Аркадий услышал звук удара, треск переломившегося сука, глухой стон и рванулся было к месту схватки. Но тут же ноги у него будто подломились, к горлу подступила противная тошнота, и он, привалясь к стволу сосны, заплакал бессильными, жалкими слезами.

Запоздалая луна выглянула из-за гребня горы и осветила дорогу, по которой шел человек, приближаясь к тропе, уходящей в распадок.

Аркадий испуганно метнулся в сторону от дороги, потом круто повернул и побежал навстречу человеку.

— Там убивают… старика Черемных! — выкрикнул он, задыхаясь и хватая прохожего за руки.

И только когда тот, оттолкнув его, кинулся в распадок, Аркадий понял, что это Вадим, и побежал за ним.

Ляпин не расслышал шагов бегущих к нему людей. Стоя на коленях над неподвижным телом, он с тупым остервенением, размеренно, раз за разом наносил удары зажатой в руке деревяшкой.

Вадим схватил его обеими руками за ворот полушубка и, рванув, опрокинул. Ляпин вскочил и кинулся на Вадима. Аркадий успел схватить Ляпина за руку.

- Вот ты как! — закричал Ляпин и со страшной силой ударил Аркадия прямо в лицо.

Аркадий, падая, закричал истошно:

— Помогите!

Аркадий очнулся от резко бьющего в глаза света. Кто-то нагнулся к нему и произнес:

— Очнулся. Подымите его.

Аркадию помогли встать. Он машинально сделал несколько шагов и едва не наткнулся на Ляпина. Ляпин сидел в снегу, поджав ноги. Руки у нёго были заломлены за спину и связаны чьим-то брючным ремнем. Луч фонарика скользнул по спине Ляпина. Аркадий увидел, что стянутые ремнем руки, сплошь покрыты кровью, .и задрожал от ужаса.

Бригадир бульдозеристов Федор Васильевич и Вадим склонились над лежащим ничком Черемных и осторожно повернули его на спину. Федор Васильевич расстегнул на нем ватник и рубаху и припал ухом к его груди.

— Кажется, жив. Посветите.

Разбитые губы чуть шевельнулись. Но Федор Васильевич смотрел не на лицо. На сухой, поросшей седым волосом груди выделялся глубокий, причудливой формы шрам, похожий на фашистскую свастику.

—Максим! — вскрикнул Федор Васильевич в необычайном волнении. Он поднял голову старика и, вглядываясь. в его лицо, повторял:—Максим? Ты слышишь меня, Максим Никифорович?..

«Почему Максим?»—подумал в недоумении Аркадий.

После работы Федор Васильевич снова пошел в больницу. Дежурная сестра сказала ему, что состояние Черемных по-прежнему очень тяжелое.

— Повидать не разрешите?

— Что вы! — сказала сестра.— Он и в сознание не приходил. Никого к нему не пускают. Тут и следователь приходил. Тоже ушел ни с чем.

— Все понятно, сестрица,—сказал Федор Васильевич.— Я не следователь, но мне тоже очень нужно повидаться… А скажите, сестрица, вы его перевязывали?

— А вам к чему это?

— Не заметили на левой руке, повыше локтя, шрам?

— Как не заметить! Вся рука изуродована, смотреть страшно.

— Буду наведываться, сестрица. Как только можно будет, пустите меня к нему. Очень надо.

Сомнений не оставалось: человек, называвший себя Иваном Васильевичем Черемных, был его фронтовым товарищем Максимом Дубенко…

…Первый раз увидел он Максима Дубенко в дождливый осенний день в конце сентября 1941 года. Впрочем, для него, Федора Перетолчина, этот промозглый, хмурый день был одним из самых радостных в жизни. Четверо суток скитался он по обожженным войной лесам и топким болотам Смоленщины, обходя поляны и остерегаясь дорог. В подбитом, сгоревшем танке остались его боевые товарищи, и: он один, обожженный, голодный и обессилевший, брел на восток, к своим. И когда иссякли последние силы и стала угасать последняя надежда, наткнулся на небольшую группу бойцов, так же, как и он, выбиравшихся из окружения. Лейтенант, командовавший отрядом, опросил его, похвалил за то, что сберег солдатскую книжку и комсомольский билет, и определил во взвод к старшему сержанту Максиму Дубенко.

В темную, безлунную ночь, когда отряд, с боем прорвался Через линию фронта, Федор шел рядом с Максимом Дубенко. Посланная вдогон немецкая мина накрыла обоих. Федор, тяжело контуженный, упал без сознания. Максим Дубенко, сам раненный осколками в руку и в грудь, на себе вынес товарища.

В лазарете лежали в одной палате, их койки стояли рядом. Рана на груди у Максима зарубцевалась быстро.

«Только шкуру порвало, а на казацком теле шкура добрая, быстро заживает»,— говорил Максим, поглаживая здоровой рукой солидные гайдамацкие усы, придававшие его молодому, красивому лицу особо степенное выражение.

Когда сняли бинты с груди Максима, все ходячие больные в палате подходили подивиться на шрам. На смуглой коже, повыше правого соска, розовел косой крест с загнутыми в одну сторону разлохмаченными концами.

— Чтобы не забыл, чей гостинец,—сказал один из: солдат.

— Не забудем,— сказал Максим.

Вторая рана Максима, в предплечье левой руки, заживала медленно. Федор выписался из лазарета раньше своего побратима по крови.

— Когда еще свидимся? — сказал Максим, прощаясь.

— Свидимся, друг,— ответил Федор.

Но суровые пути войны развели их в разные стороны, и танкисту Федору Перетолчину никогда не довелось больше повстречать сапера Максима Дубенко.

И вот теперь, через столько лет, он встретил Ивана Черемиых… Это Максим… Этот бугристый крестообразный шрам невозможно забыть или спутать…. Одного не понять: Максим был старше его лет на десять с небольшим… значит, сейчас ему нет и пятидесяти… А это старик: весь седой, и лицо в глубоких морщинах. Неужели так перевернула его жизнь?4.

Надя всегда первой узнавала каждую новость.

— Вот это парень!— восторженно отозвалась она о Вадиме, рассказав, как он спас старика Черемных и задержал бандита Ляпина.

При этом она украсила свой рассказ такими живописными подробностями, как будто была если не участником, то по меньшей мере очевидцем схватки.

— И от такого парня нос воротишь!—укорила она Наташу.

— Ты не повторишь ее ошибки,— заметила Люба,

— А тебе завидно? — парировала Надя.— Я и не скрываю, что он мне нравится. Такими парнями не бросаются.

Наташа ничего не ответила Наде, хотя упрек ее и был несправедлив. Такими парнями не бросаются… Разве она виновата, что все так обернулось?.. А теперь?.. Нет, теперь уже не вернешь того, что было и не будет того, что могло быть… Может быть, Надя найдет с ним свое счастье? Пусть. Она, Наташа, будет от души рада за подругу. На Вадима у нее ни зла, ни обиды нет. И она его ничем не обидела. Обидела она другого человека, который относится к ней так тепло и душевно, от которого она видела только хорошее… Убежала от него как раскапризничавшаяся девчонка. И не в том главное, что она унизила себя. Она обидела Николая… Другой бы на его месте после этого и не взглянул на нее. И был бы прав… А он по-прежнему остался товарищем, по-прежнему заботится о ней. Приносит книги. Вчера сказал, что она зачислена на курсы и что занятия начнутся со следующей недели… Сказал и сразу ушел. Он теперь избегает оставаться с ней наедине.

Наташа, сама еще по-настоящему не понимая того, глубоко переживала размолвку с Николаем.

Она была искренна, когда думала и говорила Наде, что рада за нее. Но в то же время сияющая физиономия Нади раздражала ее, была для нее безмолвным укором. Надька, беспечная и легкомысленная, вела себя естественнее и проще. Она по крайней мере знала, чего она хочет, и не терзалась никому не нужными сомнениями и переживаниями.

— Совсем не так складывалась жизнь у Наташи. Она видела, что Николай тоже тяготится их взаимным отчуждением, и понимала, что именно поэтому он избегает ее. Она оттолкнула его, и он не хочет быть навязчивым. И Наташа понимала, что он никогда не сделает первого шага. Как бы ни было ему трудно…

«И почему у меня все не как у людей?» — сокрушалась Наташа.

Аркадий несколько дней пролежал в постели. Ляпин вложил в удар всю свою недюжинную силу, умноженную яростью и отчаянием. Но удар Ляпина, едва не прикончив все счеты Аркадия с жизнью, в то же время избавил его от многих бед и унижений.