Изменить стиль страницы

Отец Елпидий. Серафима Ильинична, что вы смотрите? Вы же его теща, заставьте его замолчать.

Александр Петрович. Не давайте ему говорить, товарищи.

Аристарх Доминикович. То, что он говорит, это контрреволюция.

Семен Семенович. Боже вас упаси. Разве мы делаем что-нибудь против революции? С первого дня революции мы ничего не делаем. Мы только ходим друг к другу в гости и говорим, что нам трудно жить. Потому что нам легче жить, если мы говорим, что нам трудно жить. Ради бога, не отнимайте у нас последнего средства к существованию, разрешите нам говорить, что нам трудно жить. Ну хотя бы вот так, шепотом: «Нам трудно жить». Товарищи, я прошу вас от имени миллиона людей: дайте нам право на шепот. Вы за стройкою даже его не услышите. Уверяю вас. Мы всю жизнь свою шепотом проживем.

Пугачев. То есть, как проживем? Это что же такое, друзья, разворачивается? Я молчал, я все время молчал, любезные, но теперь я скажу. Ах ты, жулик ты эдакий, ах ты, чертов прохвост! Ты своими руками могилу нам выкопал, а сам жить собираешься. Ну, держись. Я себя погублю, а тебя под расстрел подведу, грабителя. Обязательно подведу.

Раиса Филипповна. Расстрелять его!

Голоса. Правильно.

Семен Семенович. Маша, Машенька! Серафима Ильинична! Что они говорят? Как же можно… Простите. За что же? Помилуйте! В чем же я виноват? Все, что вы на меня и на них потратили, я верну, все верну, до последней копейки верну, вот увидите. Я комод свой продам, если нужно, товарищи, от еды откажусь. Я Марию заставлю на вас работать, тещу в шахты пошлю. Ну, хотите, я буду для вас христарадничать, только дайте мне жить. (Встает на колени).

Аристарх Доминикович. Какая гадость! Фу!

Семен Семенович (вскакивая). Пусть же тот, кто сказал это «фу», товарищи, пусть он выйдет сюда. (Вытаскивает револьвер.) Вот револьвер, пожалуйста, одолжайтесь. Одолжайтесь! Пожалуйста!

Аристарх Доминикович. Что за глупые шутки, Семен Семенович, опустите револьвер. Опустите револьвер, я вам говорю.

Семен Семенович. Испугались, голубчики. Ну, так в чем же тогда вы меня обвиняете? В чем мое преступление? Только в том, что живу. Я живу и другим не мешаю, товарищи. Никому я на свете вреда не принес. Я козявки за всю свою жизнь не обидел. В чьей я смерти повинен, пусть он выйдет сюда.

Раздается траурный марш.

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Вбегает Виктор Викторович.

Виктор Викторович. Федя Питунин застрелился. (Пауза.) И оставил записку.

Аристарх Доминикович. Какую записку?

Виктор Викторович. «Подсекальников прав. Действительно жить не стоит».

Траурный марш.

Занавес

СТИХИ. ИНТЕРМЕДИИ

Пьесы. Интермедии. Письма. Документы. Воспоминания современников i_006.png

Публикация стихотворений М. Игнатьевой. Составление интермедий 3. Пекарской.

© Публикация стихотворений. Игнатьева М. Б. 1990 г.

© Составление интермедий. Пекарская 3. М. 1990 г.

Пусть время бьет часы усердным…

***
Пусть время бьет часы усердным
Старожилом,
Они не заглушат неторопливый шаг
С добром награбленным шагающей
                   поэмы.
Но знаю, и мои прохладные уста
Покроет пылью тягостная слава.
И шлем волос из вороненой стали
На шлем серебряный сменяет голова.
Но я под ним не пошатнусь,
             не вздрогну,
Приму, как должное, безрадостный
               подарок,
И в небеса морозную дорогу
Откроет радуга мне триумфальной
               аркой.
Дети, дети!
Учитесь у ночей полярному
               молчанью,
Сбирайте зорь червонный урожай.
Ведь тридцать стрел у месяца
               в колчане,
И каждая, сорвавшись с тетивы,
Кого-нибудь смертельно поражает.
Никто не знает перечня судеб —
Грядущих дней непроходимы дебри.
И пусть весна за городской заставой
Опять поет веселой потаскухой,
Вся в синяках и ссадинах проталин
По рытвинам
И дорогам.
Я также сух
И строг.
И перед ней, как перед всяким
         гостем, привратником,
Блюдящим мой устав,
Ворота рта
Торжественно открыты.
Тяжелой головы пятиугольный ковш
Из жизни черпает бесстрастие и
                   холод.
Недаром дождь меж пыльных
               облаков
Хрустальные расставил частоколы.
Отшельником вхожу я в свой затвор
И выхожу бродягою на волю.
И что мне труд и хлеб, когда мне
               в губы пролит
Знакомый вкус любимых
               стихотворцев.
О, времени бесцветная река,
Влеки меня порывистей иль тише,
Что хочешь делай, но не обрекай
Меня, преступника, на каторгу
               бесстишья.
1921

Еще вчерашняя толпа не догудела…

* * *
Еще вчерашняя толпа не догудела,
А толпы новые гудят уже за ней —
Насиловать и мять измученное тело
У продающихся пролеток и саней.
Они лежат в кроватях перекрестков,
Бесстыдствуя средь уличного дня,
И тканью каменной похрустывает жестко
Под их спиной тугая простыня.
О, как я не люблю продажную веселость
Полозьев и колес обрадованный вздрог,
Когда, заворотив опущенную полость,
На вашу грудь взбирается ездок!
И так всю жизнь от ноши и до ноши,
Не стерши грязь с забрызганных боков,
Волочит вас услужливая лошадь
К дверям церквей и к окнам кабаков!
О, тысячи саней и тысячи пролеток!
Кто вам придумал медленную казнь?
Позорный труд! Проклятая работа —
Возить всю жизнь скупого седока!