— Пару слов? Ты такой скромный, дорогой. Как всегда. С самого начала.

— Тебе это нравилось!

Мысль, что он прав, она это знает, и он знает, что она знает, убила ее. Сначала ей это нравилось. Ей все нравилось в Питере: его снобизм, его притворная застенчивость, скрывавшая жажду власти, которая вскоре расцвела махровым цветом. Он в университете спас ее от изоляции. Какую же ошибку совершили родители, когда послали ее в Уэллесли, к другим таким же отверженным, но там так много занимались спортом, там была до чертиков нормальная атмосфера. В мае там праздновали День дерева. Было живописное озеро. Там было так тихо и спокойно, что начинало тошнить. От отчаяния Беверли занялась теннисом.

«Или это, или пинг-понг, — писала она родителям, надеясь, что они поймут скрытый смысл этих слов, потому что знали, как она не любит спорта. — Конечно, дорогие мои, всегда есть синяки и шишки, но все-таки…»

Беверли не закончила фразы. Таков был ее нынешний стиль. В этот стиль вписывалось и обращение «дорогие мои», которое она подцепила на Востоке, но не от уродов в Уэллесли, а от двух девиц на корте из колледжа Рэдклиф. Разница между двумя колледжами объяснялась просто. В Уэллесли ты причесываешься и ждешь, когда юноша поведет тебя есть мороженое. В Рэдклифе ты не причесываешься и сама мчишься на кинофестиваль в Бреттле. Но понимали ли ее родители такие важные различия? Конечно, нет. А Питер Беннет Нортроп III понимал, и это, помимо всего прочего, привело спустя восемь лет и после двух детей к этому паршивому октябрьскому утру.

Даже их разрыв стал фикцией, потому что Питер месяц тому назад приполз к ней, когда Лу Маррон бросила его (вспомните болтовню Симоны, смерть Дэвида и реакцию Лу на нее). Конечно, Питер отрицал, что его возвращение связано с Лу. Он утверждал, что не может ни минуты прожить без своей любимой жены и чудесных детей.

— В глубине души я человек семейный, — провозглашал он.

— Семейные люди не накачивают жен наркотиками и не вовлекают их в оргии со своими подружками, не правда ли?

— О, — как всегда беспечно сказал Питер. — У всех свои маленькие причуды.

Это была правда, только Беверли не назвала бы их маленькими. Она часто думала, что случай в том доме повлек за собой многие, если не все, приступы, потому что не могла выбросить его из головы, и эти мысли деморализовали ее до крайней степени. Вина и наказание. Оргии и мигрени. Да.

Из ванной раздался шум воды. Мужской голос чертыхнулся.

— Питер, ты бреешься?

— Нет, делаю «Трусливый Бродвей».

— Что это?

— Новый лосьон после бритья.

— А что значит «делаю»?

— То, что это новый танец, тупица.

— Питер, — крикнула она, хотя от шума заболела каждая клеточка, — ты вернулся меня мучить?

— А для чего еще существуют браки?

— Надеюсь, ты порежешь себя на куски.

— Некоторые так и делают. Иногда мне кажется, что меня не любят, и синдикат здесь ни при чем.

Она не хотела в очередной раз выслушивать эту историю. Тони Эллиоту недавно предложили, чтобы колонка Питера распространялась через сеть национального синдиката под названием «Взгляд Питера на будущее», но Беверли было плевать. Карьера Питера ее больше не интересовала. И все-таки она разрешила ему вернуться. Почему?

Впервые за долгое время ее внимание привлекла висевшая на стене картина Ларри Риверса. В живописи было что-то странное. Повесишь картину и перестаешь замечать ее. Переехав в город, Беверли занялась коллекционированием. Хоть какое-то дело. Лучше ходить по галереям, чем напиваться до бесчувствия, но времени хватало на оба занятия. Ей нравилось ходить по галереям. Она чувствовала себя очень умной и образованной, хотя и не понимала многого из того, что показывали, и временами ей казалось, что ее дурачат.

Свежевыбритый Питер высунулся из-за ситцевой занавеси.

— Все нормально, дорогая?

— Нет, голова разболелась.

— Принести таблетки?

— Я их теперь не пью. Из-за них начинается сердцебиение.

— Я этого не знал.

— Доктор Роджерс сказал, что на некоторых они так действуют.

— Может, если бы ты пила поменьше, тебе стало бы лучше? Спиртное действует на сосуды.

— Но только оно удерживает меня в здравом уме, и не надо читать мне лекции о силе воли.

— Для лекций сейчас слишком раннее время.

— Слава Богу.

— Между прочим, Маргарет уже должна была прийти. А я не слышу привычных шумов.

Беверли содрогнулась от страха.

— Дорогой, я совершенно забыла. Маргарет сегодня будет поздно. Она рвет зуб. Ты не отведешь детей в школу?

— Конечно, нет. — Голос у Питера был неприятным. Он не прощал ошибок. — Надо было сказать раньше. У меня скоро встреча.

— Извини, ты прав.

— Если Маргарет нет, значит, дети не оделись и не позавтракали.

Он вышел и через несколько минут вернулся с нахмуренным лицом.

— Они в постели Салли дрались подушками. Ты, должен признаться, добилась успеха в одном. Они не осмеливаются беспокоить свою хрупкую мамочку по утрам. Это ты вдолбила им в головы. Салли сказала: «Мамочка не любит, если ее тревожат, пока она не выпьет кофе». Я достал им одежду. Салли оденет Питера, и им придется ехать без завтрака из-за твоих провалов в памяти.

Упреки, сплошные упреки. Но на этот раз Питер абсолютно прав, она забыла о детях. Слезы отчаяния навернулись на глаза, но Беверли удалось проглотить их.

— Питер, — сказала она через секунду, — зачем ты настаивал на примирении? Ты же меня не любишь.

— Смешно. Конечно же, люблю. Ты моя жена.

— Да, это тоже своего рода любовь. Но я не о ней.

— Слушай, Беверли, мы женаты восемь лет. Не могу же я вести себя, как пылкий студент.

— А как ты вел себя с Лу Маррон?

— Боже, снова об этом? Это совсем другое. Я же тысячу раз говорил. Это просто связь. А связь — это не брак. Именно поэтому женатые мужчины их и заводят. Разные ситуации.

Беверли вспомнила о своей связи с Йеном. После возвращения Питера она перестала с ним встречаться, но только на неделю. Присутствие Питера скоро стало невыносимым, и она позвонила Йену и напросилась на обед. Подозревая ее тайные мысли, он пригласил ее к себе на квартиру. Йен жил всего лишь в нескольких кварталах от телестудии, где работал, и теперь они встречались там дважды в неделю днем, по вторникам и четвергам. Вспоминая день в загородном клубе в Гарден-Сити, она подумала, что вторник и четверг были днями встречи Ди-Ди с человеком, который преподавал музыку Ренессанса. Тогда Беверли была шокирована бесстрашием Ди-Ди, а теперь и сама делает то же самое. Ди-Ди, должно быть, в гробу переворачивается от смеха.

— Тебе тридцать лет, Беверли, и ты мать двоих детей. Ты не считаешь, что пора жить соответственно возрасту, помнить об обязанностях и прекратить лгать о театральной группе?

— Да, да, ты прав, — утомленно сказала Беверли.

Она знала, что имеет в виду Питер, говоря о разнице между связями и браком, и эти мысли угнетали ее. Перед возвращением Питера Йен попросил ее развестись и выйти за него замуж. Если бы Беверли согласилась, связи у них не было бы, ушло бы все очарование тайны. Йен стал бы ее мужем, и она, очевидно, вскоре завела бы новую связь. Ее удивляло, как супружеские пары с большим стажем преодолевают повседневные трения совместной жизни. Или у них такая же жизнь, как у них с Питером?

— Ненавижу эту кровать, — сказал Питер, все еще не снимая халата и ночных тапочек. — Какого черта ты ее купила? В ней я чувствую себя идиотом.

Беверли нравилась кровать с нежно-розовым балдахином.

— Когда я покупала кровать и снимала эту квартиру, мы оба не думали, что будем жить вместе. Помнишь? Мне она кажется романтичной.

В ней была безопасная замкнутость пространства, и Беверли часто залеживалась до обеда, читая «Таймс» или новый роман. К сожалению, сегодня был всего лишь понедельник, значит, она увидит Йена только завтра. Вчера ночью они занимались с Питером любовью, но оргазма у нее не было. Он ее не возбуждал, скорее даже, вызывал отвращение, хотя все делал, как и прежде. Так что дело не в том, что он делает, дело в том, какой он и как она его воспринимает. Беверли изменилась после той ночи в доме у Тони Эллиота. Эти жуткие гипсовые люди и до сих пор остававшийся во рту вкус Лу Маррон…