В общем, это начало. Сейчас будет конец. Про Поленко.

Финоген одобрительно закрякал:

– Пророчишь, Павлуша, но не спеши, еще обождать надобно. Неисповедимо, что готовит для нас день завтрашний, но про конец – это хорошо. Давай, стопочку-то пригуби. Не обижай хозяина.

Динин смазал связки знаменитой зубровкой Марфиного собственноручного производства и еще заливистей пустился рассказывать.

– А теперь подходим к этому живому уголку с другого конца. Леонида Серафимовича угораздило попасть в Анадырь к военным летчикам. Вернее, это летчиков угораздило его поиметь, но сначала в отряде, а потом уже как хотелось. Одному асу срочно понадобилось на Большую Землю: его невеста сообщила ему о скорой свадьбе с совершенно посторонним мужиком, и летчик поехал расцеловать брачующихся в холодные лобики. На его место прислали Поленко. Он уже давно болтался по гарнизонам как, это, непотопляемое. А тут оказия, и, конечно, его бывшие сослуживцы провожали его самолет всем коллективом, так им радостно было за карьерный рост летчика. Они даже в военнике пытались вымарать название своей части, чтобы Поленко не возвращался к прошлому, а рос над собой.

Значит, в Анадыре он сразу же завоевал такую популярность, что миролюбивые обычно чукчи давали за него годовой приплод оленей и три куба поделок из моржа. Это если за скальп. А так, то поменьше, конечно. Летчикам и без него было мутно, икрой травились, от бакланов спасались, ну, зато верили в будущее, счастливое в том числе. А с приездом этого выродка все мечты завяли, как окуньки в убыточном рыбхозе. Камбалоглазый Поленко оказался хреновый товарищ, барыга и подлюк. Чукчам продавал свободно растущие на территории части мухоморы по двадцать пять рублей, чем выдоил все их подкожные запасы и подорвал экосистему Дальнего Востока, гад. На экипаж стучал как дятел на току, и подкладывал анонимные записочки их женам, жалуясь на плохую потенцию офицера такого-то от Доброжелательницы. Наконец, когда даже неприхотливые Илы перестали фурычить, если к ним приближался летчик Поленко Л.С., на всеобщей стихийной сходке было решено отдать новичка Матушке Природе, то есть забросить в тундру с термосом прохладной водички и посмотреть, кто победит.

В тот раз победила осторожность. За смелую инициативу можно было лишиться премии, а вот результат, пожалуй, может обломаться: до гарнизона слишком близко. Зато у начфина вдруг отыскался в южном, почти курортном городе Наръян-Маре свояк, отличный парень и голова Аристарх. Он и предложил: "А премируйте вашего воина отпуском недельки на две и пришлите его к нам на охоту". Все покивали и подивились мудрости простого золотоискателя: и ведь правда, охота – очень травматичный спорт, непредсказуемый. Особенно, если с подготовкой.

В общем, раздутый, как павлин, Поленко вскорости уже вываливался из поезда в Нарьян-Маре. Ему по-быстрому провели ликбез, как изящно и легко завалить медведя голыми руками, потому как такому богатырю идти на бедное беззащитное животное с ружьем – грех, и выпустили в тайгу с парой кусков вырезки – приманивать мишку, а то он так боится – причем свояк лично обмотал ей Поленковскую талию. «Чтоб видно, где кусить» – как-то по-странному объяснил он новообращенному охотнику.

Короче, в Анадыре уже пили, не чокаясь, а свояк спокойно пошел на работу. И вот здесь начинается полоса феноменального невезения: Поленко сбивается с маршрута, так как кретин и в картах понимает только значок вилки с ножом. Да еще он прихватывает с собой арбалет собственного производства, давно его смастерил и все мечтал применить. Идет он, идет, и натыкается на нашу заповедную полянку, где постаревшие Василек с Ласточкой тихо готовятся перекусить ягодками. Поленко вскидывает свое смертоносное оружие, натягивает тетиву и засобачивает корешок стрелы себе в глаз. Ласточка бросается на помощь потерпевшему, но тот не хочет быть счастлив насильно. Вроде как отбивается от заботливого мишки своим прибором. Арбалетом то есть. Сердобольный кабанчик не выдерживает, откладывает свои корешки и интеллигентно заходит на Поленко сзади. В общем, забрали они у Леньки паспорт, деньги и боеприпасы вместе с курткой, чтобы не удушился ею ненароком. Дали пинка и завещали вести себя хорошо. Прежде на него такие советы не действовали, но тут, видно на природе и свежем воздухе, что-то екнуло.

Леонид Серафимыч, не разбирая дороги, убежал в тайгу. Так у него сверкали пятки, что у росомахи-свидетельницы экологи отмечают расстройство зрения. Как всегда, идиоты бессмертны, поэтому Поленко невредимым добирается до охотничьего домика, где, вместо охотника, заседали уже вторую неделю под таежный чай со спиртом барды. Лирики довели будущего директора до дороги, откуда от собирался попасть в Москву, но рухнул на дистанции в аккурат рядом с домом родни Ахмета. Несколько дней ушло на восстановление отшибленной кроссом памяти, в которой в конце концов проявились цифры Аристарховского телефона. Свояк анадырского летчика знал, что его номер съеденному Поленко никогда не пригодится, поэтому назвал от балды первые попавшиеся цифры. А на языке у него тогда вертелся ненавистный номер тетки-приемщицы с работы. Та Аристарха заложила с радостью, и пришлось суеверному свояку есть чеснок и строгать для свидания с летчиком осиновое колышко. Однако их встреча не состоялась: вроде бы Поленко удалось дозвониться до кого-то еще, ему выслали денег, в милиции дали справку о приблизительно установленной личности, и охотник упорхнул в Москву. Больше его на Севере не видели.

Отсюда вывод: по протекции с Нарьян-Мара Леонида Серафимовича могли бы взять только в цирк или в кино, что-то там было про тупых. Вот, шеф, все, что узнал.

Павлик наклонил самовар, чтобы до краника достали последние капли кипятка, положил в стакан ложку меда и, шумно звякая, принялся размешивать чай. На середине стола дымился пузатый горшочек каши, сваренной по секретному рецепту Финогеновского авторства. В истомившуюся гречку мелко-мелко шинковались соленые огурцы, крупа сдабривалась до золотистости поджаренным репчатым луком, заправлялась постным маслом, и вместе было объеденье. Динин радовался, что удачно зашел, ерзая от нетерпения на лавке, а старик напротив сидел задумчивый и, не мигая, смотрел в маленькое оконце с витражом. Деревянные часы в углу мерно тикали, напрягаясь пружинами к скорому появлению кукушки, Марфа дула на блюдечко, а Павлик млел над паром, исходящим от съестного. Наконец, Финоген Семенович вздрогнул, будто очнувшись от морока, навеянного многолетним бесстрастием, и глухо сказал:

– Не ваших будет, значит. Но борзость-то в нем сидит державная. Кто ж он есть – из первопрестольной засланец по мою душу, значит? Так и мы не лапти, одолеем, поди, хоть и туго придется.

Павлик, весь сосредоточенный на медовой ложке, светской беседы все-таки не бросил. Повернувшись к завхозу в анфас, чтобы хотя бы наполовину скрыть от законного владельца уничтожение каши, Динин бросил фразу, которая озарила ум Финогена светом тысячи фейерверков и предотвратила криминальную войну в городе.

– Ну, да, ясен пень. В столице такому недоделку легче затеряться, может, он с Москвы. Но за вашу душу я бы не волновался. Начальник, а что, если он ничейный?

Финоген Семенович уставился на борца.

– Именно, – продолжал осененный догадкой Динин. – А что, если он ниоткуда, а просто хам чучельный?

Старик вскочил и вмиг в его голове из кусочков предположений, обрывков разговоров, трухи мелких сплетен сложился вывод.

Леонид Серафимович был самозванец.

Глава 19

– И сейчас я вам докажу, что Владимир Михайлович – вне подозрений, – заммэра тяжело встал со своего крайне убедительного, в коже и кости, кресла. Вырезанные дотошным индусом караваны слонов, рисовые поля, залитые паводком, танцы магараджей и грибницы храмов – весь этот маленький мир на подлокотнике начальственного трона вдруг завертелся перед глазами Катанина. Его собеседник резким движением оттолкнул от себя дорогую мебель и пошел вокруг не менее прекрасного стола из ценных пород того, что, видимо, оставалось на Земле в последнем экземпляре. По крайней мере, такого платинового дерева опер нигде не встречал. В кабинете чиновника, да и на подступах к нему было, чему подивиться, милиционеру даже показалось, что он попал в будущее. Которое обязательно наступило бы для всех граждан, не будь мелких неполадок со строительством коммунизма в прошлом.