Благополучие, как верный пес, неизменно сопутствовало Якову Макаровичу на жизненной стезе. В анкетах, автобиографиях, в листках по учету кадров и характеристиках, в представлениях и аттестациях всегда у него все было в полном порядке. В тех пунктах и параграфах, где положено стоять «да», стояло «да», а где «нет» — «нет».

При всем том Яков Душенков отнюдь не был презренным карьеристом, беспринципным пролазой или просто пронырой. Никто ему не протежировал, ни перед кем он не лебезил, ни перед кем не заискивал. Потомственный пролетарий, сын тульского оружейного мастера, семнадцатилетним парнишкой добровольцем ушел Яков в Красную Армию, сражался на многих фронтах гражданской войны. После разгрома беляков и интервентов Яков Душенков остался служить в армии. Военное дело стало его профессией.

Служебная лестница Душенкова типична для многих военачальников нашей армии. Командир взвода — курсы; командир роты — школа; командир батальона — академия… Осенью тридцать шестого года командир стрелкового полка Яков Макарович Душенков уехал в спецкомандировку. Только спустя полтора года он снова появился в Москве. В новом, с иголочки, обмундировании, в новом скрипящем снаряжении, с боевым орденом Красного Знамени на груди. О характере своей командировки Душенков не распространялся, но все знавшие его товарищи называли Якова «испанцем».

Так жил, учился, воевал командир Красной Армии Яков Душенков. Служил добросовестно и честно, свою профессию любил, упорно овладевал военными знаниями. Человеком он был твердых правил и убеждений. Друзья и сослуживцы любили его за прямой, открытый, компанейский характер, начальники ценили его за расторопность и исполнительность, подчиненные — за справедливость и душевность.

Спокойно и уверенно — со ступеньки на ступеньку — поднимался Душенков по служебной лестнице. В тридцать пять лет стал комбригом, или, как справедливо считала Ядвига Аполлинариевна Никольская, почти генералом.

Поначалу благополучно складывалась и личная жизнь Якова Макаровича. Женился он еще будучи командиром батальона, когда служил на Дальнем Востоке, у самого озера Ханка, на китайской границе. Служил в отдаленном гарнизоне уже третий год. И вконец осточертела ему холостяцкая житуха с ее неустроенностью быта, мелочными заботами — подворотнички, носки, носовые платки, завтраки, ужины… Один выход — жениться. Но на ком? В гарнизоне все женщины наперечет, а незамужних почти и совсем нет. А тут в военторговской столовой появилась новая официантка. Светловолосая от перекиси водорода, кареглазая, пышнотелая и розовощекая, о каких обычно говорят: кровь с молоком. Веселая, разбитная, сговорчивая. Выбирать особенно не приходилось, и официантка военторговской столовой Марина стала женой Якова Душенкова. Впрочем, так поступали и его сослуживцы, командиры рот и батальонов. Женились на официантках, поварихах, медсестрах, телефонистках. Особ женского пола в тех краях было маловато. Валентина Хетагурова еще не кинула тогда свой знаменитый клич:

— Девушки, на Дальний Восток!

Душенковы зажили хорошо, даже счастливо. Правда, не было детей, но ни муж, ни жена особенно не тужили: переезды, командировки, санатории… Так свободней.

После возвращения из заграничной спецкомандировки полковник Яков Макарович Душенков получил назначение в одно из управлений центрального аппарата Наркомата обороны, обосновался на постоянное житье в Москве. Вышел, как сам смеялся в кругу друзей, на финишную прямую, хотя, понятно, в тридцать шесть лет до финиша еще далеко. Получили Душенковы отличную трехкомнатную квартиру в новом доме на Ленинградском шоссе, обзавелись небольшой, но симпатичной дачкой в Серебряном бору. Живи — не тужи!

Но жизнь даже такого удачливого, везучего человека, как Душенков, — не гаревая дорожка стадиона. Как часто бывает, судьба нанесла ему удар неожиданный, что называется, в спину: ушла Марина. Ушла без предупреждения и объяснений. Просто собрала свои вещи и ушла. Ушла к другому. Другим, как потом выяснилось, оказался старшина-сверхсрочник, служивший на Дальнем Востоке в том же полку, что и Душенков. Демобилизовавшись из армии, старшина запаса явился в Москву и быстро уговорил Марину. Видно, на крепкий крючок подцепил он ее еще на берегах пограничного озера Ханка!

Уход жены, неожиданный и непонятный, противоречивший всем правилам логики и обыкновенной житейской целесообразности, ввергнул Якова Макаровича в горестное недоумение, уязвил, обидел. Страстной, пламенной любви между супругами и раньше не было, но он привык к Марине, как привык к квартире, к даче, к служебной машине. Почему она ушла? Жили хорошо, как все. Он не пил, не волочился за другими женщинами, ни в чем жену не стеснял. Обеспеченная, беззаботная жизнь, о которой только могли мечтать тысячи других женщин. И вот — на́ тебе!

Уход жены, как казалось Душенкову, бросал пусть и незначительную, но все же тень на его репутацию. Словно обнаружился в нем доселе скрытый изъян. Не бросают же жены своих мужей просто так, за здоро́во живешь. Видно, что-то есть. Было еще одно немаловажное обстоятельство: не гоже человеку в его возрасте и его положении ходить холостяком. На приемах, банкетах, встречах и торжественных вечерах, когда все сослуживцы появлялись со своими половинами, он чувствовал себя в некотором роде неполноценным.

Первое время, когда Яков Макарович еще надеялся, что Марина одумается и вернется, он покорно терпел свою холостую долю. Но открытка с траурным штампом, в котором от руки небрежно были вписаны казенные слова о расторжении его брака с гражданкой М. И. Чечевичниковой, окончательно поставила крест на прошлой семейной жизни. Надо решать сложную и щекотливую в его возрасте и положении задачу: жениться. Друзья, сослуживцы, знакомые Якова Макаровича — все люди солидные, давно обзаведшиеся женами и детьми. В том привычном кругу, где он вращался, подходящих невест не было. Правда, в длиннющих коридорах большого дома Наркомата обороны, где он работал, в столовых и на собраниях он встречал немало машинисток, стенографисток, секретарш. Чего греха таить, некоторые из них весьма благосклонно поглядывали на молодого, бравого и к тому же разведенного полковника. Но к ним Яков Макарович относился с предубеждением. При виде секретарши или стенографистки всегда приходила на ум железная формулировка: «использование служебного положения». Нет, лучше подальше от них! А кто же кроме? Театры и концерты посещал он редко, на улицах знакомиться не умел, да и не хотел.

Вот в эти холостяцкие дни Яков Макарович Душенков и обратил внимание на соседку по даче, высокую тоненькую черноглазую девушку с задорно и высокомерно посаженной головой в ореоле пышных волос. Ему даже казалось, что молодая соседка похожа на тех испанок, что он видел в Мадриде и Барселоне.

Правда, Якова Макаровича смущало то обстоятельство, что девушка совсем молоденькая, лет двадцати, не больше. Себя же в тридцать шесть лет он считал стариком, и в ухаживании за столь юной особой ему виделось нечто легкомысленное. Все же, бывая на дипломатических приемах на Спиридоновке, на торжественных собраниях или заседаниях в Краснознаменном зале Центрального Дома Красной Армии, он думал: хорошо, если бы рядом с ним шла высокая, тонкая, изящная девушка, с яркими темными глазами и непокорными волосами над чистым матовым лбом. Даже импозантная Марина, на фигуру которой заглядывался весь гарнизон военного городка, по сравнению с молодой соседкой представлялась заурядной белугой.

Получилось так, что Душенков в то лето не поехал, как обычно, на инспекторскую проверку или учения — была срочная работа в отделе. В выходные дни, а иногда и среди недели он приезжал в Серебряный бор. Смешно торчать в городе, когда есть дача в таком отличном месте, на самом берегу Москвы-реки. Но не только духота гнала Душенкова за город. Хотелось, пусть мельком, увидеть юную соседку.

Однажды в выходной день, когда Яков Макарович в кремовой тенниске и светлых брюках прохаживался на своем участке, через невысокий забор, отделявший его владения от соседней дачи, перелетел волейбольный мяч. Яков Макарович еще не решил, что предпринять, как открылась калитка и на дорожке появилась соседка. Светлое лицо, оживленное игрой, взбудораженные волосы над матовым лбом, виновато-лукавые глаза. Девушка извинилась за бесцеремонное вторжение и беспокойство, объяснила: приехали из города подруги, и они играют. Любезно пригласила принять участие.