Сознаюсь, с большим удовольствием составлял я черновик приказа, представляя, какой радостью озарятся прокопченные дымом, задубелые на морозе лица знакомых танкистов! Сам поехал бы к Катукову с хорошей вестью, но не довелось, были другие дела. А танкисты, их боевые друзья по 16-й армии действительно радовались, прочитав в одном и том же номере «Правды» постановление о присвоении полковнику Катукову звания генерал-майора танковых войск и указ о награждении его орденом Ленина. Об этом я не знал, это Сталин сделал по своей инициативе. В тот же день в подразделениях бригады был зачитан подготовленный мной документ. Вот они, слова, прозвучавшие перед строем танкистов возле заиндевелых машин, где-то на лесных полянах, на окраинах населенных пунктов, а то и в открытом поле. Слова признания воинской доблести и заслуг перед Родиной:

"ВСЕМ ФРОНТАМ, АРМИЯМ, ТАНКОВЫМ ДИВИЗИЯМ И БРИГАДАМ

ПРИКАЗ НАРОДНОГО КОМИССАРА ОБОРОНЫ СОЮЗА ССР

№ 337

11 ноября 1941 г.

г. Москва

О переименовании 4-й танковой бригады в 1-ю гвардейскую танковую бригаду

4-я танковая бригада отважными и умелыми боевыми действиями с 4.10 по 11.10, несмотря на значительное численное превосходство противника, нанесла ему тяжелые потери и выполнила поставленные перед бригадой задачи прикрытия сосредоточения наших войск.

Две фашистские танковые дивизии и одна мотодивизия были остановлены и понесли огромные потери от славных бойцов и командиров 4-й танковой бригады.

В результате ожесточенных боев бригады с 3-й и 4-й танковыми дивизиями и мотодивизией противника фашисты потеряли: 133 танка, 49 орудий, 8 самолетов, 15 тягачей с боеприпасами, до полка пехоты, 6 минометов и другие средства вооружения. Потери 4-й танковой бригады исчисляются единицами.

(…)

Боевые действия 4-й танковой бригады должны служить примером для частей Красной Армии в освободительной войне с фашистскими захватчиками.

Приказываю:

1. За отважные и умелые боевые действия 4-ю танковую бригаду впредь именовать:

"1-я гвардейская танковая бригада".

2. Командиру 1-й гвардейской танковой бригады генерал-майору танковый войск Катукову представить к правительственной награде наиболее отличившихся бойцов и командиров.

3. Начальнику ГАБТУ и начальник ГАУ пополнить 1-ю гвардейскую танковую бригаду материальной частью боевых машин и вооружением до полного штата.

Народный комиссар обороны Союза ССР

И. СТАЛИН

Начальник Генерального штаба Красной Армии

Маршал Советского Союза

Б. ШАПОШНИКОВ".

Так родилась она, наша танковая гвардия, и я горд, что хоть в какой-то степени причастен к ее появлению. От окраины Москвы пройдет потом 1-я гвардейская танковая бригада долгий путь через всю войну: завершающий выстрел ее тридцатьчетверки прозвучит возле Силезского вокзала в Берлине. А Михаил Ефимович Катуков закончит войну командующим 1-й гвардейской танковой армией. Станет он маршалом бронетанковых войск, две Звезды Героя украсят его грудь. На одной из редких наших встреч в мирное время я спрошу Михаила Ефимовича, что вспоминает он чаще всего из той неимоверно длинной войны. И он ответит без колебаний: "Бои под Орлом и на Волоколамском шоссе. Это было самое трудное, самое напряженное и, не удивляйтесь, счастливое время. Я ощутил свою силу, обрел уверенность, что могу бить любого врага. И эта уверенность никогда потом не покидала меня". Нечто подобное чувствовали, вероятно, и многие другие наши воины — участники великого сражения за Москву.

Глубокая ночь. В кабинете Сталина кроме него трое. У Берии красные, воспаленные глаза на бледном одутловатом лице. Настороженный, напряженный начальник Особого отдела РККА Абакумов. И ваш покорный слуга. Я редко встречался тогда с особистом, мало знал его, а он меня — еще меньше. Осторожен он был, любил перестраховаться. Власик однажды намекнул: интересуется, мол, вами Абакумов. "Спрашивал?" — «Да». — "А вы что? Посоветовали не совать нос?" — "Вроде бы начальство…", — уклончиво ответил Власик. А я предупредил: "Сообщите товарищу Сталину, иначе могут быть неприятности, и для вас в том числе". Сообразительный Власик, вероятно, таким образом и поступил. Не ведаю, как было, но при следующей встрече Абакумов почтительно вытянулся передо мной. Это уж слишком привлекало внимание к моей персоне. Пришлось еще раз предупредить через Берию.

В общем-то я был равнодушен к нему, такие, как он, исполнители появлялись в различных ведомствах, функционировали, исчезали почти бесследно. Рядовые граждане-товарищи, взаимозаменяемые. Но — каждый сверчок знай свой шесток. Абакумов же со своей подозрительностью вклинивался куда не следует. Когда я вернулся из Мценска, Борис Михайлович Шапошников вроде бы бесстрастно, подавляя возмущение, рассказал мне вот о чем. Рано утром 5 октября в воскресенье два летчика 120-го истребительного полка Московской зоны обороны, возвращаясь с задания, заметили две длинные колонны, приближавшиеся к Юхнову. Что за войска? Сделали круг и убедились — идут немецкие танки и мотопехота.

В Москве, в штабе ВВС округа, летчикам не очень-то поверили. Юхнов глубокий тыл, откуда там гитлеровцы? Командующий ВВС округа Николай Александрович Сбытов послал на Юхнов для уточнения очень опытного летчика, майора, и в то же время сообщил о случившемся по начальству и в Генеральный штаб. Шапошников, кстати, тоже засомневался: танки, мотопехота — полная неожиданность, прямая угроза Москве! Но дополнительная разведка подтвердила: да, две колонны приближаются к Юхнову.

Сталин спал. Шапошников сам принял экстренные меры. Готовились для выдвижения навстречу врагу несколько воинских частей. Летчики установили наблюдение за колоннами. Командованию ВВС было приказано задержать противника ударами с воздуха. Для этой цели было выделено несколько сотен самолетов. Вероятно, массированный налет остановил бы немцев, а может быть, вообще сорвал бы их замысел. Но… В 14 часов за генералом Сбытовым пришла машина. Генерала доставили к Абакумову. А тот заявил: все намеченные мероприятия отменяются до выяснения обстановки. Летчики — паникеры, они приняли за немцев своих. Потому что фашистов там просто не может быть. Не должны быть там гитлеровцы!.. Веский довод.

К чести Николая Александровича Сбытова надо сказать — он не дрогнул перед главным особистом Красной Армии. К этому времени пятеро летчиков подтвердили, что немцы идут на Юхнов, а он верил своим людям. И готов был ответить за них.

Протоколируемый разговор или, вернее, полуофициальный допрос продолжался недолго. Абакумов на всякий случай обзавелся спасительным для него документом. Он, дескать, сомневался, предостерегал от паники, от того, чтобы нанести удар по своим. А Сбытов до конца выдержал характер. Он не просто подписал протокол, а запечатлел на ответственном документе следующее: "Последней разведкой установлено, что фашистские танки находятся уже в районе Юхнова, к исходу 5 октября город будет занят ими". Очень большое мужество, очень большая боль за судьбу Отечества требовались для того, чтобы написать такие слова. Что было бы с генералом, если бы немцы втот день не заняли Юхнов?! Но они, увы, заняли этот важный опорный пункт на дороге к Москве. Не встретив сопротивления, не подвергшись ударам сотен бомбардировщиков, уже готовых для вылета.

Виновник один — Абакумов. Не удержаться бы ему на посту, не сносить бы головы, узнай обо всем Иосиф Виссарионович. Но как раз тогда он заболел, на двое суток вышел из строя, а когда выздоровел, юхновская история уже потеряла остроту, отодвинулась в прошлое, заслоненная новыми.

В ту ночь, о которой сейчас говорим, Абакумов докладывал о действиях немецких диверсантов, войсковой и агентурной разведки в нашей прифронтовой полосе и в Москве. Подчеркнул, что последнее время немцы проявляют повышенный интерес к району дач на Успенском шоссе от Барвихи, от Жуковки до деревни Борки. Иосиф Виссарионович обратил на это внимание:

— Может быть, они ищут и стремятся уничтожить наши зенитные батареи? Может, они ищут штаб Жукова? (Штаб Западного фронта разместился тогда в густом лесу неподалеку от станции Перхушково, в небольшом военном городке с таким же названием).