Сталина занимало другое. Он говорил, что агитационные, зажигательные песни очень нужны, они выполняю мобилизующую, настраивающую роль. В принципе, это правильно. Однако суть в том, хороша или плоха сама по себе эта песня. Меня, например, до глубины души возмущал куплет:

Мы с железным конем все поля обойдем,

Соберем, и посеем, и вспашем.

Наша поступь тверда,

И врагу никогда

Не гулять по республикам нашим!

Вдумайтесь, какой бессмысленный набор слов! Насчет железного коня это ладно. А дальше? Как можно собрать урожай, потом посеять, потом еще зачем-то вспахать неизвестно что… Труд наизнанку. И еще: если мы "железным конем" обходим все свои поля, то причем тут "твердая поступь" по отношению к врагу, и вообще, с какой стати они должны «гулять» по республикам нашим? Не пригласим — и не будут гулять. А ежели воевать начнут, так уж это, извините, не гулянье.

— Песня взбадривающая, — улыбнулся Иосиф Виссарионович. — Смысла в ней, конечно, немного, но настроение она поднимает. Пророческая песня, пусть используют.

Да уж, действительно — «пророческая»! Очень скоро после ее появления незванный враг на "железных конях", неся смерть и разрушение, прошел по дорогам восьми наших союзных республик. Несколько лет «гуляли» фашисты по нашей земле.

15

Мало пишу я в этом разделе о семейных взаимоотношениях. И не случайно. После смерти Надежды Сергеевны охладел Иосиф Виссарионович к детям, отдалился от них. Да и время было слишком бурное, борьба слишком жестокой: отнимали они все силы и внимание. Но вот к концу тридцатых годов поутихли внутригосударственные бури, а войны еще не нагрянули: Сталин, утвердившись на желанном пьедестале, чаще позволял себе кратковременный отдых. И возраст брал свое: шесть десятков лет — груз ощутимый. Тянуло на природу, на Дальнюю дачу, к Светлане. Однако, как и прежде с женой, не находил он с детьми спокойствия, удовлетворенности. Не чувствовал родства душ, способных продолжать его дело, гордо нести дальше его фамилию. Не повезло человеку в личной жизни, а отсутствие семейной доброты, ласки, радости не могли не отражаться на его состоянии и, соответственно, на работе. Пресловутая раздражительность Сталина, его гневные вспышки во многом проистекали отсюда.

О женитьбе Якова Джугашвили мы уже говорили. Его Юлия Мельцер оказалась не только красивой, но и достаточно тактичной. Я бывал у них в Ленинграде. Потом семья переехала в Москву. Сложилось впечатление, что они любят друг друга, особенно Яков жену. Застенчивый, носатый, узкоплечий, Яков, впервые согретый большим теплом, как-то расправился, посолиднел, хорошо смотрелся рядом со своей броской супругой. А главное — Юлия никогда не настраивала его против отца. Наоборот, подчеркивала, что Иосифу Виссарионовичу трудно на высоком посту, ему не до них, он заботится о всем народе.

И хотя Иосиф Виссарионович по-прежнему считал: Яков слишком Джугашвили, чтобы стать Сталиным, в его отношении к сыну наметилось явное потепление. Особенно после того, как сын поступил в 1939 году в Артиллерийскую академию на командный факультет. До этого Яков окончил институт инженеров транспорта, но Сталину почему-то не нравилась эта специальность. А теперь Яков «определился», как казалось Иосифу Виссарионовичу. Только ведь не угадаешь, чем сегодняшее деяние оборотится в будущем.

В военной форме, вообще украшающей мужчин, Яков Джугашвили выглядел более мужественным, уверенным. И все-таки оставалась в нем какая-то мягкость, я бы даже сказал — робость. Совсем ничего не было от решительности и категоричности Сталина. Даже лицом не похож на отца. Одна из определяющих черт внешности Иосифа Виссарионовича — узкий лоб. А у Якова лоб нормальный, высокий, чистый… Не в отцовскую породу пошел сын.

Встреч с Иосифом Виссарионовичем Яков избегал. На Ближней даче, в «Блинах», я его никогда не видел. Наведывался лишь на Дальнюю дачу, где жили бабка и дед Аллилуевы, где часто бывала Светлана, в ту пору умная, добрая, рассудительная девочка, в характере которой, впрочем, уже начинали проявляться капризность и эгоизм.

Мне показалось, что Яков ищет (нерешительно, но ищет) разговора со мной наедине. Я предоставил ему такую возможность. С северной стороны дачи, за высоким забором, были большие заросли лесной малины. Малозаметная железная калитка, выводившая в ту сторону, была постоянно закрыта, но однажды я попросил отпереть ее — когда созрели красные ягоды. И вывел "на малину" все дачное общество.

Кто прихватил с собой кружку, кто легкую коробочку, только у невезучего Якова каким-то образом оказалась в руках эмалированная кастрюлька, совершенно не сочетавшаяся с его новенькой, хорошо сшитой формой. Удобная была мишень для шутников.

Яков держался поближе ко мне. Я чувствовал, что он очень хочет, но не осмеливается спросить о чем-то. С тех давних пор, когда он только приехал в Москву и называл меня дядей Колей, прошло много времени, мы редко виделись, но мое доброе к нему отношение не переменилось. Чтобы он почувствовал это, я первым задал ему вопрос, личного, так сказать, порядка. Почему мол, он, имея инженерское образование, пошел в артиллерию, а не в пионерные войска?

Ответит ли он искренне? И вообще поймет ли меня? Пионерными войсками в русской армии до середины прошлого века назывались войска инженерные. Знает ли об этом слушатель военной академии Джугашвили-Сванидзе?

— Так захотел отец, — доверчиво ответил Яков. — Он посоветовал… Считаете, лучше, если бы я стал дорожником или сапером?

— Инженерные знания артиллеристу не повредят, только помогут… Но ты, кажется, хочешь сказать мне что-то?

— Да. — Он положил на землю пустую, мешавшую ему кастрюльку, помолчал и произнес с отчаянной решимостью: — Дядя Коля, как вы думаете, могу ли я побывать на Новодевичьем кладбище?

Он давно не называл меня так, я был тронут, сразу понял его переживания, тревогу, волнение. Он хотел навестить могилу Надежды Сергеевны Аллилуевой, на которой не бывал со дня похорон, но не знал, как поступить. И доверился мне.

— Ты хочешь знать, как отнесется к этому Иосиф Виссарионович?

— Да, если ему станет известно.

— Можешь не сомневаться, ему доложат. Тайком ничего делать не надо, это только усложнит ваши взаимоотношения.

— Но как же мне поступить?

— Подождем. Я постараюсь найти решение, не ущемляющее его самолюбия.

Стремление Якова побывать на могиле Надежды Сергеевны было вполне естественным, но реакцию это могло вызвать очень неприятную, граничащую со взрывом — в зависимости от настроения Иосифа Виссарионовича. Мне надо было подумать основательно.

В ту пору статус Новодевичьего кладбища весьма отличался от послевоенного. Там хоронили тех, у кого были прежде погребены родственники. То есть самых обычных людей — по наследству. Но все чаще там хоронили тех, кто пользовался большой известностью, кто прославился на всю страну. Артистов и писателей, знаменитых конструкторов, академиков, героев, генералов… Жители Москвы и приезжие ходили на Новодевичье и в будни, и в праздники отдан, дань уважения, поклониться своим великим согражданам.

Довелось мне слышать байки о том, что Иосиф Виссарионович якобы навещал могилу жены, подолгу сидел там на скамеечке, предаваясь тоске и печали. А кладбище, дескать, перед его приездом тщательно прочесывали и за каждым памятником прятался охранник… Чушь все это! На могилу Сталин не ездил — он вычеркнул Надежду Сергеевну из своей судьбы разом и безвозвратно.

Скамеечка возле надгробия Аллилуевой действительно была установлена, а в крепкой монастырской стене поблизости от могилы пробили калитку — чтобы родственники не пользовались общими воротами. Ходили через эту калитку отец и мать Надежды Сергеевны, пока сами были живы. Изредка с ними приезжал Василий. Никаких особых мер при этом не принималось. Два-три охранника сопровождали, не подпуская к могиле посторонних посетителей и любопытствующих, коих всегда находилось порядочно.

Чаще Василия у матери бывала Светлана. Ее, наследницу, оберегали более тщательно, однако не устраивали никаких прочесываний, кладбище не закрывалось, отсекался лишь небольшой участок, где захоронена Надежда Сергеевна. А закрыли Новодевичье, сделали его недоступным для простых людей уже потом, при Леониде Ильиче Брежневе. Почему? Что понадобилось скрывать? Боялись демонстраций возле могилы Хрущева, паломничества к могиле Твардовского? Возможно. Однако, думаю, это не главное, это лишь повод, а не причина. Брежневские соратники закрыли Новодевичье для того, чтобы превратить это кладбище, пантеон — памятник замечательным личностям, в место захоронения чиновников: по должностям, по номенклатуре. Великий чиновник захватил полную власть, великий государственный и партийный бюрократ заботился сам о себе. На Новодевичьем стали хоронить не тех, кого любил народ, а никому не известных министров, их многочисленных замов. Если раньше почти каждый, даже самый скромный памятник на могиле артиста, писателя, генерала был произведением искусства, то при Брежневе начали появляться однообразные обелиски, громоздкие надгробья, отнюдь не свидетельствующие о хорошем вкусе и чувстве меры.