Базанов загорелся, на ходу построил еще одну новую теорию, прочитал целую лекцию, содержание которой я уже смутно помню. В памяти остался лишь образ: маленький, тесный магазинчик — что-то вроде пригородных керосиновых универсальных лавок. На полках кастрюли, кухонная утварь, галоши, сапоги, гвозди, садовый инвентарь, а посредине, на самом видном месте — яркая расписная игрушка, высвеченная солнечным лучом из приоткрытой двери. Мне кажется, что всю свою впечатляющую лекцию Базанов создал во время нашего хождения по коридору, и многое из того, о чем он говорил, оказалось для него самого полной неожиданностью.

Это был один из тех редких случаев, когда Виктор начинал рассуждать логично, не давал мыслям своевольно перескакивать с предмета на предмет. Обычно пробраться сквозь путаные чащобы его речей оказывалось почти невозможно. Он заикался, начинал об одном, внезапно переходил к другому, возвращался назад, путал других, путался сам. Зато лекции читал превосходно. Вообще он был устроен так, что в минуты волнения, подъема, решения особо сложных задач все расчищалось в нем, распрямлялось, будто заботливый садовник приходил и удалял сорняки, подстригал непомерно разросшийся кустарник, прорежал парковые насаждения. Или лесник прорубал аккуратную, ровную просеку, именно потому богатую солнцем и земляникой, что по соседству с ней стояла стена густого, темного, непроходимого леса.

XIII

Прежде чем перейти к групповым фотографиям (окружение Базанова, его, так сказать, широкие связи с институтской и пр. общественностью), я должен отобрать из имеющихся одиночный портрет Рыбочкина (первый аспирант, первый и, увы, единственный представитель базановской школы, его преемник). На всех фотографиях Рыбочкин находится при деле, у вытяжного шкафа. Для выставки как раз нужен работающий, трудолюбивый Рыбочкин, именно такой, какой он на самом деле. Таким он получился на всех фотографиях. Удивительно, почему нет других. Ведь отрывался же он иногда от своих колб, термостатов, реостатов. Подходил, шутил, мы перекидывались двумя-тремя фразами.

Если не знать Игоря Рыбочкина, может сложиться впечатление, что он специально изображает из себя трудягу. Наморщенный лоб, жесткий взгляд, неизменно направленный на какой-нибудь лабораторный прибор. Герой труда. Стахановец, берегущий минутку. Разумеется, он хотел получиться на фотографиях самим собой. А получалось фальшиво.

Видно, Игорю требовалось еще меньше времени, чем мне, чтобы подготовиться к съемке. Застать его врасплох оказалось невозможно. Нацеленный объектив угадывается во всех снимках по напряженному, неестественному выражению лица. Нефотогеничная личность.

Иногда казалось, что труд не доставляет Рыбочкину такого же удовольствия, как Базанову, хотя оба они любили работать, испытывали прямо-таки физиологическую потребность в труде. Но когда Базанову удавалось свести концы с концами, истолковать очередной опыт, он был на седьмом небе, размахивал руками, шумел, сиял, а Рыбочкин в дни своих удач становился еще более молчаливым и печальным. Радовался ли он? Конечно радовался. Но радость переходила в состояние глубокой сосредоточенности. Он словно боялся спугнуть свое счастье, сглазить. Работать он умел и в работе был сильным, уверенным в себе. Другие состояния сулили много опасностей, перед которыми он мог спасовать. Уж так оказался устроен Рыбочкин. Особенно напряженно и неуверенно чувствовал он себя с женщинами. То, что в наш первый визит к Базанову Игорь решился танцевать с Ларисой, следует расценить как величайшее геройство с его стороны.

Рыбочкина просто было переспорить, но нелегко убедить. Надежным оружием ему служило молчаливое упрямство. В шумной компании он становился скованным. Шутливое заигрывание женщин расценивал как покушение или насмешку. Так оно и было на самом деле, женщины очень чутки к подобного рода настороженности мужчин.

Женился он рано, но не на той, которую любил, потому что та вышла замуж за другого. В день, когда Рыбочкину объявили об этом, он пригласил в кино малознакомую девушку, привел ее домой, оставил на ночь, а утром сделал предложение, которое было принято. Жена родила сына, похожего на Рыбочкина как две капли воды. Инженерской зарплаты семье не хватало, жена стала уговаривать Игоря поискать более высокооплачиваемую работу. Рыбочкин объяснил, что у него интересная тема, хорошая перспектива и к тому же война с Френовским — как он оставит Базанова одного? Жена вполне резонно посоветовала ему пожалеть семью, вместо того чтобы жалеть какого-то Базанова, который еще неизвестно чем отплатит ему, Рыбочкину, за его преданность. Рыбочкин попросил жену довольствоваться имеющимся.

Когда уговоры не помогли, началась систематическая пилка, но Рыбочкин был сделан из твердого материала: его не так-то легко оказалось перепилить. При том положении, в каком находилась их группа, повысить Рыбочкину зарплату Базанов не мог. Улучшить материальное положение Рыбочкина был в состоянии только один человек — Френовский. И он бы наверняка пошел навстречу, поскольку вовремя понял, что Рыбочкин — это не Верижников. И согласился бы на любые условия Рыбочкина, пожелай тот их предъявить. Встал бы на голову, чтобы добиться для него невозможного. Это Верижникова можно было надуть, заморочить голову обещаниями. Рыбочкин для таких игр не годился. Заполучая Рыбочкина, Максим Брониславович сразу убивал двух зайцев, но не убил ни одного, поскольку Рыбочкин отказался вести с Френовским переговоры на эту тему. О попытках Френовского заполучить его Игорь так и не рассказал Базанову. В результате для Максима Брониславовича Рыбочкин стал врагом № 2, вторым после Виктора. Сопротивление Рыбочкина было уже не протестом одиночки, но участием в организованном бунте.

— Запомни, Игорь, — сказал ему как-то Френовский, — работая здесь, ты никогда не защитишь диссертацию.

Собственно, Максим Брониславович лишь повторил пророческие слова старого профессора, сказанные некогда ему самому.

Но на этот раз пророчество не сбылось. Рыбочкин защитил диссертацию и даже стал заведующим лабораторией, по числу сотрудников значительно превышающей бывшую лабораторию Френовского, которого в связи с переменой институтского климата, по состоянию здоровья и по собственному желанию, разумеется, перевели на должность руководителя группы, состоящей из трех человек. После долгих размышлений в дирекции над тем, чем же должно заниматься вновь созданное подразделение, решили, что оно будет дополнительным оперативным звеном между главком и институтом. Таким образом, группа Максима Брониславовича стала чем-то вроде группы по особым поручениям, зондеркоманды или маленькой пожарной команды, в чьи обязанности вменялось тушить время от времени загорающиеся урны с ненужными бумагами. Надо же было придумать для бывшего теневого премьера пристойное занятие.

Вплоть до защиты Рыбочкиным диссертации я не мог понять, почему в течение всех этих трудных лет он не разошелся со своей ворчливой женой. Почему не ушел от нее после очередной пилки? Почему, наконец, она не ушла после очередного его отказа подыскать себе более высокооплачиваемую работу? Абсолютное большинство тех, с кем я учился в институте, кто рано женился или вышел замуж, давно развелись, создали новые семьи, а некоторые за это время несколько раз успели поменять спутников жизни. И какие были пары! Какая любовь! Жить не могли друг без друга. На лекциях сидели, взявшись за руки.

Рыбочкин (его историю поведал мне человек, с которым Игорь учился на одном факультете) как бы насильно себя женил, назло той, которая предпочла другого. Рыбочкина  н а с и л ь н о  женили обстоятельства, как в старину порой женили своих детей родители.

Перед мысленным моим взором проходит целая череда браков по любви, счастливых, по всем признакам, браков, кончившихся полным, зачастую грубым разрывом. Так быстро почему-то эти прекрасные весенние цветы превратились в кучу гниющей органики.

Случай Рыбочкина озадачивал с двух сторон: семейной и производственной. С одной стороны, не совсем понятно, какая могучая сила удерживала его подле Базанова, чье положение в институте долгие годы оставалось неустойчивым. С другой — что держало его подле женщины, на которой он женился  н е  п о  л ю б в и? Конечно, у Рыбочкина был сын, но кого в наши дни это остановит?