к заказу. Основная же масса рабочих авиационного завода, которых к моменту апогея производства насчитывалось около восьми тысяч, осталась без дела и без надежд на заработок в будущем. Постепенно все они уехали в северо-восточные штаты, где переходила на мирные рельсы более устойчивая промышленность и шансы найти работу были в какой-то степени реальными. Уиллоу-Спрингс, скороспелый плод военного ажиотажа, оказался в не меньшей степени скоропортящимся и хирел из месяца в месяц — вплоть до июня пятидесятого года.
Корейскую войну в городе встретили равнодушно — опять там передрались какие-то косоглазые. Куда большую сенсацию вызвало другое событие: дня через два после начала боев на 38-й параллели к запертому помещению «Бриллиантовой подвязки» подкатила машина с номером федерального округа Колумбии, и из нее выбрался сам владелец клуба — еще более растолстевший за четыре года Джо Гиршфельд. В сопровождении трех типов Джо долго ходил по запущенным залам, что-то показывая и объясняя (это видели мальчишки, заглядывавшие в пыльные окна «Подвязки»), потом отправился в Статлер, где взял номер на двоих. Оказалось, с ним приехала платиновая блондинка с такой талией и такими бедрами, что все только рот разинули. Вечером, в баре, несколько человек попытались подъехать к Джо с расспросами, но тот сказал только, что думает поселиться в Уиллоу-Спрингс и что снова откроет заведение, хотя бы в убыток себе: очень уж приятно ему вспомнить былые дни. Он сказал также, что привез с собой знаменитого декоратора из Лас-Вегас, и когда тот заново отделает «Подвязку», то по сравнению с ней даже хваленый «Сторк клаб» в Рино покажется хлевом.
Никто не мог понять, с чего бы толстяку Джо всаживать деньги в такое мертвое дело. Объяснить это можно было лишь причудой, если только не видеть в этом какую-то сложную махинацию с целью обжулить федеральное управление налогов. Но миновал месяц, и однажды чудесным июльским утром «Саутерн-Хералд» вышел с кричащим аншлагом через всю полосу: «ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЙ ЗАКАЗ НА ДВЕСТИ МИЛЛИОНОВ ДОЛЛАРОВ — КОНСОЛИДЭЙТЕД ЭЙРКРАФТ ВОЗОБНОВЛЯЕТ ПРОИЗВОДСТВО». В этот вечер «Бриллиантовая подвязка», заново отделанная, сияла всеми огнями. Джо Гиршфельд оказался ясновидящим.
Вернулись военные, вернулись проститутки и инженеры, вернулось процветание. Правда, это уже не было то, незабываемое и неповторимое просперити начала сороковых годов; заработки были теперь несколько ниже, если пересчитывать на стоимость жизни. Но жизнь вернулась в Уиллоу-Спрингс: завод снова действовал.
С тех пор прошло пять лет. Корейская война давно окончилась, но завод продолжал работать полным ходом, как работал до начала Панмыньчжонских переговоров. На нем было занято теперь около шестнадцати тысяч человек, и то, что они выпускали, мало походило на прежнюю продукцию фирмы. Испытательный аэродром находился довольно далеко от города — по старым понятиям; во всяком случае, когда там во время войны проходили заводские испытания прежние «Кугуары» с поршневыми двигателями, горожане никаких неприятностей не переживали. Но для этих новых реактивных дьяволов расстояние, казалось, вообще не существовало. Поднимаясь в воздух или заходя на посадку, они проносились над самыми крышами, обрушивая за собой чудовищный свистящий грохот, от которого лопались оконные стекла и перепуганные дети подымали крик в своих колыбельках. Представительницы местной Лиги матерей побывали по этому поводу у мэра, но им объяснили, что ради безопасности Америки приходится идти на некоторые жертвы. Правда, после этого ночные полеты над городом прекратились.
Во время корейской войны завод в Уиллоу Спрингс выпускал палубные истребители «Барракуда», а с пятьдесят третьего года перешел на выпуск перехватчиков по заказу Воздушных Сил. Созданный конструкторами фирмы всепогодный перехватчик Ф-105 «Стратофайтер» был принят на вооружение и рекомендован для использования в оборонной системе Западной Европы. Никогда еще дела фирмы не были столь процветающими и ее акции столь прочными.
Яства в стеклянных окошечках выглядели непривлекательно. Продвигаясь вместе с очередью и подталкивая свой поднос, Фрэнк с сожалением вспомнил французскую кухню. Как их кормили в этой Тулузе! К стакану апельсинового сока, уже стоявшему на подносе, присоединилась тарелка с двумя гамбургскими сосисками и зеленым горошком, потом чашка кофе и запечатанный в целлофан кусок яблочного пирога.
Девушка, вышедшая перед ним из-за никелированного барьера, оглянулась и неодобрительно покачала головой.
— Добрый день, Хартфилд, — сказала она с гримаской. — В первый раз вижу, чтобы мужчина так заботился о своей талии. Посмотрите сюда!
Фрэнк посмотрел не на загруженный поднос, который она ему показала, а на ее талию, и смешался, пытаясь придумать подобающий случаю комплимент и одновременно вспомнить — кто она и где работает. Пока он собирался с мыслями, его собеседница исчезла, и только тогда он вспомнил: Шийла Уоррен, из группы планирования. Но где они познакомились?
Большой зал заводского кафетерия был полон. Не менее пятисот человек смеялось и разговаривало за столиками, но низкий потолок, обшитый ячеистыми плитами акустической изоляции, гасил резонанс и в помещении казалось тихо. Фрэнку не без труда удалось найти свободное место в самом углу, у стеклянной стены, выходящей на зеленый газон перед административным корпусом.
Он выпил сок, нехотя сжевал несколько горошин. К столику подошел шеф-инженер Делонг — свою теперешнюю работу Фрэнк начинал в его проектной группе и вынес о старике хорошее мнение. Спросив, не занято ли, Делонг сел, поставил две принесенные с собой банки пива и вытащил из кармана халата большой пакет в целлофане.
— Не боитесь есть эту отраву? — спросил он, посмотрев на стоящую перед Фрэнком тарелку. — Впрочем, в вашем возрасте я переваривал болты. А теперь боюсь. Питаюсь только домашними сандвичами. Хотите? Жена, как всегда, завернула мне слишком много.