Поскребышев, естественно, сразу оценил суть и тон вопроса. Ответил осторожно:

— С Гайдаром были недоразумения… Подробности могу доложить завтра.

— Разберитесь вместе с Николаем Алексеевичем.

Дело оказалось довольно обычным для того времени, хотя обстоятельства, причины были несколько странными, нестандартными, что ли… Вернувшийся с гражданской войны молодой многообещающий, житейски-наивный писатель очутился в цепких объятиях достаточно опытной женщины по имени Лия Лазаревна, редактора детской киностудии. Обзавелся не менее цепкой и ухватистой тещей. Радовался сыну — Тимуру. Однако семейная идиллия продолжалась недолго. Вероятно, не по нутру пришелся Голикову-Гайдару троцкистский, сионистский душок. Он, может, и терпел бы это, но отношения обострились и по другой причине — Лия Лазаревна желала всегда иметь, по крайней мере, свежую булку и хороший кусок масла, а у молодого писателя не было ни постоянного заработка, ни имущества. Только большевистские убеждения, звучный псевдоним да старая, изношенная военная форма. Этого оказалось мало. Как писал тогда Маяковский:

Бросают женщины думать о нас.

Нужны, им такие очень.

Они поворачивают свой пудреный нос

На тех, кто лучше обносочен.

Найти растет старание

Мужей поиностраннее…

Решительная Лия Лазаревна бросила не только думать о Гайдаре, но и его самого. Ушла к более обеспеченному мужчине, забрав с собой ребенка. Аркадий Петрович оказался разом без жены, без квартиры, без маленького сына, с которым ему не позволяли видеться. Переживал, что воспитывают Тимура чуждые люди, считавшие себя представителями "избранной нации". Уехал на долгое время работать на Дальний Восток. Бывшая жена даже не писала ему.

В 1937 году муж Лии Лазаревны Соломянской был арестован. Вскоре в тюрьме оказалась и она по делу группы вредителей с киностудии «Союздетфильм». А групповщина, как известно, — обстоятельство весьма усугубляющее… Вот тогда-то бывшая теща, после семилетней разлуки, вспомнила о своем зяте. Вместе с писателем Вениамином Абрамовичем Ивантером кинулась к Гайдару. Помоги, выручи, не помня зла: как-никак, а Лия — мать твоего ребенка. И Аркадий Петрович, добрая душа, все простил, использовал весь свои авторитет, всех знакомых, «достучался» до самого Ежова, дело Соломянской начали "спускать на тормозах", через некоторое время ее выпустили, она вернулась домой взращивать сына, а для Аркадия Петровича и его семьи (он женился на женщине, у которой была дочка по имени Женя) начались черные дни. В ведомстве, которое после Ежова возглавил Берия, писатель Гайдар числился чуть ли не защитником врагов народа, со всеми вытекающими последствиями.

— Конкретно, в чем его обвиняют? — спросил Сталин Поскребышева, когда тот изложил вышеприведенные обстоятельства.

— Его не обвиняют, но…

— На всякий случай держат на прицеле, — вставил я.

— Нехорошо, когда смешивают в одну кучу семейные дела и политику… Не очень хорошо, когда мужчина защищает женщину, бросившую его, — усмехнулся Иосиф Виссарионович. — Однако, действительно, можно понять, когда человек заботится о матери своего ребенка… Товарищ Поскребышев, вы включили товарища Гайдара в список награжденных?

— Да. Орденом "Знак Почета".

— Давайте сюда, я подпишу.

Все. Отныне без ведома Сталина никто не мог тронуть Гайдара.

Сильное впечатление произвела на Иосифа Виссарионовича повесть "Тимур и его команда". Вместе со Светланой, а затем вместе со мной смотрел он фильм, снятый по этой повести. Но книга была лучше. Гайдар опять чутко уловил дыхание времени, отразил его с романтизмом и оптимизмом. Ощущалась в повести предгрозовая атмосфера надвигавшейся войны, но атмосфера не удушливая, не гнетущая, а вдохновляющая, с уверенностью в победе, с гордостью за нашу Красную Армию. Эти мальчишки, о которых писал, которых воспевал Гайдар, они ведь вступят вскоре в великую битву и выиграют ее.

А еще вот что тронуло Сталина: отцовская боль, отцовская тоска, острое, но несбыточное стремление соединить несоединимое. Тимур и Женя это ведь не случайно. Гайдар как бы свел на страницах книги своего сына, которого почти не знал, и свою падчерицу, которая была ему очень близка. Две половинки его сердца. Он хотел, чтобы они были вместе, чтобы все было хорошо. Но, увы, так только в повести. Печальная нота, подспудно звучащая в книге, отозвалась в душе Иосифа Виссарионовича, отца-одиночки, переживавшего за своих детей, особенно за сыновей, желавшего объединить всех в дружной семье. Затронула повесть самые тонкие, самые потаенные сердечные струны Сталина, сблизила его с товарищем по несчастью. Сроднила, можно сказать.

Он не верил, не хотел верить, что Аркадий Петрович попал в плен или переметнулся к немцам. Не мог допустить этого Гайдар по своим убеждениям, по сути своей. А если допустил, то кому же остается верить? Не только как измену Родине, но как измену ему лично воспринял бы это Сталин. И вздохнул, хоть и с горечью, но и с облегчением, когда органы НКВД установили точно место и время гибели Аркадия Петровича Гайдара, попавшего в засаду вместе с бойцами отряда, в котором оказался по воле военной судьбы. Могилу Гайдара на оккупированной территории приказано было беречь, но осторожно, не привлекая внимания. Это уж потом, после войны, будет воздано должное писателю-герою и возвысится памятник на берегу Днепра.

До конца своей жизни Иосиф Виссарионович не забывал Аркадия Гайдара, просматривал новые выпуски его книг, поощрял разраставшееся тимуровское движение, несколько раз спрашивал меня о семье писателя. После кончины Сталина я продолжал отслеживать, анализировать те направления, те участки государственного состояния и движения, которые вел при нем. Не в силу необходимости, а по инерции, по многолетней привычке. Да ведь и интересно было наблюдать за суетным делячеством новых политиканов, вырвавшихся из четких рамок сталинского правопорядка, пустившихся во все тяжкие в борьбе за место у власти. Понимал, что всем этим скороспелым дельцам, скользящим по поверхности, не нужны мои обширные разносторонние знания, накопленный десятилетиями очень большой опыт. Да если бы и востребовали они, не стал бы я, после близкого общения с великим человеком, служить беспринципным пигмеям и перевертышам, интриганам, обманщикам и заговорщикам, способностей которых хватало разве что на то, чтобы управлять малогабаритной, полуколониальной республикой. Но, повторяю, отслеживать те многочисленные линии, которые отслеживал при Сталине, я, по мере возможности, продолжал. Феноменальна и поучительна судьба двух, Тимуров, порожденных писателем Голиковым-Гайдаром. Один из них, главный герой повести, созданный высоким творческим порывом, обрел как бы плоть и кровь, получил добрую известность во всем мире, стал идеалом для нескольких новых поколений в нашей стране, символом справедливости, чистоты, милосердия. Пионерское тимуровское движение — это ведь прежде всего бескорыстная помощь тем, кто в ней нуждается, не бессмысленная трата времени, как это часто бывает у молодых, а созидательная деятельность, нужная не только тем, кому помогают, но и самим подросткам: для отвлечения от дурного, для раскрытия того лучшего, что заложено в их душах. А благородство, а мужество? Сколько полезных зерен посеял в мальчишках и девчонках главный персонаж повести "Тимур и его команда", ставший для миллионов хорошим живым примером! Воспринимался он только положительно, со словом «да», чего я, к сожалению, не решусь сказать о другом, о физическом, что ли, Тимуре. Представляется, что жизнь его чрезмерно изобилует отрицанием «не».

Утверждают, что талант, а тем паче гениальность накапливаются постепенно из поколения в поколение. Потом всплеск, взрыв, разрядка. Восхождение обрывается, и вновь идет ровная общечеловеческая линия. Иногда природа может переусердствовать так, что обедненными остаются потомки. А если без философствования, если проще: сказывалась, вероятно, на Тимуре Аркадьевиче специфическая окололитературная среда, в которой он рос и общался, двусмысленность его положения (сын знаменитого писателя, которого, в общем-то, не знал), возможно, и понимание того, что живет не сам по себе, а донашивает славу, обретенную отцом. Прикрыт даже не фамилией отцовской, а его славным литературным псевдонимом. Странный случай.