На сей раз гитлеровские воздушные разведчики, видимо, выследили место посадки эскадрилий американских самолетов и ударили по авиабазе с воздуха. Всю ночь гудели моторы «юнкерсов» и «хейнкелей», по небу шарили прожекторы, вспыхивали разрывы зенитных снарядов, а на стоянках «летающих крепостей» полыхали пожары. Одной из вражеских бомб в ту ночь убило трех наших товарищей — корреспондентов «Правды» Петра Лидова и Сергея Струнникова, известинца Александра Кузнецова. С воинскими почестями мы похоронили их в тенистом парке возле обелиска, установленного в честь блистательной победы русских войск над иноземными захватчиками, одержанной в давние времена. У могилы, в которую под залпы винтовочного салюта опустили тела погибших, было произнесено немало добрых слов. Выступавший на траурном митинге Виктор Полторацкий, в частности, сказал:

— Они смертью своей утверждали жизнь!

Первый день четвертого года войны начался громом орудий на полях Белоруссии, где войска 1-го Прибалтийского, 1, 2 и 3-го Белорусских фронтов, следуя разработанному Ставкой Верховного Главнокомандования плану широкой и глубокой операции «Багратион», перешли в наступление. Через шесть суток Илья Эренбург, с которым мне посчастливилось находиться в войсках, осуществлявших эту грандиозную операцию, писал в нашей газете: «Иностранные обозреватели гадают, какова цель наступления: Рига, Минск или Брест? Советские офицеры и солдаты знают: они начали наступать на Берлин!» Да, по сути дела, эта многофронтовая операция по освобождению Белоруссии выводила наши войска к границам с фашистской Германией на главнейшем стратегическом направлении — берлинском.

Мы с Ильей Григорьевичем Эренбургом выехали из Москвы на «виллисе», когда войска четырех наших фронтов взломали оборону противника в широченнейшей, тысячекилометровой, полосе — от озера Нещедро на севере и до истоков Припяти на юге. Бои шли под Полоцком и Витебском, возле Орши и Могилева, на бобруйском и пинском направлениях, к западу от Ковеля. Наверное, при взгляде со стороны наш журналистский экипаж, мчащийся по Минской автомагистрали, являл довольно странную картину. Рядом с солдатом-шофером — Илья Эренбург в сером штатском костюме и берете, из-под которого выбивались седоватые волосы. На заднем сиденье расположился автор этих строк в гимнастерке с полевыми полковничьими погонами и в авиационной фуражке. Все наше вооружение — два ствола: карабин водителя да «ТТ» в моей кобуре. Не очень-то густо, если учесть, что в ходе белорусского сражения за нашими передовыми частями, стремительно двигавшимися на запад, повсюду еще бродили крупные вражеские группировки, пытавшиеся вырваться из окружения. Но, как говорится, бог миловал. А потом мы обзавелись еще одной огнестрельной единицей: бойцы Тацинского танкового корпуса подарили Илье Григорьевичу — почетному члену головного танкового экипажа — трофейный пистолет.

Нагоняя уходящие вперед войска, приблизились к Березине. Вот и опустошенный врагом Борисов. Город еще дымился, всюду следы недавно закончившегося боя. Саперы торопливо стучали топорами, мастеря переправы. Возле полуразрушенного моста — генералы. В комбинезоне, ладно пригнанном по фигуре, А.М. Василевский — представитель Ставки Верховного Главнокомандования, а рядом в кителе, с планшетом на плечевом ремешке, в очках с металлическими дужками (такие очки он носил еще до войны, приходя в нашу редакцию с профессорскими статьями по тактике бронетанковых войск) — командующий 5-й гвардейской танковой армией П. А. Ротмистров. Узнав Эренбурга, военачальники накоротке побеседовали с нами об обстановке.

С самого начала поездки Эренбургу хотелось встретиться с французскими пилотами авиаполка «Нормандия», сражавшегося против общего врага крыло к крылу с советскими летчиками. И вот за Березиной уже под вечер мы оказываемся на недавно отбитом у врага аэродроме. Повсюду — остовы сожженных «юнкерсов» и «мессершмиттов». Между ними — только что приземлившиеся «Яковлевы» и «Лавочкины». Тут же и передовая команда «Нормандии — Немана», возглавляемая заместителем командира полка Луи Дельфино. Надо ли говорить, как обрадовался тому Эренбург! Расположившись за сколоченным из горбылей столиком, ужинаем с французами. Они экспансивно, перебивая друг друга, рассказывали о воздушных боях, проведенных над Борисовом; там было сбито семь гитлеровских самолетов! Илья Григорьевич отрывисто переводил мне на русский гортанные восклицания «нормандцев». Да и принятая у летчиков жестикуляция помогала уяснить, как протекали те победные схватки в воздухе…

Командир истребительной авиадивизии, перебазировавшейся на этот аэродром, прознав, что поблизости находится Эренбург, тотчас же прислал за ним группу своих пилотов. Надо заметить, что популярность Ильи Григорьевича в войсках была преогромная. Его хорошо знали многие фронтовики — от рядовых и до высших военачальников — по гневным, разоблачающим суть фашизма чуть ли не ежедневным выступлениям в «Красной звезде». Где бы мы ни оказывались в той поездке, достаточно было упомянуть имя Эренбурга, как наш «виллис» беспрепятственно пропускали всюду. А сам Илья Григорьевич, несмотря на далеко не молодой возраст — за пятьдесят! — был неутомим. Мы обычно усаживались в машину на рассвете и покидали ее в сумерки; случались и ночные поездки. При этом Эренбург стремился находиться прежде всего там, где было «горячо». И если, честно говоря, возникала опасность, от которой писателя следовало бы оградить, он, осерчав, выбирался из машины: обойдусь, мол, без провожатых и буду там, где считаю нужным. И приходилось поступать так, как хотелось Эренбургу, хотя у меня и был строжайший приказ Ортенберга — присмотреть, чтобы Илья Григорьевич «не лез куда не надо»…

Ночь, проведенная в землянке командира истребителей, оказалась неспокойной. Никто не спал: наши ворвались в Минск! И едва развиднелось, мы с Ильей Григорьевичем помчались по автостраде туда, к столице Белоруссии.

Потянуло гарью. С холма открылся вид на Минск — многострадальный город, переживший тысячу сто суток гитлеровской оккупации. В небо поднимались клубы дыма, во многих местах полыхали языки пламени. Город был буквально начинен минами. В течение получаса на наших глазах взорвалось несколько зданий. Из массивного Дома правительства саперы выносили ящики с толом, а с его фронтона бойцы свалили фашистскую паучью свастику.

Какие только встречи не возникали в окутанном дымом городе! С жителями, наперебой рассказывавшими о зверствах гитлеровцев; с нашими солдатами и офицерами, первыми ворвавшимися в Минск. Встречались и товарищи по перу. В запыленных гимнастерках, с покрасневшими от усталости глазами корреспонденты «Правды» — Вадим Кожевников, Мартын Мержанов, Яков Макаренко; наши краснозвездовцы — Яков Милецкий и Николай Прокофьев. Во второй половине дня, поблизости от шоссе, ведущего на Барановичи, повидались с Петром Павленко. Худощавый, подтянутый, в гимнастерке с полковничьими погонами, перехваченной ремнями, он походил на командира дивизии, на часок-другой оставившего свой командный пункт. С присущим ему юморком делился впечатлениями: «Идет группа фашистских солдат. У старшего — записка: «Препровождается в тыл восемь фрицев. Оружие оставил при себе. Водитель Герасимов…» «Перекресток. Девушка-регулировщица. Курносенькая, рязанская, а рядом, в кювете, почти полтораста гитлеровских солдат. Вышли из леса и сдались в плен девахе».

Белоруссию справедливо называли партизанской республикой. На улицах ее столицы Эренбург разговорился с командиром отряда 1-й Минской бригады, вошедшей в город вместе с нашими танкистами. Отряд втягивался на центральный проспект. Рота за ротой шли люди в штатском, вооруженные автоматами и пулеметами. У многих — ордена и медали. Колонну замыкала партизанская батарея, а за нею понуро шагали примерно полтораста гитлеровцев. Последний бой отряд вел в районе Червени. Там, не выдержав рукопашной, фашисты начали сдаваться в плен. Вот их и решили партизаны привести в Минск, чтобы «было чем похвалиться перед народом…»

И эта, и другие подобные встречи невольно припомнились, когда после войны однажды в конференц-зале «Правды» собрались бывшие партизаны во главе с начальником Центрального штаба партизанского движения П. К. Пономаренко. Среди них — минская подпольщица Глафира Суслова; подрывник Николай Нагибов, проведший в тылу врага больше тысячи суток; пулеметчик Дмитрий Барашкин, ставший Героем Социалистического Труда, и другие. Со многими из них нам с Эренбургом доводилось тогда встречаться и в Минске, и в Логойске или под Столбцами, возле Молодечно или Ивенца — на дорогах наступления. К сожалению, на том послевоенном партизанском собрании писателя не было — незадолго перед тем он скончался. Народные мстители почтили намять Ильи Григорьевича минутой молчания…