— Тами! — обеспокоенно крикнул Викер. — Посмотри наверх!

Она остановилась, запрокинула лицо.

Какое-то мгновение паладину казалось, что пчелы сейчас набросятся на нее, и он замер в ужасе, лихорадочно раздумывая, что предпринять. Но вдруг от пчелиной воронки, ставшей густо-черной и медлительной от обилия насекомых, отделилась тонкая нить, оформившаяся в четко выраженный знак стрелы. Потянулась на запад, разматывая воронку, словно клубок ниток.

Открыв рот, Викер смотрел, как тянется и исчезает за полем, за горизонтом пчелиный рой, удерживающий знак. Как падает на колени в маковую красноту Тамарис, глядя в небеса и безмолвно шепча молитву. Как на миг выглядывает из-за тучи солнце, лаская ее хрупкую фигурку лучом, заставляя рыжие волосы вспыхивать огнем. Ар Нирн однажды видел прежнюю королеву. Родители взяли его с собой ко двору, и он с восхищением разглядывал не столько трон с сидящими на нем правителями, сколько рыцарей, охраняющих залу. Потому и запомнил Её Величество смутно… Яркой лентой мелькнула в памяти красно-рыжая коса, длинной в пол, кажущаяся огненной!

Тамарис…

Он знал, что следует делать!

Она уже стояла рядом, и в глазах, как и тогда, плескалась странная синь.

— Есть пророчество, Викер, — сказала она, — пророчество о земном воплощении Великой Матери!

Я поведала ему о знаках, которые должны указать на проявление Сашаиссы в человеческом обличье в мире людей, но понимала — он не верит мне. Паладин видел два из них, однако в душе не мог или не хотел соотнести увиденное с тем, что я рассказывала. У меня же не было никаких сомнений: она уже бродила неузнанной среди нас, где-то на западе — именно туда указывали знаки: улетевшие птицы, направляющая стрела пчелиного роя. Наверняка, в других местах люди наблюдали похожие явления.

В пророчестве говорилось о том, что Богиня, любящая своих детей, не раз и не два защищала их от зла, пришедшего извне, каждый раз становясь человеком и погибая в битве, чтобы вновь возродиться божественной сущностью. Но, неустанно изыскивая зло среди людей, она спешила делать добро — исцелять их души и тела, соединять сердца, даже разбитые склеивать заново, даря новый смысл жизни. Человеческий срок Воплощённой был недолог, однако именно в его границах прекращались войны и эпидемии, находились новые чудодейственные средства исцеления опасных болезней, некоторые страны совершали эволюционный рывок, принимая законы, которые были написаны не ради самих себя, но ради народа. Появление Сашаиссы сейчас давало надежду, что моя несчастная родина, наконец, освободится из-под пяты Первосвященника, и более никогда не будут гореть обители, уродоваться храмы, погибать люди из-за ‘не той’ веры! Конечно, вряд ли Великая Мать снизошла до нас из-за него, Первосвященника Файлинна, наверняка, нашлась более серьёзная причина, но любое её появление среди людей влияло на нас благотворно, касаясь лучших струн души, возрождая свет в душах. Моё милосердие к паладину не было ли приметой того же?

Викер с силой потёр лицо. Как человек, который проснулся не до конца.

— Идём, я хочу тебе кое-что показать.

Взяв меня за руку, потащил за собой. Я несколько раз оглянулась, запоминая маковое поле, отныне ставшее для меня священным.

Мы вернулись в Кардалену, и паладин отвёл меня… в местную школу. Аккуратное каменное одноэтажное здание стояло неподалёку от трактира, в котором мы остановились. С силой, напугавшей даже меня, он застучал в запертые двери. Послышался звук отодвигаемого засова и на стук выглянула суровая могутная старуха с палкой в одной руке и связкой ключей в другой.

— А ну-ка не балуй! — потрясла она палкой перед носом у Викера, вовсе не испугавшись его. — Вот я тебе! Чего надо!

— Простите, матушка, нам бы какую-нибудь книгу о королевской династии Вирховена посмотреть! Очень надо! — смиренно попросил он.

Старуха подозрительно посмотрела на него, пожевала бледными губами, видимо, размышляя на тему ‘ходют тут всякие’, но дверь перед нашими носами не захлопнула. Развернулась и пошла по коридору, постукивая палкой о дощатый пол. Мы последовали за ней.

— Вот! — опустила она на стол в одной из учебных комнат запылённый талмуд, на котором старовирховенской вязью было начертано: ‘История королевского рода правителей Вирховена, от самого Крисса Великого начатыя и во тьму времен уходящия’.

Я замерла, словно змею увидела. Только сейчас поняла, что именно паладин хочет показать мне. Портреты моих настоящих родителей!

Мама!

В носу защипало, перехватило горло. Как я жила столько лет, не повторяя этого слова? Почему сердце молчало, не звало в тоске? Может быть, потому, что отец давал мне любви с лихвой? И когда мы поссорились, мой мир разбился стеклянной игрушкой, заставив меня искать новый смысл жизни? Смысл, который я нашла только в Фаэрверне?

— Смотри! — Викер развернул ко мне талмуд.

На меня с миниатюр, украшенных орнаментом, смотрели лица отца и матери. Как выглядел Джонор Великолепный, я знала, а вот её, королеву Сильмарис, видела впервые. Ниже располагался портрет моего старшего брата, принца Джаниса. Даже плохонькая миниатюра без всякого сомнения указывала на явное сходство.

Ар Нирн захлопнул книгу. Положил сверху монетку.

— Благодарю, матушка!

— И тебе не хворать, соколик! — разом подобрев, отвечала та.

Только на улице я осознала, что Викер вновь ведёт меня за руку, на этот раз в трактир. Перед глазами стояли их лица. Мамы и брата. И Стама Могильщика, которого я называла отцом…

У Тамарис была маленькая и крепкая ладонь, немного шершавая от каждодневных упражнений с сармато. В руке Викера она ощущалась птицей, замершим, едва подрагивающим сгустком тепла. И это ощущение разогревало сердце до самого высокого градуса. Он удивлялся сам себе — вспыхивал от страсти, едва она тянулась ему навстречу, но желал сберечь другое, вот это чувство тепла в душе. И почему ему так нравилось водить её за руку?

Они вошли в комнату, которую сняли в таверне. Викер затворил и запер дверь. Тами казалась задумчивой, но растерянности и горечи больше не было в ореховых глазах. Будто она приняла какое-то решение, позволявшее ей двигаться дальше.

— Викер, — она остановилась у окна, отвернувшись от него, — если мы выживем, покажешь мне могилу отца?

Он внимательно посмотрел в прямую спину. Спросил бы, простила ли она Стама или полна мести, но страшился задать неуклюжий вопрос, который отдалил бы их друг от друга, вот как она, не подумав, ляпнула об Атерис.

— Я не могу простить его, — резко развернулась рыжая, словно отвечала на невысказанное, — пусть Богиня простит… Но я буду помнить человека, который учил, воспитывал и любил меня! Буду помнить его как отца!

В тесной комнатушке могучему паладину было достаточно сделать один шаг, чтобы обнять её. Она приникла к нему, прижавшись щекой к груди и затихла. Насмешливая, сильная, резкая… Маленькая, одинокая, недолюбленная… Викер задохнулся от нежности.

— Давай выпьем? — вдруг сказала Тамарис. — Мне кажется, у нас есть что отметить!

— Поводов полно, — улыбнулся ар Нирн, — например, солнце взошло…

Она засмеялась и полезла в свой дорожный мешок.

— Кардаленское пиво слишком слабое… Где-то у меня была фляга с трептангой!

Однако вместо фляги на свет появилась… старая тетрадь в сафьяновой обложке. Рыжая тихо охнула и села на кровать, держа тетрадь перед глазами.

— Что это? — Викер сел рядом.

Она не сопротивлялась, когда он вытащил тетрадь из её пальцев и раскрыл. Надо же, райледские письмена! Ар Нирн не видел их уже пятнадцать лет, с тех пор, как покинул отчий дом, встав на стезю Воинов Света. Пробежал глазами по строкам — многое забылось, но основной смысл он понимал. В его роду, который вёл историю из тьмы времён, знания райледов передавались из поколения в поколение. Конечно, какая-то часть терялась, однако язык, как основа культуры предков, сберегался особенно тщательно.