Губы бедной девушки дрожат, когда она берет орех.

Не делай этого, умоляю. Не дать ей то, чего она хочет.

Ничего не происходит, и на секунду я надеялась, возможно, эта девушка каким — то образом услышала мои мысли. Потом глаза Курфюрстины сужаются, и до меня начинает доходить. Она не проявляет свою непокорность. Она чертовски напугана.

– Ну же. —   уже резким тоном говорит, Курфюрстина. Я представляю, как эта крошка, заперта в клетке с торчащими шипами в ноге. Я скрещиваю пальцы под столом и надеюсь, что все заклинания она выполнит и она выполняет их совершенно.

Пальцы Далии смыкаются вокруг ореха, и, когда она открывает ладонь, он выглядит полупрозрачным, как темное стекло.

Второе Заклинание, на форму.

Ее лицо морщится от концентрации. Орех покрывается рябью, дрожит и вытягивается, фокусируясь на форме, повторяя изгибы. Она держит в руках совершенную статуэтку Курфюрстины, мой рот буквально задергался. Это настоящий подвиг. Она, должно быть, испытывает невероятную боль.

Конечно, она вскрикивает и роняет статуэтку, хватает серебряную чашу, откашливая кровавую слизь.

Как будто увиденный ужас это норма жизни, а королевские особы начинают хлопать.

– Разве не чудо? —   весело восклицает Курфюрстина. К столу подходит тот же фрейлина и забирает чашу, и статуэтку из ореха. Он наклоняется и я вижу, как он передает ей платок, чтобы стереть кровь от носа и рта.

Вайолет назвала бы это добрым жестом. Это написано у нее на лице.

– Это все, Люсьен, — говорит Курфюрстина.

– Да, моя госпожа. — Он поворачивается к двери, в какой — то миг, задерживаясь на Вайолет взглядом, тень улыбки пробегает по его лицу. Мне бы хотелось, чтобы он работал на дом Камня.

– Впечатляет, — говорит хозяйка Вайолет, отламывая вилкой кусочек лосося. — Хотя дорогое постельное белье лучше держать от нее подальше.

– О, это случается не каждый раз, — пренебрежительно бросает Курфюрстина.

Хозяйка Вайолет промокает рот салфеткой. —  Может, ей стоит разогреваться перед выступлением?

Становится все труднее и труднее не закричать на этих людей. Они и понятия не имеют, что значит быть человеком.

Я может быть и не имею богатства или власти, или славы. Я, может быть, и вынуждена играть по их правилам. Но независимо от того, как они относятся ко мне, они не смогут изменить меня, кем я являюсь.

Я человек. Я Рейвен Стирлинг.

Они — монстры.

– Буду иметь в виду, — говорит Курфюрстина, похлопывая суррогата по макушке, как обычно делают собакам.

– А есть ли у нее какие — то особые навыки? — спрашивает хозяйка Вайолет. — Знаете, ведь не у всех они встречаются. Но я предпочитаю суррогатов с проблесками таланта. — Она делает глоток вина. — Моя, к примеру, играет на виолончели.

Я испепеляю взглядом эту женщину, ожидая, что в комнату внесут виолончель и силой заставят Вайолет играть перед всеми. Музыка Вайолет прекрасна и личная, и только ее. Она не принадлежит этим женщинам.

– Я бы очень хотела послушать, — говорит Курфюрстина. Вайолет поглядывает на дверь, с окаменевшим выражением. Я переставляю, что она чувствует, а уж что чувствую я.

Но виолончель так и не появляется и ее хозяйка просто улыбается. —  Я уверена, Ваша светлость, что однажды вы это услышите.

Какое облегчение, что и я и Вайолет не будут вынуждены выполнять прихоти, как дрессированные обезьянки, маленькая часть меня разочарована. Потому что, слушая игру Вайолет, я бы почувствовала себя прямо сейчас как дома.

Слезы в моих глазах застали меня врасплох, и я отодвигаю их назад. Это не время для плача.

Разговор продолжается о наших способностях. Оказывается, блондинка — танцовщица. Капризное лицо, кажется, не имеют каких — либо навыков, но графиня хвастается моим талантом в математике, как если бы она действительно знала что — то обо мне, кроме того, что мне не нравится боль, и я вспыльчива. Они говорят о нас, как будто мы их не слышим, как будто нас там нет.

К концу ужина, у меня нет сил злиться. Я просто устала.

Все дамы целуют друг друга в щеки и их фрейлины приносят плащи. Мое сердце сжимается снова при виде Фредерика. Я бросаю взгляд на Вайолет и надеюсь, что «аксессуары» вне дома и правило продолжает действовать, она не должна видеть меня в наручниках и с завязанными глазами.

Я увижу ее снова. Мы обе у основательниц домов. Я увижу ее снова.

Она продолжает улыбаться и поглядывать на меня.

Когда я вернулась в фойе, уже оказалась на цепи.

Других суррогатов тоже посадили на поводки, но никто не носит кандалов с завязанными глазами.

Я получаю представление о том, в чем мы передвигаемся. Это гладкий черный автомобиль, такой я видела только в журналах, и я должна признать, это великолепно.

Мы снова ездим по кругу, а потом меня привели обратно во дворец Камня, его я еще даже не видела.

Залы. Лестницы. Я чувствую запах подземелья прежде, чем мы достигнем его, воздух еще более спертый и затхлый. Мне снимают повязку, вместе с поводком и наручниками, и я вынуждена вернуться в золотую клетку.

Я хочу что-нибудь крикнуть Фредерику, но он вышел за дверь прежде, чем я смогла вдохнуть.

Я так хочу пить, но там только одинокая миска с водой внутри моей клетки. Я вздыхаю и подхожу, чтобы ее поднять.

Она застряла.

Я тяну и тяну, но она должна быть припаяна к полу.

Я стискиваю зубы, сдерживаю слезы, и сгибаюсь над миской, чтобы лакать воду языком.

Глава 5

Я просыпаюсь от скрипящих звуков петель и тупой боли в шее.

Должно быть, я спала на нем неподходяще, хотя я не уверена, что есть правильный способ, как спать на каменном полу.

— Доброе утро, — сказал Эмиль. Я села и стала тереть глаза, скользкие от вчерашнего макияжа. Я смотрю вниз, я все еще в том же платье, что и вчера. Теперь измятого и грязного.

Прекрасно, я думаю. Я немного тру глаза, размазывая тени и тушь по своим щекам.

— Не думай о платье, — говорит Эмиль. — Вы ничего не носите дольше, чем один раз.

— А я и не волнуюсь. — отвечаю я, одаряя его только половиной внимания.

Мои глаза сосредоточились на его руках. Он принес серебряное блюдо с соответствующей крышкой и выглядящей, как еда. Мой желудок рычит. Эмиль это слышит.

— Да, я думаю, ты не много съела на ужине у Герцогини дома Озера прошлой ночью.

Где — то в моем мозгу, пытаюсь отметить, что хозяйка Вайолет Герцогиня дома Озера. Но больше мои мысли занимает то, что может быть под серебряной крышкой. Эмиль открывает верхнюю половину двери к моей клетке и протягивает мне поднос. Я хватаю его, слишком голодная, чтобы стыдиться за это, и выбрасываю крышку. Она ударяется о золотые прутья с глухим лязгом.

Я смотрю на поднос, смущаясь. Есть ровно три горошка, один кусочек красного яблока, чаша прозрачного бульона и половина лукового рулета.

Мой мозг хочет быть злым, но мой желудок просто хочет все в рот. Я начинаю с рулета — он горячий, свежий и луковый. Затем отвар, который на вкус соленый и жидкий. Затем яблоко, хрустящее и сладкое.

Я не ем горох. Они, как напоминание о правилах прошлой ночи. Испорченная графиня и ее правила.

Эмиль наблюдает за мной с бесстрастным выражением, пока я вытираю рот тыльной стороной моей руку и говорю:

— Готово.

— Ты еще не закончила.

— Я закончила.

Он поджимает губы.

— Ты не облегчаешь свою жизнь.

Я почти лаю, усмехаясь на это.

— В случае, если ты не заметил, Эмиль, я в клетке. Я была изъята из моей семьи, когда мне было двенадцать, и вынуждена терпеть боль и кровотечение с рвотой просто так, и должна выносить ребенка для какой — то странной богатой женщины. Теперь я здесь, и псих пырнул меня колючей палкой, и очередной псих угрожала вырезать прошлой ночью мой язык. Моя жизнь не была легкой ни на секунду.

Но это ложь. Южные ворота были блаженством по сравнению с этим.

Лицо Эмиля напрягается.

— Мы все страдали, 192. Ты не уникальна в этом плане.