— Дальше идут цифры.

— Давай и цифры — все годится!

— «Захвачено и уничтожено без учета действий авиации: танков — тысяча четыреста тридцать четыре».

— Ого! — одобрительно воскликнул Махов.

— «Автомашин — пять тысяч четыреста шестнадцать, орудий — пятьсот семьдесят пять, минометов — триста тридцать девять, пулеметов — восемьсот семьдесят. Потери немцев… составляют свыше восьмидесяти пяти тысяч убитыми».

— Вот оно, настоящее-то! Вот когда собралась с силами Россия! — радостно ударил по столу тяжелыми кулачищами Махов. — И у нас дела налаживаются. Ну, теперь держитесь, фашисты!..

Глава шестнадцатая

Наступление под Москвой продолжалось. Немцы, ошеломленные внезапными сокрушительными ударами, бежали в панике, бросая оружие, машины, пушки, танки… Опомнившись и немного оправившись от потрясения, они стали цепляться за каждый бугор, за каждое строение, пытаясь организовать оборону.

Но как нельзя сдержать лавину, обрушившуюся с гор, так же невозможно было сдержать яростное наступление русских, катившееся, как грозное цунами, круша и уничтожая на своем пути сопротивление разрозненных немецких частей.

Были освобождены подмосковные города: Рогачев, Яхрома, Истра; на юге — Ясная Поляна, Богородицк, Сталиногорск; на севере — Солнечногорск и Клин. Шестнадцатого декабря — Калинин.

Успехи Красной Армии до слез пронимали людей, живших до сих пор в тревоге и страхе, вселяли в них уверенность и надежду.

Настроение сразу переменилось. На заводе поднялась производительность. Даже «нытики», которые всегда находятся в большом коллективе, перестали роптать, что третий месяц работали без выходных…

Как-то утром, идя на работу рядом с отцом, Егор снова начал разговор, от которого Гаврила Никонович отмахнулся еще неделю назад. Начал осторожно, издалека:

— Ну, что, отец, как ты смотришь на нашу победу под Москвой?

— Чего спрашиваешь? Видишь, рабочие чуть не с песнями шагают…

— Теперь, наверное, не скажешь, что «не до этого…»?

— О чем ты? Что-то не пойму?

— Да о том же… Хочу пригласить мастера Никонова, что спас меня, когда я заболел в Северограде.

— А… Ну, что он? Как, поправился?

— Уж давно работает… Хочу к нам пригласить со всей семьей — пусть знают уральцев! — эту фразу Егор ввернул нарочно, чтоб польстить отцу.

— А велика ли у него семья?

— Целая рабочая династия! — усмехнулся Егор. — Их — Никоновых — на заводе чуть не шестьдесят человек.

— Не все же придут?

— Не пугайся, отец, придут только трое: он с женой и дочка. Есть еще сын, но он воюет.

— Ну-к, что ж… зови! Надо, чтоб наши рабочие семьи познакомились и подружились. Я слышал, что по случаю успехов под Москвой обещали дать выходной. Мне самому охота поговорить со старым североградским мастером… Зови!..

В воскресенье, как и было обещано, дали выходной. Гости были приглашены на пять часов, потому что завтра и им, и хозяевам предстояло вставать по гудку. Егор, встав пораньше, наколол и наносил дров для плиты, и Варвара Семеновна с Полиной Андреевной принялись хлопотать на кухне. Когда гости пришли, у них уже все было готово…

Егор, встретив Никоновых в передней, помог раздеться, привел в столовую, где ждали родители.

Гаврила Никонович — усатый, могучий, взглянув приветливо на худенького, узколицего, с небольшой бородкой Никонова, крепко пожал его небольшую жилистую руку.

— Рад познакомиться с представителем североградского пролетариата.

— И я рад встрече с потомственным уральским мастером, — глуховатым голосом, но с душевной теплотой, сказал Илья Нилович.

— Я слыхал, что у вас на заводе целая династия Никоновых? — не выпуская его руку из своей, сказал Гаврила Никонович.

— Да, нас несколько поколений работает. Наш завод один из старейших в России — ему скоро полтора века.

— Наш, на котором мои деды-прадеды выросли, однако постарше будет. Ему скоро двести пятьдесят стукнет.

— Ишь, ты! — удивился Илья Нилович и весело воскликнул: — Тогда привет рабочему классу седого Урала!

— Спасибо, Илья Нилович! Спасибо! — легонько хлопнул его по плечу Гаврила Никонович и пожал руку Анне Романовне. — Душевно рад познакомиться…

Вдруг его взгляд остановился на миловидной, худенькой девушке, смущенно глядящей на него большими светло-карими глазами.

— Никак дочка? — спросил он, вспомнив, что Егор говорил ему о дочери.

— Да, Поля! Наша младшая! — сказала Анна Романовна, поправив дочке легким взмахом руки короткие каштановые волосы.

— Вижу, мамина копия! — улыбнулся Гаврила Никонович. — Рад! Рад! — и ласково пожал худенькую, но твердую руку.

— Никак уже работаете?

— Да. У вас на танковом, — смело ответила Поля.

Егор познакомил гостей с тещей, с женой, с братом, с Ольгой и, указав на сидевшего в углу Сашку, спросил Никонова:

— Узнаете крестника своего, Нилыч?

— А, Саша! Ишь какой вымахал! Ну, здравствуй!

— Здравствуйте, Илья Нилович, — Саша встал, протянул руку.

— Учишься?

— Работаю сверловщиком! — не без гордости ответил Саша. — Сейчас не до ученья.

— Верно судишь, сынок. Верно! Ученье не уйдет. Ты еще своего достигнешь.

— Прошу за стол дорогих гостей, — сказала Варвара Семеновна. — А меня извините, пойду хлопотать.

— И я с вами. Можно? — быстро спросила Поля. — Я все умею. Буду вам помогать.

— Да ведь вы, Поля, чай, в гости пришли.

— Ну так что же! Я помогу и вернусь.

— Ну, пойдем, милая, коли ты такая быстрая, — и Варвара Семеновна ушла в кухню, но тут же вернулась.

— Вот вы сюда, Илья Нилыч, — указал Гаврила Никонович на стул рядом с собой, — а женщины — на диван. Им там поуютней будет.

Все расселись быстро, не прекращая начатого разговора.

— Вон у меня сын, — подвигаясь ближе к Гавриле Никоновичу, продолжал Илья Нилович, — тоже не доучился. С первого курса института ушел на фронт добровольцем. А мало ли таких?

— У нашей соседки и сродственницы Ефимовны сын из десятого класса ушел, — сказала Варвара Семеновна. — Дай бог, чтобы война побыстрей кончилась, тогда доучатся и малые и большие.

— Кончится война — опять будет некогда, — заметила Татьяна. — Что-нибудь экстренное начнется…

— Это в мой огород камешек, — усмехнулся Егор.

— В тебя надо не камешек, а здоровую булыгу бросить, — сердито сказал Максим, — тогда, может, ты раскачаешься.

Вошли с закусками и сели за стол Полина Андреевна и Поля.

— Это правильно замечено! — поддержал Илья Нилович. — Я еще в Северограде говорил Егору, чтоб поступал на вечерний. С его опытом и настойчивостью, да знания — наркомом бы был!

— Я и собирался поступать, да война помешала, — сказал Егор.

— Сейчас тяжело с программой, а как полегчает — сразу берись за книги, — сказал отец. — Без знаний теперь никуда — заруби себе на носу. А ты, Татьянушка, — кивнул он невестке, — бери его в руки!

— Это моя мечта, чтоб Егор учился, — обрадованно воскликнула Татьяна.

— Егор нашего отца спас от смерти! — неожиданно для всех, смело заговорила Поля. — А вы на него — учиться, учиться! Он, пока папа болел, мастером был на самом ответственном участке. Егора весь завод знает, а дома на него напали… Это несправедливо.

— Ишь какая защитница у тебя, Егорша, — усмехнулся Гаврила Никонович. — Теперь тебя пальцем не тронь!

Все заулыбались, а Поля вдруг покраснела и притихла…

— Ну, ладно. Мы немного уклонились от главного, — поднял Гаврила Никонович рюмку. — За знакомство, за первые успехи на фронте!

Все чокнулись, выпили и стали закусывать. Разговор сразу перешел на военную тему.

— Слыхал, Илья Нилыч, сколько городов-то наши освободили? — спросил хозяин.

— Как не слыхать. Радуюсь всей душой. А только я не помню, чтобы сообщали, что их занимал немец.

— Раз занимал — стало быть, сообщали…

Быстро вошла Зинаида в накинутом на плечи платке.