Как потом выяснилось, состав с пушками из Верхне-Уральска, свалился под откос в горах. Была это диверсия или авария — пока установить не удалось.

«Васин, видимо, отправил рапорт о выполнении плана еще до того, как мы узнали о крушении, — размышлял Махов. — Определенно до крушения. Он знал, что каждый танк на учете и в войсках, и в ГКО. Посылая рапорт, он был уверен, что план будет выполнен. Его нельзя винить в обмане. Он поторопился. Решил блеснуть! Это — его слабость. Но он и не думал приписывать, обманывать государство. Тут не было злого умысла, а человек может погибнуть. Я должен сейчас же написать объяснение в комиссию. Это мой долг».

Он походил, подумал и, сказав секретарю: «Я занят», сел писать объяснение.

Жилось тяжело, скудно, голодно. Премии, раздаваемые в цехах, подбадривали рабочих, поддерживали их силы, Но главным, что поднимало людей на трудовой подвиг, были успехи войск, освобождавших от немцев город за городом.

В обеденные перерывы в цехах, в столовых громко читались сводки Совинформбюро, а потом с веселыми программами выступали агитбригады. Эти выступления политинформаторов и агитбригад день ото дня укрепляли в сердцах и в сознании рабочих веру в силы Родины, в несокрушимость Красной Армии. Сведения о победах передавались из уст в уста.

Постепенно на заводах и фабриках, в шахтах, в колхозах и совхозах, и главное — на фронте советские люди обрели веру в победу. И это было главным завоеванием той тяжелой и грозной поры.

В январе Ленинский завод на Урале выполнил план по выпуску тяжелых танков и собрал сверх задания еще семь грозных машин. Телеграмма о первой победе танкостроителей была послана в наркомат, который снова перебрался в Москву, и в Государственный Комитет Обороны. Махов хотел, чтобы в ГКО узнали об этом важном событии раньше, чем туда попадут выводы комиссии по делу Васина. Так как телеграмма была подписана Маховым, Колбиным и Костиным, из ГКО запросили «молнией»: «Что с Васиным? Где он? Телеграфируйте немедленно».

«Видимо, в ГКО не все знают о «приписке» и о том, что сюда послана комиссия по расследованию», — подумал Махов и ответил шифровкой: «Васин болен…»

Через три дня комиссия, расследовавшая дело Васина, была отозвана в Москву…

С налаживанием поточных линий выпуск тяжелых танков стал расти, и заводу тут же увеличили программу. Одновременно была увеличена программа по выпуску танковых корпусов и башен и заводу имени Куйбышева. Куйбышевский завод, пришедший к новому году с победой, стал отставать с поставкой корпусов. Танкостроители забили тревогу. На Куйбышевском была получена грозная телеграмма Сталина.

Уполномоченный ГКО Черепанов, много сделавший для того, чтоб завод выполнил план второго (военного) полугодия, был сильно взволнован и немедля собрал у себя директора завода Шумилова, главного инженера Колесникова и парторга ЦК Обухова.

Зачитав телеграмму Сталина при гробовом молчании, он со вздохом спросил:

— Что будем делать, товарищи?

Все продолжали молчать.

Черепанов и сам не был человеком героического склада, однако он понимал, что главная ответственность за корпуса лежит на нем; и, зная, что Сталин не любит напоминать, считал необходимым принять срочные меры.

Помедлив, он спросил:

— Сколько сварщиков в этом месяце мы сможем обучить?

— Человек тридцать, Владимир Павлович, — сказал Шумилов. — Ведь так, Федор Степанович?

— Да, тридцать! — подтвердил Колесников. — Но это нас не спасет.

— Почему?

— Во-первых, нет помещения… Но даже если и высвободим дополнительную площадь под корпуса, эти тридцать сварщиков нам мало помогут. Ведь программа и дальше будет увеличиваться.

— Какие есть соображения? — спросил Черепанов.

Колесников, как всегда опрятный, хорошо одетый, заговорил неторопливо и спокойно, словно и не было напугавшей всех телеграммы:

— Я не раз говорил и сейчас скажу: наше спасение — в автоматической сварке! Только применение автоматов обеспечит выполнение возросшей программы.

— А эти сварочные автоматы уже существуют? — спросил Черепанов.

— Теперь, кажется, существуют и работают.

— Почему кажется? Вы же ездили в Нижний Усул, — спросил Черепанов.

— Тогда их только делали… Об этом лучше спросить старшего инженера Клейменову, она переписывается с Патоном.

Черепанов вопросительно взглянул на Шумилова. Тот снял телефонную трубку и попросил срочно вызвать Клейменову…

Когда Татьяна вошла в небольшой кабинет Черепанова, там было так накурено, что она закашлялась и еле различила сидящих за столом.

— Вы меня звали? — спросила, обращаясь к Черепанову.

— Да, садитесь, товарищ Клейменова. Не можете ли вы сказать, как обстоит дело с автоматической сваркой?

— Могу. В Нижнем Усуле построено несколько сварочных аппаратов, которые начали сваривать броню.

— Вам известны результаты?

— Да. Я переписываюсь с ними. Нам обещали еще в январе прислать сварочный аппарат, но, очевидно, его перехватил другой завод.

— Результаты! — напомнил Черепанов, сжимая в пальцах потухшую папиросу. — Каковы результаты сварки брони?

— Очень хорошие. Шов получается ровный и более прочный.

— Были испытания?

— Да. Путем обстрела из танковых пушек. Ни одной пробоины на швах.

— А производительность аппарата?

— Пишут, что аппарат АСС (автомат скоростной сварки) заменяет восемь высококвалифицированных сварщиков.

— Восемь? — переспросил Черепанов, не поверив Татьяне.

— Да, восемь! — подтвердила она. — У меня хранятся письма самого Патона.

— Отлично!.. — воскликнул Черепанов, положив папиросу в пепельницу. — А почему же не прислали аппарат?

— Этого я не знаю…

— Вот что, голубушка, — ласково посмотрел на нее Черепанов. — Идите сейчас домой и быстро собирайтесь в дорогу. Мы с вами полетим в Нижний Усул.

— Как, сегодня?

— Да. Именно.

— А нельзя ли поездом? Я боюсь самолетом… у меня маленький сын.

— Ну что же… Можно и поездом… Собирайтесь, я за вами заеду.

— Хорошо, — сказала Татьяна, остановив встревоженный взгляд на Колесникове. Тот мгновенно оживился.

— А может, и мне поехать, Владимир Павлович? Я там был и всех знаю…

Черепанов в это время закуривал.

— Вам поехать?.. — сказал он раздумчиво и, чиркнув спичку, стал закуривать.

— Да, мне… — В мозгу Колесникова мгновенно промелькнули картины прошлого, как он ехал в купе с Татьяной. «Может, снова доведется с ней остаться наедине?» — мелькнула мысль…

— Нет, вам надо быть здесь, — глубоко затягиваясь, сказал Черепанов. — Вы должны принять меры к тому, чтоб резко поднять производительность на сварке.

— Тогда тем более мне надо поехать.

— Нет. Мы справимся одни, — сказал Черепанов мягко, но решительно…

Черепанов и Татьяна вернулись на завод через три дня, привезя с собой аппаратчицу — белобрысую девушку Катю и инженера-конструктора Корнева — молодого, сутулого человека в очках. Ящик с аппаратом АСС отправили в сварочный цех.

Гостей покормили в директорской столовой, и они все с руководителями завода и Татьяной направились в цех. С помощью механиков аппарат был собран и смонтирован на легкой эстакаде, которую быстро сколотили плотники, установив ее на высоте бортового шва корпуса.

Катя, надев комбинезон, подсунула под вязаную шапочку белесые волосы и принялась бойко командовать. К аппарату подвели провода. Вокруг вместе с руководителями завода столпились мастера, сварщики. Татьяна, подойдя к Кате, что-то шепнула ей и сама включила рубильник. Катя нажала кнопку, но вспышки не получилось. Нажала еще — то же самое.

— Гриша! — крикнула она.

Подошел инженер-конструктор, поправив очки, покопался в аппарате, подсыпал на стык броневых листов флюса, крикнул:

— Теперь включай!

Катя нажала кнопку. Аппарат зашипел и осветился внутри ярким слепящим светом. Это вспыхнула вольтова дуга. Тележка стала двигаться по эстакаде вдоль соединенных листов, аппарат пополз, и все увидели под ним дымчато-серый от шлака (флюса) спекшийся шов. Все напряженно следили за движением аппарата, за белобрысой веселой Катей, которая играючи направляла «хитрую» машину.