— Жалко. Зачем люди на пенсию уходят? — сказала Катя. — Тоска, наверное.

— А я бы с удовольствием, — сообщил Воронин. — Вот бы жил! Спал бы до десяти, нет — до одиннадцати.

— А потом бы что делал, Женька?

— Ну, потом… Уроки сделал и на футбол!

Хохотали все. Бесился пятый класс от всей души.

— Жень! А у пенсионеров внуки должны быть! А ты их в наш класс отдашь?

— Ни за что! Их Лагутина драться научит и свистеть, как голубятник. Нельзя.

Саша Лагутина только чуть улыбнулась. Не такая весёлая, это все заметили.

А с последней парты на неё внимательно смотрит Сашенька Черенков. Её смущает этот пристальный взгляд, и она отворачивается. Ну чего смотреть-то?

Клюква нарочно на парту упала:

— Ой, не могу, держите меня! Женька! Ты комик! Олег Попов!

…А новый учитель уже несколько минут в классе. Они за весельем его не заметили. Он стоял спокойно и ждал. И даже не говорил: «Тише!» Возможно, он уже начал с ними знакомиться.

Наконец Клюква обратила на него внимание и пискнула:

— Ой! Девочки!

Хотя к мальчикам это «ой» имело такое же отношение. Сразу все смолкли, кинулись к своим местам. Сидят, глазеют на нового учителя. Смирные, хорошие дети.

Новый учитель совсем молодой, наверное, только что институт закончил. Невысокий, широкоплечий. Светлые глаза немного сощурены, и кажется, что учителю весело.

Он положил «дипломат» на стол и сказал:

— Меня зовут Игорь Михайлович. Скажу сразу — я люблю порядок. Очень. Что такое порядок? Кто скажет?

Все молчали, и учитель ждал спокойно, давал им додуматься. Потом он кивнул на Сашу Лагутину:

— Скажи ты.

— Порядок. Ну, когда всё на своих местах. И не валяется как попало.

— Совершенно верно! — Учитель так обрадовался, как будто вопрос был очень трудным. А он был совсем лёгким, вопрос-то. — Когда всё на своих местах! Других требований у меня почти не будет. Только это — чтобы всё было на своих местах.

— Ну, это просто, — зашевелились все и зашептались.

А Воронин слух сказал:

— Это совсем просто. Парты с места не сдвигать, учебники не раскидывать, бумажки не бросать. Жить можно.

Клюква подтолкнула локтем Сашу Лагутину, Саша — Катю, а Катя хотела Козловскую пальцем в спину ткнуть. Но Игорь Михайлович сказал:

— Поясню примером. Играть и кричать можно. Но — где? В лесу, например. Или во дворе. А в классе надо — что? Совершенно верно — учиться. Вот что я называю порядком. Все на своём месте. И желательно — в своё время. Вы меня поняли?

Они его поняли.

Взгляд у него твёрдый, и голос напористый, хотя и не громкий. Саша думает: «Интересно, а нервы у него крепкие? Лидия Петровна говорила не раз, что с нами надо иметь железные нервы. У Лидии Петровны они и были железными. А у нового учителя? Может, слабые?»

— И просьба: никаких проверок мне устраивать не надо, — вдруг сказал Игорь Михайлович, обращаясь прямо к Саше. — Нервная система у меня крепкая, можно сказать — стальная.

— А у Лидии Петровны была железная, — сказал Женька.

Новый учитель кивнул:

— Допускаю. Сталь крепче железа, учтите.

Они зашептались. Клюква длинно вздохнула.

Учитель стал листать новый журнал.

— К доске пойдёт…

Тут в классе стало так тихо, как будто в нём вообще никого не было. В такие минуты всегда наступает полная тишина. Она называется напряжённой. Наверное, потому, что каждый в этой тишине напряжённо ждёт: меня? не меня? а вдруг всё-таки меня?

— Смородина, прошу. Запиши, пожалуйста, условие задачи. А вы все откройте тетради и пишите тоже.

Учитель ходил между рядами, диктовал задачу. Клюква писала на доске. Стучал мел, шелестели тетрадки. Так первого сентября на самом первом уроке непоседливый пятый «А» начал работать.

— Два пешехода вышли из пунктов «А» и «Б» и пошли навстречу друг другу.

Сашенька Черенков думает: «Они пошли навстречу друг другу. Может быть, им очень нужно встретиться, этим пешеходам. И сказать друг другу что-то очень важное».

Саша Лагутина решает задачу, а сама думает: «Навстречу друг другу — это хорошо. А вот когда люди уходят друг от друга в разных направлениях и перестают понимать один другого — это очень, очень плохо».

Сашенька представляет, конечно, себя и Сашу Лагутину на длинной дороге, покрытой яркой травой.

Саша представляет своих родителей. Они тоже никак не могут решить трудную задачу.

Клюква решила быстро. Шустрая девочка Смородина.

— Садись, — сказал ей учитель, — всё верно. Теперь запишем задание на дом.

Игорь Михайлович стоял спиной к классу и записывал номера примеров.

Клюква вдруг спросила:

— Игорь Михайлович, а у вас есть жена?

Класс затаился. Проверку нервной системы всё-таки, кажется, устроили.

А учитель?

Он провёл на доске черту, ровную, толстую и уверенную. «Мел не дрогнул в его руке», — подумал Сашенька Черенков. Сашенька иногда пользуется немного торжественными оборотами. Игорь Михайлович обернулся и сказал спокойно:

— Есть.

Потом он оглядел всех, остановил взгляд на Смородиной и добавил:

— И двое детей, мальчик и девочка.

Тут зазвенел звонок, и пятый класс «А» стал кричать наперебой:

— А в футбол вы умеете?

— Мы пойдём в поход?

— А вы любой пример можете решить? Любой-любой?

Учитель ответил:

— Не все сразу. Ишь вы какие прыткие.

И тут Смородина вдруг спросила:

— Игорь Михайлович! А мы вам понравились?

И все ждали, что он ответит. Хорошо бы учитель сказал: «Очень понравились. Я просто в восторге».

Игорь Михайлович был уже у двери, но, услышав вопрос Клюквы, обернулся, очень серьёзно поглядел на всех, задумался.

— Честно? Пока не знаю. Куда спешить? Всему своё — что? Совершенно правильно — время.

Настоящим мужчинам жить трудно

Саша учит географию. Ну почему опять так много задали? Целых три параграфа.

Поверх карты с синими морями и жёлтыми пустынями лежит листочек в линейку, вырванный из тетрадки. «Если грустной тебя увидел, сразу делаюсь сам не свой. Ты скажи, кто тебя обидел, я готов за тебя на бой». Все буквы ровненькие, узкие, почти без наклона. Где-то Саша видела такой почерк. И даже совсем недавно. Но вспомнить не может. Есть один человек, который пишет похоже, но не может этот человек сочинять такие прекрасные стихи. «Я готов за тебя на бой» — да это кто-то смелый и отважный. А тот человек — Черенков Сашенька. Смешно даже представить. Манная каша. Кто же это пишет стихи?

В соседней комнате папа ходит из угла в угол. Раньше у него такой привычки не было. Ходит, ходит. После истории с велосипедом Саша и папа почти не разговаривают. Папа поздно приходит. Саша рано уходит. Пробежит мимо, хлопнет дверью — до свиданья. Саше жалко папу. Он нервничает, и глаза у него какие-то затравленные. Вон как он ходит, и ходит, и ходит. И пьёт воду прямо из графина. Всё равно Саша не помирится с ним. Может быть, всю жизнь. «Если грустной тебя увидел, сразу делаюсь сам не свой». И маму как жалко! А кого из них больше? В том-то и беда, что обоих одинаково. Нет, маму больше. Мама мужественно держится. А папа сам во всём виноват. И он обманывает. Разве обман прощают? Никогда!

Вдруг папа просовывает голову в дверь:

— Саша, тебе много задали?

Как хорошо, он спросил, как раньше. И потеплело сердце. И стало отчего-то горячо в глазах. Опять какая-то соринка. Везде летают эти соринки в последнее время…

— Много тебе задали, Саша?

— Ой, папа, так много задают, просто жуть. У нас такая географичка злая — всегда много задаёт. А наш классный новый умеет на гитаре играть, у нас будет голубой огонёк, и он нам сыграет. А у меня по математике четыре, ну, не четыре, а три с плюсом, но это же почти одно и то же. Да, пап?

Ей так хочется всё сразу рассказать. И он слушает и не перебивает. Но в это время звонит телефон.

Папа говорит:

— Я слушаю. — Нет, не могу. — И завтра не могу. — И в понедельник. — И в следующий тоже. — Да, вот так.