Кирилов предложил Клеточникову сесть и приготовиться писать. Клеточников присел к столу, разложил бумаги.

Вечером того же дня Клеточников узнал и другую сторону драмы, произошедшей в Саперном переулке. Оказалось, что злополучный список с брачного свидетельства супругов Лысенко был на самом деле не списком, а черновым вариантом этого свидетельства. Дело в том, что отставной чиновник Лука Лысенко, по паспорту которого (подлинному) жил Бух (сам Лука к этому времени умер), был холост, и, когда организовывалась подпольная типография, было решено женить Луку, что и было проделано с помощью «небесной канцелярии». Был составлен Сашей (Квятковским) черновик брачного свидетельства, его одобрили, и Саша его переписал. Переписал, а черновик, вместо того, чтобы тут же уничтожить, сохранил — правда, на время: как раз в то время предполагалось составить еще одно подобное свидетельство, и черновик должен был послужить образцом, после чего Саша и собирался его уничтожить. Случайно же вышло так, что в те дни сделать это не удалось. Потом совершенно случайно был арестован Саша. Затем случайно же Порфирий Николаевич встретил на улице Мартыновского и попросил взять на ночь, только на ночь, чемодан, в котором находился этот забытый всеми черновик. И уже вовсе случайно именно в эту ночь полиции вздумалось прийти с проверкой документов в тот самый дом, где жил Мартыновский. Таким образом, и Михайлов, подобно Кирилову, обращал внимание на цепь случайных обстоятельств, которые привели к гибели типографии и которые могли оказаться для народовольцев еще более роковыми, в том числе, может быть, ж для самого Николая Васильевича, если бы в руки полиции попались хранившиеся в типографии тетради с сообщениями Николая Васильевича, если бы, следовательно, не самоотверженное мужество типографщиков, трех мужчин и двух женщин, добрый час оборонявших квартиру от полиции и жандармов, пока не уничтожили эти тетради вместе с другими документами.

— У нас с вами, Николай Васильевич, б-большая власть над событиями, — задумчиво сказал Михайлов, размышляя вслух. — Но есть кое-что посильнее нас: н-нелепая власть случайности. Впрочем, — тут же поправился он, — в наших силах ограничивать действие этой власти.

Этот разговор с Михайловым не раз вспоминал Клеточников на протяжении всего года, потому что год 1880-й был как бы иллюстрацией этих слов Михайлова. Неудачи преследовали народовольцев в этом году, и удивительным образом проявляла себя в них странная власть случайности. Случайность заметно проявила себя вновь уже спустя полмесяца после гибели типографии. Очередное покушение народовольцев на жизнь Александра Второго окончилось неудачей: 5 февраля при взрыве столовой в Зимнем дворце, подготовленном Халтуриным, государь не пострадал оттого, что в этот день неожиданно был отложен на три четверти часа царский обед и в момент взрыва государь только подходил к столовой…

Но разрушительное действие случайности, разумеется, можно было ограничивать, Дворник и в этом был прав, и по мере возможности они с Клеточниковым этому содействовали. Возможности же эти не только не уменьшились в восьмидесятом году, но возросли, несмотря на то что известные перемены в системе правительственной власти, последовавшие после 5 февраля, должны были, казалось бы, подкосить тайное могущество Николая Васильевича. И главнейшей из этих перемен была ликвидация (в том же 1880 году) Третьего отделения.

Упразднение Третьего отделения было следствием 5 февраля, прямым результатом борьбы «Народной воли» с правительством. Правительство наконец почувствовало, что поправить положение в стране военным путем невозможно, что нужен иной подход, что подполье, поддерживаемое обществом, может однажды преуспеть в своей охоте на государя, и тогда… что же будет тогда? Из Петербурга повеяло ветром перемен, намеков на дальнейшее развитие реформ, либерализацию и чуть ли не конституционность, и залогом будущих вольностей и свобод явилось упразднение Третьего отделения. Правда, это вовсе не означало прекращения борьбы с крамолой, напротив, передача функций Третьего отделения новому учреждению— Департаменту полиции, объединившему под одним началом разные виды полиции, — помимо прочего, преследовала цель совершенствовать методы борьбы с политической оппозицией в стране. Но уже сам факт ликвидации ненавистного для всех Третьего отделения означал много, очень много, означал, что правительство впервые сознательно отступило под напором оппозиционного движения. Это, конечно, тотчас заметили революционеры.

Преобразование Третьего отделения в Департамент полиции и особенно то обстоятельство, что из Департамента была практически выведена агентурная часть и передана в секретное отделение градоначальства, должно было, как казалось, ограничить возможности Клеточникова при сборе нужных для радикалов сведений. Но большой беды не произошло. Одновременно с совершенствованием механизма сыска шла своим чередом и открывала новые возможности карьера Николая Васильевича. В начале года Кирилов перевел Клеточникова в третью экспедицию — с повышением: ему поручалось заведывание всей перепиской по экспедиции и распределение ее между переписчиками. К пасхе Клеточников был представлен за «отлично-усердную и ревностную службу» к ордену св. Станислава. Шмит начал хлопотать о повышении его в чине. Затем ему было поручено, в помощь заведывавшему секретным отделом коллежскому асессору Цветкову, принять на себя дела по перлюстрациям и переписку с комендантом Петропавловской крепости. Наконец, с переходом Цветкова в первую экспедицию, Клеточников получил в самостоятельное заведывание весь секретный отдел. Таким образом, в его руках сосредоточились все дела политического характера Департамента полиции, вся секретная переписка по ним, в том числе и обширнейшая переписка с секретным отделением градоначальства, действовавшего в теснейшем контакте с ведомством господина Кирилова. Это с избытком компенсировало утрату Клеточниковым непосредственной связи с агентурой. Благодаря переписке с секретным отделением и доверительности Кирилова, по-прежнему поручавшего Клеточникову секретарскую часть на совещаниях, которые он проводил, в частности, с чинами секретного отделения, Клеточников был посвящен во все важнейшие практические предположения и планы сыска, был осведомлен о ходе полицейских розысков по всей территории империи. Кроме того, он получил теперь доступ к таким материалам, которые прежде были для него закрыты. Он смог добыть и доставить народовольцам обещанные данные секретной статистики государственных преступлений — «Обзор» Мальшинского и материалы министерства юстиции, которые и были затем опубликованы в четвертом и пятом номерах «Народной воли». Доставил и несколько сверхконфиденциальных распоряжений властей, которые власти очень бы не желали обнародовать, вроде распоряжения Шмита начальникам губернских жандармских управлений на тот предмет, чтобы не верили слухам, будто правительство и в самом деле намерено произвести либеральные преобразования в стране, и эти распоряжения находили место на страницах «Народной воли».

И все-таки… все-таки случайность производила свою разрушительную работу…

Осенью Клеточников поселился на углу Колокольной и Николаевской улиц, поближе к квартирам Дворника и Порфирия Николаевича (который теперь уже назывался не Порфирием Николаевичем, а Семеном, по паспорту же Георгием Ивановичем Алафузовым, а в действительности был, как теперь знал Клеточников, Александром Баранниковым); переехать сюда предложил Дворник, имевший в виду удобство связи с Николаем Васильевичам, — удобная во всех отношениях квартира Натальи Николаевны была к этому времени ликвидирована, и связь с Клеточниковым поддерживали Дворник и Семен, встречаясь с ним в бесчисленных в этих кварталах трактирах и портерных или, реже, забегая к нему на квартиру; иногда роль связной выполняла Анна Корба; она тоже иногда заходила к нему на квартиру.

Почему была ликвидирована квартира Натальи Николаевны? Этого Клеточников не знал, тут были какие-то конспиративные соображения, он мог только догадываться, что это было связано с новой ролью, предназначавшейся Наталье Николаевне, ролью трудной и опасной, однако чрезвычайно ее радовавшей, — когда прощались, Наталья Николаевна несколько раз принималась плакать, жалея Николая Васильевича, к которому успела привязаться, в все же глаза ее горели восторгом ожидания чего-то… Чего? (Позже, много позже, спустя два с лишним года, Клеточников узнал, что Наталья Николаевна тогда переходила на нелегальное положение, она должна была вместе с Соней Перовской выслеживать императора — Исполнительный Комитет готовил очередное покушение.)