Элинор прожевала шоколадную крошку и кивнула.

Миссис Крейн продолжала, отгоняя краешком передника назойливых мух.

— К тому же я помню человека, о котором она мечтала, — его убили в Омаха Бич. И я не думаю, что Джулия взглянула хоть на одного парня после этого. А люди быстро забывают о таких вещах. В основном потому, что так им удобнее. А такие, как этот Марвин Коулс, предпочитают молоть языком. Он отвертелся от армии, сославшись на то, что его бедная беспомощная мать останется совсем одна на ферме. Но как только подвернулся момент, он продал ферму, отправил маму в дом престарелых, а сам женился на Грейси Белл Ментон, потому что ее папочка купался в деньгах. Так оно и было, — добавила она, подбирая шоколадные осколки с блюдца и с удовольствием отправляя их в рот, — пока все деньги не пошли прахом из-за спекуляций, и Марвин увяз.

— Он ведь разведен.

— Именно по этой причине. Дорогая, я не спросила, не добавить ли в ваш кофе сахару или сливок?

— Спасибо, я выпью черный. И еще спасибо за Джулию. Она так добра ко мне.

— Вы хорошая девочка. Все, кто видели, как вы заботились о вашем бедном мальчике, знают это. У вас нет родственников, так я понимаю?

— Двоюродные братья. Они остались в Огайо.

— Представляю себе. Ведь никто не приезжал поинтересоваться вашей жизнью. А вот мне повезло. У меня есть сын, и невестка хорошая, у них трое отличных детишек.

— И вы переедете к ним?

— Не совсем. В маленький домик по соседству. Просто буду жить рядом с ними. Мой мальчик хочет сдать ферму в аренду, а вот мне желательно продать ее. Ведь мой сын уже немолод. Возьмите еще печенье.

— Я и так уже съела целых три.

— Возьмите еще, и я тоже, тогда все и съедим.

Логика была неоспоримой, на взгляд Элинор. Забыв намеренно о своем отражении, которое она этим утром видела в зеркале, она согласилась.

Миссис Крейн жевала печенье.

— Джулия тоже одинока. Ее единственный брат и его жена давно погибли в автокатастрофе. Конечно, они не общались при его жизни, и люди говорят, что Джулия виновата, но это не так. Он попросту выжил ее из родительского дома, чего она ему никогда не простила. На ее месте я сделала бы то же самое. Гадкий мерзавец, вот кто он был. Допустим, у него была хорошая жена. И милый сын, очень изящный, теперь ему, наверное, около пятидесяти лет. Как летит время! А может быть, он тоже погиб в этой катастрофе, я не припомню.

Она резким движением отогнала еще одну муху. Элинор допила кофе, с огромным удивлением думая: «За последние пять минут я узнала о Джулии больше, чем за все годы, что работала у нее».

— Допили? Пойдем, посмотрите на мою мебель.

Миссис Крейн встала, также допив свой кофе. Элинор тоже поднялась, поморщившись от боли в спине. Она спросила:

— Марвин нашел что-нибудь, что ему понравилось?

— Ну что вы, дорогуша, я и на порог его не пустила. Он может приехать на аукцион, как все остальные. Сначала передняя комната. Кажется, я припоминаю, что Джулии нравилась качалка моего деда, но я заберу ее с собой.

— По-моему, звонит телефон.

Они прислушались. На этот раз звонок раздался четко. Миссис Крейн указала Элинор на залитую солнцем приемную и пошла к телефону.

Оставшись в одиночестве, Элинор осмотрелась. Высокие узкие окна, на одном висит клетка с канарейкой, которая деловито роняет зернышки на тканый одноцветный коврик. Удобная, обтянутая материей софа и реставрированные стулья. Белый стол конца пятидесятых годов венчали лампы из универсального магазина и пышная лоза из пластика. Гигантский телевизор. Резной кофейный столик на ножке с завитками, на нем сумка с рукоделием. А между дверей из кухни в столовую стоял действительно очаровательный честерфилдский сервант, покрытый несколькими слоями потемневшего лака. Попадание прямо в точку.

Элинор достала список Джулии и взглянула. Там он был.

Миссис Крейн все еще находилась у телефона. Элинор еще раз внимательно осмотрела сервант. Безупречно. Когда она выпрямилась, ее глаза устремились к широкой, в рамке, фотографии на стене. Там были миссис Крейн, ее муж, сын, его жена и «трое отличных детишек». Они смотрели прямо в объектив. Расслабленные. Спокойные. Улыбающиеся.

Слезы набежали на глаза Элинор, капая с ресниц, и она внезапно отвернулась, не в силах вынести этого вида. Семья. Все вместе.

«Почему? Что она сделала не так, что лишило ее возможности иметь семью?»

— Сосед звонил, — сказала миссис Крейн, появляясь на пороге.

Элинор торопливо наклонилась, отвернув лицо, которое предательски выдавало ее состояние, и провела пальцем по красивым латунным ручкам выдвижных ящиков.

— Это очень красиво, — сказала она в надежде, что ее голос не покажется миссис Крейн странным.

— Да, правда. И тем не менее мне с трудом удалось помешать маме выбросить его за ненадобностью. Она говорила, что ей надоело видеть его, она хотела купить один из новых шкафов магазина Сирса и поставить на это место. А теперь, милая, взгляните на спальню. Там не слишком много интересного, но есть отличный старый комод. Папа купил его где-то в тридцать седьмом у какого-то старика-немца, и уже тогда комод не был новым.

Папе следовало бы сэкономить деньги. Но Элинор не стала указывать на дряхлую фанеру и неумело зачиненную хозяевами заднюю часть. Улыбнувшись, она кивнула, и они вышли.

Осмотр занял всего двадцать минут.

Вернувшись на крыльцо, Элинор убрала в сумку свой список и поблагодарила хозяйку.

— Созвонимся в понедельник, — сказала она. — У вас здесь действительно есть красивые вещи. Я знаю, что Джулия захочет получить их.

До машины ее проводила дружелюбная долговязая гончая, а три молочных джерсийских коровы удивленно разглядывали Элинор, которая попыталась развернуться в очень ограниченном пространстве без того, чтобы не повалить старую деревянную изгородь. Помахав на прощанье Мэй Крейн, которая застыла на крыльце, она наконец выехала на дорогу.

Так или иначе, а этот час она провела с пользой. Джулия будет довольна.

А еще определенно придется держать ухо востро с этим отвратительным Марвином Коулсом.

И как ему в голову пришло, что она бросит Джулию ради того, чтобы работать на него. Да она лучше станет крыс морить.

Кофе в ее кружке снова остыл, но никакая теплоизоляция не смогла бы работать так долго. Хотя не имеет значения, она уже выпила столько, что могла бы отправить в плаванье гребную шлюпку.

Элинор не встретилось ни одной машины. Сбавив скорость, она внимательно всмотрелась в заросли деревьев и кустарников, растущих вдоль обочин дороги, заметила ядовитый плющ, который покраснел на солнце, и, наконец, решила не выходить из машины и дотерпеть до магазина.

Велосипед исчез, а вот фургон стоял на месте. Странно. Было уже добрых полпервого.

Но в первую очередь ей, несомненно, требовалось посетить туалет.

Весело прокричав: «Это всего лишь я!» — она завернула в некое уютное местечко, налево от входной двери.

Следующее, что необходимо было сделать, так это достать список Джулии из сумки, которую она в спешке бросила на сиденье своего «шевроле».

Томасин, который валялся на солнышке на грузовой платформе, своим видом показал, что было бы неплохо, чтобы кто-нибудь погладил его пушистый имбирного цвета животик. Она согласилась и после долгой процедуры вернулась внутрь магазина.

Свет горел. Но все было тихо.

Очень тихо.

Она позвала:

— Джулия!

Нет ответа.

— Джулия, это я!

Ответа по-прежнему не последовало.

Ну ладно. Может быть, она пошла к Банни Бергеру, чтобы наскоро перекусить. Джулия частенько забывала запереть дверь.

Но это не относилось к ее сумочке.

А она лежала на столе.

Тогда Элинор поняла, что что-то случилось.

Сердце было готово выпрыгнуть из ее груди, и она побежала к двери торгового зала.

— Джулия, ответь мне! Джулия!

Первое, что она увидела, это большой старый комод времен Федерации, криво отодвинутый от стены, словно кто-то только что пытался переставить его. Она напрягла зрение и тогда увидела Джулию, сидевшую на стуле, опустив свою седую голову. Она начала: