Прошло еще немного времени, и от императора пришла записка, в которой он просил меня о свидании. Или, возможно, это был приказ? У меня, во всяком случае, не было намерения отказывать. Я лишь беспокоилась из-за князя Долгорукого. Как скрыть от него мой визит во дворец? Могу ли я быть уверена в том, что он не воспылает ревностью и не начнет разыскивать меня повсюду? Но император решил эту проблему поистине с царственной легкостью. Князь Долгорукий получил какое-то государственное поручение и на несколько дней уехал из города.
В назначенный вечер камергер его императорского величества встретил меня у бокового входа во дворец и повел сначала вверх по изогнутой лестнице, а затем по длинному коридору. Нигде не было видно ни охраны, ни лакеев — император оказался на редкость предусмотрителен. Камергер негромко постучал в одну из дверей, выполненных в виде панелей, впустил меня и бесшумно, как тень, исчез где-то за моей спиной.
В просторной комнате с высоким потолком ярко пылал камин. Окна плотно закрывали бархатные гардины золотистого цвета. На полу из желтоватого мрамора лежали черные медвежьи шкуры. Широкая постель также была покрыта каким-то черным мехом. Массивные золотые украшения на темного цвета мебели слабо поблескивали при свете мерцающих свечей.
Это напоминало что-то вроде театральной декорации с максимальным использованием сочетания золотого и черного цветов. Император Александр появился на этой сцене, словно актер. На нем был длинный черный халат из камчатной ткани, делавший его выше ростом и служивший отличным фоном для его светлых волос. Я подумала, что даже император способен быть тщеславным, и присела в глубоком реверансе.
Император не стал тратить времени на всякие предварительные церемонии. Он быстрыми шагами подошел ко мне, привлек к себе и сбросил с моих плеч меховую накидку. Затем приветствовал меня долгим, жадным поцелуем. Я закрыла глаза, наслаждаясь этим мгновением, ведь сейчас впервые в жизни меня целовал император.
Черные медвежьи шкуры под босыми ногами рождали какое-то новое, необычное ощущение. Они ласкали и щекотали, царапали и похрустывали; за всем этим чувствовалась какая-то первобытная простота, какая-то чарующая приземленность. Это ощущение, пожалуй, единственное, что запомнилось мне в ту ночь. Император Александр не шел ни в какое сравнение с Джеймсом. Недостаток утонченности он компенсировал силой и настойчивостью, пытаясь произвести на меня впечатление своей юношеской неистовостью. В конце концов, несмотря на все его усилия, я пришла к выводу, что император ничем не отличается в постели от любого самого обыкновенного мужчины.
Император Александр, конечно, не подозревал, что я могу делать подобные сравнения, и был чрезвычайно удовлетворен и горд собой. Он решил сделать перерыв и закутал меня в тонкую кашемировую шаль. На маленьком столике чуть в стороне на кубиках льда стоял поднос с черной икрой, а рядом — холодная, запотевшая бутылка шампанского.
— От любви у меня появляется аппетит, — сказал император с улыбкой, целуя мое ухо. — А кроме того, икра помогает в любви.
Он придвинул столик поближе к постели и серебряной ложкой принялся накладывать икру на тонкий хрустящий хлебец. Неожиданно тоже почувствовав голод, я с наслаждением раздавливала во рту маленькие серые икринки. Император поднес к моим губам полный бокал шампанского, и слегка искрящееся вино потекло у меня по подбородку, по шее. Улыбаясь, он стал поцелуями убирать капли шампанского с моей груди. Там не оставалось уже никаких капель, а он еще долго и страстно продолжал целовать меня. Потянувшись, не глядя, к столику, чтобы поставить на него пустой бокал, он промахнулся — бокал полетел на пол и со звоном разлетелся на осколки.
На рассвете у бокового входа меня ожидала карета. Император пользовался всеми преимуществами любовника и был избавлен от всех неудобств. Именно мне пришлось подняться в полутьме, одеться и следовать за неясной фигурой камергера к выходу на морозный воздух. Очарованный и влюбленный, император Александр отпускал меня домой. С тяжелыми веками я ехала по еще не проснувшимся улицам Санкт-Петербурга, размышляя о том, что благосклонность монарха связана, оказывается, с определенными трудностями.
Когда после полудня я проснулась в своей постели, проведенная с императором ночь казалась мне теперь столь же нереальной, как сон. К счастью, у императора Александра память была лучше. Присланное им сверкающее бриллиантовое ожерелье, которое опровергало его слова о том, что не существует превосходящих мою красоту драгоценностей, подтверждало абсолютную реальность всего происшедшего.
Хотя Россия была «страной на другом конце света», новости из Европы поступали сюда регулярно, хотя и с некоторым опозданием. В начале апреля в Санкт-Петербург пришло сообщение о том, что Англия подписала мирный договор с Францией. Таким образом, Наполеон одержал верх над своим последним противником — непримиримой Англией. Конечно, этот мир не принимался всерьез ни одной из сторон и не мог считаться прочным, и все же на данный момент Франция оказалась победительницей.
Я попыталась представить себе ярость Джеймса, безнадежное отчаяние мистера Питта и лорда Карткарта, горечь Карло и неистовство Брюса Уилсона. Все оказалось напрасным — все их планы и усилия, вся их работа и потраченные впустую деньги. Против моей воли я готова была выразить восхищение Наполеоном. Как же все-таки ему удалось осуществить задуманное, в то время как остальные не достигли ничего? Что еще захочет он предпринять, чтобы доказать свое величие?
Наполеон не замедлил использовать этот дипломатический успех для усиления своего влияния во Франции, показав всему миру, что только начинает подниматься во весь рост. Во время предстоящих в стране выборов французам предлагалось ответить на два вопроса: 1. Должен ли Наполеон Бонапарт пожизненно сохранять пост первого консула? 2. Будет ли он иметь право сам назначить своего преемника?
Наполеон предпочел вынести на народное голосование лишь первый из этих двух вопросов. Вся Франция ответила на этот вопрос утвердительно — и Наполеон стал пожизненным первым консулом, сосредоточившим в своих руках всю полноту власти.
Этот успех Наполеона отчасти даже помог мне. Император Александр, который всегда демонстрировал свое дружеское отношение к Франции, впервые за все время выразил недоверие Бонапарту. Как сообщил мне князь Долгорукий, император высказался следующим образом: «Бонапарт не дал никаких доказательств того, что его действия свободны от личных амбиций и предпринимаются в интересах Франции или соответствуют конституции, действие которой он клялся восстановить после десятилетней диктатуры. Он предпочитает копировать королевские дворы Европы и продолжает грубо нарушать конституцию своей страны. Можно сказать, что он стал одним из наиболее жестоких тиранов в истории…»
Я могла бы еще многое рассказать императору Александру о Наполеоне. Могла бы объяснить ему, что Наполеон никогда не действовал в интересах своей страны — ни его родной Корсики, ни избранной им Франции. Для этого человека всегда имели значение лишь его собственные интересы, и в противостоянии Франции и Корсики он поддерживал то одну, то другую сторону — в зависимости от того, что в данный момент наиболее для него выгодно. Можно было бы также поведать императору о том, как Наполеон умеет обманывать людей, используя их и потом отшвыривая прочь за ненадобностью, а также о его манипулировании народными массами и полном безразличии к судьбе отдельного человека. Но мне не часто удавалось встретиться с императором, а когда это все же происходило, он предпочитал разговаривать со мной о вещах, далеких от политики и мировой истории. Вот почему я была вынуждена доносить до императора свое мнение через князя Долгорукого. Таким образом, во многих случаях мне удавалось заранее определить содержание разговора между ними. В конечном итоге эти многочисленные беседы не могли не оказать своего влияния на политику императора Александра.