Было совершено шесть боевых вылетов. Это были первые шаги к подлинному мастерству. С каждым вылетом Николай Жмаев осознавал, какое это трудное и необычное дело — вести бой в воздухе.

Последняя схватка с японцами сложилась не в пользу Жмаева. Бомбардировщик, объятый пламенем, неудержимо валился вниз.

— Прыгай! — приказал командир корабля.

И Жмаев выбросился за борт. Это был первый боевой прыжок Николая. 15 учебно-тренировочных прыжков, совершенных в школе, стоили одного такого. Парашют непривычно болтало, и Николай еле дождался прикосновения земли. К счастью, все обошлось хорошо. Товарищи тоже приземлились удачно.

Обгоревший, исковерканный самолет лежал совсем недалеко.

Великая Отечественная война застала Жмаева на Западном направлении. Николай отчетливо понимал, что предстоит суровая схватка с коварным врагом. Биться придется насмерть. Гитлеровские солдаты топтали кровавым сапогом цветущие поля Белоруссии, стремительно продвигаясь на Смоленск и далее на Москву. В воздухе происходили неравные бои.

Стрелок-радист Жмаев, познавший невзгоды войны, вместе со своими товарищами храбро отстаивал свою родную землю.

…Было это в начале войны. Командование дало задание разрушить мост в тылу врага. Трое суток советские самолеты летали за линию фронта, бомбили мост, но результатов не достигали. Гитлеровцы всеми силами оберегали мост. Его прикрывали зенитчики и прожектористы, истребители и бомбардировщики, пулеметчики и стрелки.

— Неужели нет никакого выхода, — размышлял Жмаев. — Выход надо найти во что бы то ни стало.

Как-то он подумал: «А что, если для бомбежки бомбы связывать по две? Это уже сила».

Своими мыслями он поделился с командиром, который сразу же решил испытать новый метод. Бомбы связали цепями по две. Самолет взмыл вверх. Вот и мост. Полетели вниз на объект спаренные бомбы. С первого же захода мост был разрушен.

С тех пор в эскадрилье еще больше полюбили стрелка-радиста за уральскую сметку.

Летали днем и ночью.

…Однажды командир эскадрильи собрал экипажи. Это было 17 июля.

— Фашистские танки крупной группировки, — взволнованно говорил командир, — сосредоточились в районе города Слуцк. Приказано уничтожить танки, разогнать группировку, сорвать планы немецкого командования.

Экипажи молча выслушали боевую задачу, стараясь не пропустить ни одного слова командира.

— Товарищи! — уже не так строго, а задушевно, как отец к сыновьям, обратился командир. — Все мы коммунисты и комсомольцы. Я думаю, врага мы не должны пропустить.

И вот «девятка» краснозвездных СБ уже в воздухе.

Николай крепко задумался над словами командира. Он, комсомолец Жмаев, будет драться, как всегда, упорно. Да разве только он один.

Жмаев принял сигнал перенацеливания. «Бомбить на станции Н. эшелоны с войсками и техникой», — требовал приказ.

…Под крыльями самолетов все гуще и чаще рвались снаряды. Вот-вот появятся фашистские истребители… Командир поставил новую задачу и повел эскадрилью на объект. Враги не ждали удара с воздуха и оттого не оказали упорного сопротивления. Задание было выполнено с большим успехом.

Отбомбившись, СБ отходили от цели и тут неожиданно 10 «мессершмидтов» навалились на «девятку». Завязался упорный бой.

В этом неравном бою Жмаев сбил два истребителя. Фашисты не выдержали смелых ударов и, боясь новых потерь, поспешили «оторваться» от советских летчиков. Это был крупный успех не только Николая, но и серьезная, боевая удача всей эскадрильи. Не потеряв ни одного человека, «девятка» возвращалась на аэродром.

В феврале сорок второго года экипажу самолета было приказано выполнить специальное задание члена военного Совета фронта Н. С. Хрущева: выбросить десант в районе города Унеча.

В полете экипаж зорко наблюдал за территорией, занятой захватчиками. Воздушный корабль точно в срок вышел к заданному месту. Десантников благополучно выбросили на парашютах, и самолет повернул на восток.

Советские летчики были готовы ко всяким неожиданностям, но два «мессера» появились так внезапно, что не осталось и минуты на размышления. Завязался неравный бой. От всего экипажа потребовалась выдержка, хладнокровие, умение драться с сильнейшим противником.

Успех решали сотые доли секунд. В это мгновение нужна была особенная слаженность экипажа — командира корабля, штурмана, меткий огонь воздушного стрелка-радиста. Пулеметные струи «мессершмидтов» не один раз хлестали по телу советской машины. Николай отвечал неистовым огнем. Напряжение нарастало… И вдруг на машине перестал работать правый мотор. В этот момент меткий выстрел Жмаева свалил «мессера», и тот, ярко вспыхнув, камнем пошел к земле. У второго фашиста весь пыл, как рукой сняло, и наш бомбардировщик, войдя в облачность, потерял его из виду.

Летчик вел самолет на одном моторе и все же вынужден был сесть, не долетев 50 километров до аэродрома. К счастью, это была наша территория. Пилот посадил израненную машину благополучно.

Через трое суток на этой же боевой машине славный экипаж осторожно пробрался в глубокий тыл врага и доставил ценный груз партизанам. Обратно взяли еще более ценный груз — тяжело раненных бойцов-партизан.

Думал ли ты, читатель, сколько надо умения, максимальной выдержки, чтобы точно проложить воздушную трассу к определенному квадрату на территории, занятой врагом, благополучно сесть не на подготовленный аэродром, а всего лишь на обычную полевую, ничем не оборудованную площадку и удачно взлететь в тот момент, когда вот-вот вас накроют враги? Только выполнение одного такого специального задания является настоящим подвигом.

За два года войны Николай Жмаев возмужал, приобрел новые черты: спокойствие и выдержку в бою. В его сердце — лютая ненависть к врагу, беспредельная любовь к своим товарищам, ко всем советским людям. Как драгоценную реликвию хранил он простенькую на вид литографскую открытку. На открытке женщина-мать с ребенком, прижатым к груди. «Воин — спаси!» было написано на ней. Николай видел в этом священный призыв народа, партии, членом которой он является, нещадно громить врага, изгонять его с нашей земли.

С каким душевным трепетом Николай Романович передал эту открытку для музея. Он ее берег и хранил всю войну и 13 лет после войны. Большая человеческая душа у этого воина.

…Сотни боевых вылетов позади у Николая и его товарищей.

— И днем, и ночью, и в ветер, и в дождь, и зимой, и летом — всегда погода для нас только летная, — не раз говорил Жмаев своим товарищам по оружию.

Весна и лето сорок третьего года. Советская Армия громит хваленые фашистские орды. Не удержаться немцам на Украине и в Белоруссии, скоро, очень скоро побегут захватчики из-под Ленинграда и Одессы. Ветер подул с Востока, и нет уже больше сил у фашизма встать ему наперекор.

Все чаще летает эскадрилья на боевые задания. Все чаще рапортует о победе.

…21 августа в районе Харькова эскадрилья, теперь уже ПЕ-2, попала в сильнейшую зону зенитного огня. Потолок на пределе, а пучки разрывов и удары молний подбрасывают самолет. Черная туча заволокла небо, и хлещет ливень, как из ведра. Нарушилась связь с землей.

«Надо уходить», — думает Жмаев. Но тут же он представляет, что, возможно, его товарищи где-то рядом дерутся с наседающими «мессерами»?

Николай с привычным напряжением вглядывается в грохочущее небо, в непроглядную муть. Невесело на душе. Яркие молнии ослепляют. Трещат мембраны наушников. Радист-стрелок по-прежнему неутомимо ищет связь, забыв обо всем на свете. Только при выходе из облака связь была снова установлена, и Николай впервые за вылет спокойно вздохнул.

Теперь уже наши самолеты летают большими группами. Народ, партия и правительство дали столько боевых машин, что и не снилось Николаю в первые два года войны.

Но захватчики и после Сталинграда и Орловско-Курской дуги дерутся с неменьшим остервенением, боятся русского «котла». 9 марта сорок четвертого года дважды летал Николай в составе значительной группы на разгром штабов и узлов связи противника в районе Золочев — Славна. Немецкие истребители, как осы, бросались на ПЕ-2. Наши «пешки», как их любовно прозвали на фронте, смело бросались в атаку, отражая мощным огнем наскоки «мессеров» и выходили победителями.