— Нет, это фесово сопло — сплюнул Бростин — Это нагар в этом фесовом сопле! Отвали нафес с глаз моих! Тебя здесь вааще быть не должно!

— Это не сопло — повторил я терпеливо — это вторичное зажигание. Топливные шланги перекрутились или засорились, и горючее не попадает в камеру.

— Отвали к черту!

Не обращая на него внимания, я ухватил за топливный шланг и дернул. По моим рукам заструилось топливо.

— Отвали от меня! Кто-нибудь заберите его от меня! — закричал Бростин. Я подумал, что он меня сейчас ударит.

Я схватил шомпол и, сунув его в шланг, вытащил грязный, сочащийся топливом комок непонятно чего.

— Попробуй сейчас!

Бростин посмотрел на меня убийственным взглядом и подсоединил топливный шланг на место. Он повернул тяжелый переключатель и на кончике сопла возник голубой шарик пламени.

— Чтоб я сгорел… — сказал Бростин.

— Даже не мечтай об этом — сказал я.

Бростин развернулся с огнеметом наперевес и выстрелил поверх баррикад. Потоки яростного желтого пламени со свистом ударили по руинам. Я услышал крики.

Как только полыхнул огонь, Фейгор, Мило и Баффлз нырнули в укрытие и стали прилаживать длинные серебристые клинки к стволам своих ружей.

— Ты думаешь, дойдет до рукопашной? — спросил я этого парнишку, Мило.

— Кто знает? — ответил он.

Баффлз прокричал что-то. Стало ясно, что группа Дойла открыла перекрестный огонь. Огнемет прорвал блокаду.

Я понятия не имею, как они могли ориентироваться в наступившем хаосе, даже при помощи воксов. Это было сплошное безумие. Пыль, камни и летящие копья смертельного когерентного света.

— Пошли — сказал Баффлз.

Не знаю, что он хотел этим сказать, но внезапно, Фейгор, Мило, Бростин и Баффлз исчезли. Они вскочили и устремились в клубы дыма. Я слышал только беспорядочный треск выстрелов и шумные вздохи огнемета.

А потом Мактаг приподнялся, словно его дернули сзади за ремни. Он развернулся и упал назад. Целое мгновение я не мог понять, что произошло. Это выглядело так, будто он решил подурачится, дергаясь и глупо дрыгая ногами.

На самом деле его подстрелили. Прямо передо мной. Он упал к моим ногам, его пятки выбивали дробь, а руки спазматически дергались. Тонкая струйка дыма поднималась от маленькой черной дыры, там, где выстрел лазгана поразил его в лоб. Крови не было. Выстрел полностью прижег рану и не был достаточно мощным, чтобы пройти навылет. Зато его хватило, чтобы пробить череп и выжечь мозг.

Это самая ужасная вещь, которую я видел в жизни. Его тело билось в конвульсиях, пытаясь жить дальше, но мозг был уже мертв.

Мне кажется, что если бы была кровь или другие признаки смертельного поражения, мне было бы легче пережить это.

Но это была всего лишь маленькая дымящаяся дырочка.

А потом он затих, и это было самое ужасное.

Я все еще смотрел на него, когда вернулись остальные. Брэгг накрыл его своим плащом, а Ларкин опустился рядом с ним на колени. Он начал обряд прощания, сверяясь с последними страницами своего Наставления Имперского Пехотинца. Бой был закончен, гнездо Зоиканцев было уничтожено.

Я так и не увидел противника, даже издали.

Был закат, когда мы вернулись в город. Всю дорогу, Дойл и Баффлз несли Мактага. Брэгг и Бростин пытались растормошить меня, утверждая, что мой трюк с заклинившим огнеметом спас галактику. К тому времени, когда мы достигли стен города, их версия прошедших событий выставляла меня героем, который выиграл всю кампанию.

Они были великодушны, эти Призраки. Ведь Бростину, например, было не с руки подтверждать, мою правоту. Думаю, что они понимали — я был гражданским, но успел пережить слишком много.

Они жалели меня. Я выдержал их ритуал проверки на прочность и показал себя как надо.

Думаю, что должен был гордиться тем, что они меня приняли. Это честь, заслужить уважение таких воинов.

Но, смерть Мактага глубоко потрясла меня. Память об этом прожгла мой мозг навылет, я был уверен — на моем лбу есть маленькая дымящаяся дыра. Неважно, что говорили Бростин и Брэгг, — я не был солдатом. Я не был готов принять этот удар. Никаких прививок, никаких стандартных базовых тренировок, которые помогли бы унять боль.

Во имя Бога-Императора, я же художник! Мягкотелый, тщедушный художник, который живет в спокойном мирке, где смерть находится за закрытыми дверями или плотно задернутыми занавесками. Я всегда старался творить так, чтобы показать людям правду и красоту, честь и гуманизм, а здесь все это было пустым звуком. Все, что я сделал, было мишурой. Я презирал все свои работы, каждую из них.

Все, что приносило мне ощущение творческого удовлетворения, которое так меня радовало. Все было ничем, — пустым и безжизненным. Полностью лишенным правды настоящей жизни.

Правда, настоящая правда, лежала здесь, в руинах разрушенного пригорода Вервунхайва. Настоящая правда была ожиданием и тишиной, отвагой и умением становится невидимым. Настоящая правда была способностью действовать в экстремальных условиях. Стрелять, мазать и пытаться стрелять еще раз. Примыкать штыки к стволам и, покинув укрытие, кидаться, по приказу, в пелену дыма, готовясь убивать этим самодельным копьем.

Настоящая правда была как маленькое дымящееся отверстие во лбу.

Я не был испуган во время патруля. Я был уставшим, ошарашенным, недоуменным, нетерпеливым. Но я, ни на дюйм не поддался ужасу.

Но когда мы вернулись назад, страх поглотил меня. Я был в шоке. Я едва мог говорить.

Я сидел, укутанный в плащ Брэгга, возле входа в казарму. Мимо меня проходили бойцы, спеша по своим делам. Меня изумляло, почему они не напуганы? Неужели они все-таки боятся, но просто держат это в себе? Это было бы по-настоящему ужасно.

Я заметил Брэгга, который говорил с Корбеком и показывал на меня. Корбек куда-то ушел, но вместо него появился молодой боец, Мило.

— Полковник Корбек приказал мне отвести вас в госпиталь.

— Я в порядке.

— Я знаю. Но он хочет, чтобы в этом убедились доктора. У вас был сложный день, мистер Туро.

Пока мы шли по разрушенным улицам, опустилась ночь. Появились звезды, их свет пробивался через дым. Высоко наверху, лунным светом сияли боевые корабли, которые висели на низкой орбите.

— Как вам это удается? — спросил я паренька.

— Удается что, сэр?

— Отключится от этого? От страха, от шока? Вас, наверное, научили этому на тренировках, да?

Мило удивленно посмотрел на меня.

— Кто вам это сказал? — спросил он.

— Но как… — начал я — вы же не можете жить вот с этим? Я имею в виду, продолжать жить, день за днем, с таким давлением, с таким страхом. Вы должны как-то это преодолевать. Как-то отключаться от этого…

Он покачал головой.

— Я боюсь, каждую минуту своей жизни.

— Но, как ты можешь жить дальше?

— Я никогда не думал об этом — пожал плечами Мило. — Мы просто живем. Делаем то, что должны. Мы ведь Имперская Гвардия.

Я никогда не забуду эти слова.

Я прождал в холле госпиталя час или около того, пока меня осмотрели. Приятный пожилой доктор, тот самый Дорден, которого искал утром Корбек, наконец, осмотрел меня и сказал что все в порядке. Он предложил успокоительное, но я отказался. Я спросил про Гаунта, и он предложил мне пойти посмотреть самому.

Он провел меня через двор госпиталя. Мы миновали ряды коек, на которых лежали солдаты, многие из них были Призраки, раненные в боях. Дорден часто останавливался, что бы проверить их состояние. Он называл мне имена — Маколл, Бонин, Велн, их было слишком много, чтоб я мог запомнить их, и обстоятельства при которых они получили ранения.

Я хотел повидаться с Гаунтом прежде, чем он умрет. После того, как я увидел его людей, я хотел увидеть его самого.

Когда мы пришли, то обнаружили группу мужчин и женщин, которые стояли в темном коридоре перед его палатой. Здесь были и Призраки, но большинство из них было местными. Дорден знал их всех. Тут был огромный, мрачно выглядящий шахтер, которого Дорден звал «мистер Колеа», преклонных лет одноглазый фабричный управляющий, который представился как Эгун Сорик, тяжело раненный капитан Первого Вервунского, которого звали Даур, свирепая с виду гангста-девчонка, звавшаяся Криид, в сопровождении молодого Танисского бойца.