Можно было бы не упоминать историю с Холмом, если бы этот частный случай не имел долгих последствий, раздражавших Иосифа Виссарионовича. Дело в том, что дотошные немцы полностью использовали ошибочное наше сообщение о взятии города. Пропагандистская машина гитлеровцев «выжала» из этого все, что можно, с большой пользой для себя. Вражеский гарнизон, окруженный в Холме, держался потом несколько месяцев. Самолетами немцы доставляли подкрепления, боеприпасы, вывозили раненых. Холм превозносился Геббельсом как символ стойкости, ставился в пример другим войскам, находившимся в трудном положении. Как для нас — защита Брестской крепости. С натяжкой, конечно. Наши дрались в полной изоляции, а гарнизон Холма имел постоянную связь со своими, снабжался, вдохновлялся и поощрялся высшим командованием. Даже свежие газеты с описанием своего героизма регулярно получали немецкие солдаты в Холме.
Осажденным вражеским гарнизоном командовал упорный и упрямый генерал Шерер, получивший лично от Гитлера распоряжение удерживать город во что бы то ни стало. Во всех подразделениях был зачитан приказ фюрера: "Борцы Холма! Еще немного времени до часа освобождения. Держитесь храбро! Холм имеет решающее значение для предстоящего наступления!" Исполнительные немцы держались. В начале мая 1942 года фашисты нанесли внезапный удар по нашим войскам возле Холма. У врага было много танков. Блокада гарнизона, длившаяся более ста дней, была снята, немцы достигли успеха. Всем участникам обороны города была вручена специальная медаль "За Холм" и представлен двухнедельный отпуск на родину.
Борьбу за этот город и упорство, с которым держался гарнизон, фашисты рассматривали как образец успешных действий в окружении. Оборону Холма они ставили впоследствии в пример войскам, окруженным под Сталинградом. Немецкий писатель Гельмут Вельц, участник Сталинградских событий, в своей книге "Солдаты, которых предали" вспоминает с иронией о том, как в соседнем блиндаже группа офицеров вела для сравнения специальный календарь. "Офицеры гордились каждым зачеркнутым днем, который приближал их к побитию рекорда Холмской группы".
Такова история, начавшаяся с обычного сообщения и возведенная до принципиального пропагандистского противостояния. История, имевшая не столько военное, сколько политической значение. А я доволен хоть тем, что в этом конфликте, из-за которого могли полететь головы и правых, и виноватых, с нашей стороны никто но был обвинен, никто не пострадал.
Ну а Холм мы, разумеется, взяли. Только не в январе сорок второго, а на два года позже. Тут к месту привести сообщение Совинформбюро от 21 февраля 1944 года о «новом» и теперь уже окончательном освобождении не очень большого населенного пункта, получившего широкую известность в годы войны:
"Южнее озера Ильмень наши войска после ожесточенных боев овладели районным центром Калининской области городом Холм. Немцы в течение длительного времени укрепляли этот город и превратили его в мощный опорный пункт. Наши войска, действуя с юга на север, прорвали оборону противника и, быстро продвигаясь вперед, перерезали шоссе Холм — Локня, являвшееся основной коммуникацией немцев. Одновременно советские части форсировали реку Ловать севернее и южнее города Холм и завязали уличные бои. К исходу дня, разгромив противника, наши войска овладели городом Холм.
На улицах города немцы оставили более 500 трупов своих солдат и офицеров. Захвачено 20 танков, 32 орудия, 120 пулеметов, свыше 1000 автоматов и винтовок, склады с боеприпасами и продовольствием. На аэродроме захвачено 45 немецких самолетов, часть из которых повреждена и разбита. Взято значительное число пленных".
На этот раз сообщение было составлено с абсолютной точностью, все факты и цифры полностью соответствовали действительности.
5
К генералу Белову срочно отправился я по поручению Иосифа Виссарионовича, едва завершив продолжительный разговор с ним. Надо заметить, что после известного заседания 5 января Сталин значительно меньше, чем раньше, уделял внимания ведению боевых действий. Понятно: напряжение на фронте ослабло, мы наступали, ближайшие цели были определены, задачи доведены до исполнителей. Сталин занимался экономикой, политикой, партией, идеологией, то есть тем, к чему я прямого касательства не имел. Советов моих не спрашивал, разве что делился иногда по-дружески своими сомнениями, соображениями. Естественно, что и виделись мы реже, и не в официальной обстановке, а, как прежде бывало, — за поздним ужином, ближе к двадцати четырем часам. Для Сталина это была небольшая передышка, подкрепление сил перед дальнейшей ночной работой.
— Николай Алексеевич, что там за стычка опять между Георгием и Пашей, — спросил он и, заметив мое недоумение, усмехнулся в усы:
— Между Жуковым и Беловым. Недавно Жуков нахваливал его, а теперь петушит в пух и прах. Грозит крутыми мерами.
— Честолюбив зело Георгий Константинович, ни с кем не хочет славу делить. Пригибает тех, кто поднимается вровень с ним.
— Это так… А если посмотреть в корень?
— Корней, конечно, несколько, но в принципе все сводится к одному, к установке на полную победу еще в этом году. Тут и ножницы. Белов исходит из своих реальных возможностей. Он наступает непрерывно почти полтора месяца, он прошел путь в полтора раза больше любого другого соединения…
— Мы это знаем.
— Я отвечаю на ваш вопрос. Белов по бездорожью, не получая боеприпасов и фуража, пробился к Юхнову. Мог взять этот город. Да что там «мог» — почти взял его, Варшавское шоссе было бы перерезано. В окружении оказалась бы часть сил группы армий «Центр», ее 4-я полевая армия. Сто тысяч солдат и офицеров, много техники. Все остальные дороги в районе 4-й армии занесены снегом, резервов у фон Клюге нет… Для немцев это был бы крах, во фронте образовалась бы брешь, открылся бы нам прямой путь на Вязьму…
— Хотите сказать, что это была синица в руках, — полуутвердительно произнес Сталин.
— Безусловно. Однако Жукова это не устраивало, у него свой размах, у него директива: силами Калининского и Западного фронтов окружить всю группу армий «Центр». Всю. А как? Мы не усилили Жукова за счет других направлений. Вот он и ищет возможности, маневрирует, давит на подчиненных. Срочно перенацелил Белова, перебросил в другой район: оттуда, мол, выгоднее прорваться прямо на Вязьму. А Юхнов, дескать, пехота возьмет, 50-я армия Болдина. Ан не взяла… Теперь Белов обижен, победа упущена, потеряно время, немцы очухались. Группа Белова уткнулась опять же в Варшавское шоссе, только в другом месте, не может пробиться через магистраль. [Вот что писал впоследствии в статье "Московская битва" бывший начальник штаба 4-й полевой армии генерал Блюментрит: "Что-то вроде чуда произошло на южном фланге 4-й армии. Нам было непонятно. Почему русские, несмотря на их преимущество на этом участке фронта, не перерезали дорогу Юхнов Малоярославец и не лишили 4-ю армию ее единственного пути снабжения. По ночам кавалерийский корпус Белова, который во второй половине декабря причинил нам так много беспокойства, продвигался в нашем глубоком тылу по направлению к Юхнову. Этот корпус достиг жизненно важной для нас коммуникации. Но, к счастью, не перерезал ее. Он продолжал продвигаться в западном направлении…" (Примеч. И. Лукашова). ]
— За это и ругает его Жуков. Почему перешел к обороне, нарушая общий замысел? По словам Жукова, своей нерешительностью Белов срывает план важнейшей операции.
— Но почему опять все требования к Белову, все шишки на Белова?! Он исчерпал свои возможности. Пополнялся за счет освобожденных пленных, местных жителей. К себе брал. Сейчас во всей его группе двадцать тысяч едоков. А у левого соседа, в 10-й армии Голикова, которая только подтягивается, закрепляя успехи Белова, в строю около семидесяти тысяч. У правого соседа, в 50-й армии Болдина, — более сорока тысяч.
С середнячков всегда меньше спроса, и на войне, и в мирное время, согласился Сталин. — Кто больше делает, тот более заметен, к тому внимание… Насчет корней мы с вами выяснили, — пошутил он. И сразу посерьезнел: — Жуков не ограничивается угрозами. Он посылает к Белову своего заместителя генерала Захарова с самыми широкими полномочиями. Мы ценим Захарова за его преданность, за решительность на поле боя, но в другом он способен лишних дров наломать.