— Неважно! — весело воскликнул руководитель и, откинув крышку рояля, бравурно заиграл, громко подпевая: «Служила наша Танечка в столовой заводской...»

Девушки, ставшие было парами, в недоумении повернулись к нему.

— В чем дело? — не прерывая музицирования, спросил руководитель.

— Мы же под другую мелодию выходим.

— Под какую?

— «Не спи, вставай, кудрявая...»

— Ах да! — руководитель выскочил из-за рояля и деланно расхохотался. — Действительно, про Танечку — это в тресте столовых... Простите, молодежь, зашился.

Тряхнув седой гривой, он притворно вздохнул:

— Что поделаешь, везде нарасхват! Всем нужны агитбригады. Сегодня я уже два занятия провел. Разрывают на части...

Впрочем, его внешний вид никак не свидетельствовал о преуспевании — черный бархатный воротничок весьма поношенного пиджака был густо усыпан перхотью, нелепо укороченные брюки открывали в полной красе старомодные фетровые ботинки.

— Ну ладно, время — деньги. Еще раз выход!

Когда девушки неуверенно пропели песенку, заставив в нескольких местах поморщиться руководителя, тот сказал:

— Дома порепетируйте еще!.. Так, кто у нас следующий? Ты, Витя? А, Сережа! Давай.

Угловатый подросток, выдвинув вперед правое плечо и набычив голову, ломким баском сказал: «Рассказ литейщика Ивана Козырева о вселении в новую квартиру». Читал он очень громко, почти кричал, но, в общем, Роману понравилось.

— Ну, а теперь снова встанем парами. В заключение — веселая кадриль! — скомандовал руководитель.

— Вы же обещали сценку какую-нибудь! — заупрямился Сережа.

— Сценку? — Руководитель начал судорожно рыться в порыжевшем от времени портфеле, вытаскивая оттуда смятые бумажки. — Посмотрим. Что это? Про ферму, диалог двух доярок, под Маврикиевну и Авдотью Никитичну. Очень смешно, имела колоссальный успех на областном смотре. Но для завода не годится, не поймут. Это про торговлю. Это про пьянство. Пожалуй, нет ничего подходящего. Но я поговорю в областном Доме художественной самодеятельности, авось что подберут...

Печально обстояли дела и в коллективе музыкальной комедии. Здесь командовала невысокая, сухая, энергичная дама в не по возрасту укороченном платье — бывшая травести, как она сама представилась Бессонову. Коллектив, состоявший из самодеятельных артистов разных возрастов, имел в багаже несколько отработанных сценок из оперетт, которые хорошо воспринимались зрителями. Роману, например, очень понравился дуэт полицейских из «Поцелуя Чаниты».

— Ну, а какой спектакль сейчас готовите? — спросил он у «травести».

— Задумывали много — «Свадьбу в Малиновке» и «Вольный ветер», но...

— В чем же дело?

— Ну, во-первых, думаю, дело во мне, в первую очередь, — самокритично сказала дама, — я могу показать, как вести себя на сцепе, как петь, как исполнить каскад, но поставить спектакль так, чтобы это выглядело профессионально, увы... Здесь требуется хороший режиссер. А кроме того, нужен оркестр, ведь под рояль не будешь весь спектакль вести.

— Но в Доме культуры есть оркестр, — возразил Бессонов.

— Ой, не смешите меня. Они же, кроме марша «Прощание славянки» да польки-бабочки, ничего не могут. А еще надо декорации, костюмы... Нет, пока мы можем только мечтать...

В балетной студни народу было побольше, около тридцати девочек в возрасте от 7 до 13 лет.

— А старшие когда занимаются? — поинтересовался Роман.

Руководительница, полная, со следами былой красоты сорокалетняя дама в тренировочном костюме, пожала плечами:

— Таких у нас просто нет.

— Куда же они деваются? — недоуменно приподнял бровь корреспондент.

— Наиболее талантливые уходят в балетную школу, в Москву, часть переходит в танцевальный ансамбль, здесь же, при Доме культуры, а большинство просто бросает — надоедает. Ведь тут надо много работать...

В изокружке, напротив, занимались в основном ребята-подростки. Они сосредоточенно срисовывали античную маску. Руководитель, учитель рисования одной из городских средних школ, молча ходил вдоль столов, иногда нагибаясь к одному из юных художников и показывая карандашом, где тот ошибся.

Глядя на мальчишек, Роман живо вспомнил, как сам в шестом классе срисовывал чайник.

— Рисунок и еще раз рисунок! — назидательно сказал руководитель, как бы отвечая на мысли Бессонова. — Правда, иногда для души разрешаю им акварелью побаловаться. Масло — ни-ни!

— Ну и какие у них перспективы? — спросил Роман.

— Регулярно участвуем в конкурсах на лучший детский рисунок. Двое мальчиков после школы поступили в Суриковское...

— Скажите, а с завода рабочие к вам не приходят?

Учитель самодовольно усмехнулся:

— Как приходят, так и уходят. Ведь азбуку рисования постигают с детства. Повторяю, с детства!

— А как же быть с Ван Гогом и Гогеном? — не выдержал Роман.

— Так их рисунок и не выдерживает никакой критики, — всплеснул руками, будто отмахиваясь от назойливой мухи, учитель.

— Ну, допустим. Но есть рабочие, я знаю, которые увлекаются резьбой по дереву, чеканкой. К вам они не обращались за помощью?

— Батенька, это же ремесленничество, — брезгливо ответил учитель. — К искусству живописи оно никакого отношения не имеет...

Коллектив киностудии был также немногочисленным, но здесь Роману понравилось. Понравился, во-первых, руководитель — «бывший моряк», как сам он поспешил отрекомендоваться, Михаил Михайлович, не по годам энергичный, с залихватским зачесом, умело скрывающим намечавшуюся лысину. Он с жаром живописал Роману, как «выдирал» из прижимистых членов завкома необходимые ассигнования на приобретение двух кинокамер, как исхитрился «выцыганить» на киностудии Горького пришедшую в негодность проявочную машину, как уговорил заводских умельцев починить ее и т. д. Энтузиазм Михаила Михайловича заражал всех окружающих. Все кинолюбители — и ребята, и девчата — были энергичны, напористы и веселы. Все они были хорошо знакомы с историей и теорией кино.

— Ну, а фильмы какие сделали? — поинтересовался Роман.

Тут неожиданно Михаил Михайлович увял и махнул рукой.

— Неужели не получается? — удивился корреспондент.

— Не то что не получается, — вздохнул руководитель неопределенно. — Вот несколько роликов отсняли.

— Ну покажите!

Затрещал кинопроектор, и Роман увидел заводскую демонстрацию, соревнования по городкам...

— Это ж замечательно! — не сдержал бурного восторга Роман.

— Вот и все так сначала говорят, — вздохнул Михаил Михайлович, — а потом...

— Что потом?

— От нас ждут дальнейших шагов. Да и мы сами хотим...

— Каких шагов?

— Не просто кинохроники, хотя это и нужно для истории завода. А фильмов, законченных фильмов, понимаете?

— Игровых?

— Ну, до этого далеко! Документальных. Скажем, о лучших людях. Или сатирических, вроде «Фитиля».

— И кто же вам мешает? Делайте на здоровье!

Михаил Михайлович энергично почесал в затылке.

— Легко сказать. Техникой съемки, проявкой и прочим мы овладели. Но этого ведь мало. Поясняю на примере. Решили мы сделать киноочерк о лучшем литейщике Головкине.

— И что же?

— Сами намучились и человека вконец замучили, а получилась... Представьте, пять минут показываем, как он работает, десять, вроде скучно получается. Дома его сняли, книжку с дочкой читает, потом с котенком играет...

— Этот эпизод, кстати, самый удачный получился, — хмыкнул один из ребят, прислушивавшихся к беседе руководителя с корреспондентом. — Наиболее естественный.

— Понял, — глубокомысленно кивнул Роман. — Вам сценарист нужен.

— Правильно! — радуясь, что корреспондент так сразу понял их муки, кивнул Михаил Михайлович и вдруг, не моргая, уставился на Романа.

— Что вы так на меня смотрите? — даже слегка попятившись, спросил тот.

— Послушайте, Роман, как вас по отчеству?

— Без отчества я. Пока.

— Роман, вы же для нас находка! Корреспондент, писать умеете. Раз пишете, значит, и сценарий сможете. Я ведь слышал, что вы какой-то капустник написали. А тут фильм увековечит ваше творчество.