Теперь была вынута рыболовная катушка с шелковой лесой, приготовленный отрезок привязан к курку одного из ружей, закреплен петлей вокруг приклада и отведен на десять футов от трупа, откуда леса была протянута назад, закреплена петлей на прикладе второго ружья и привязана к его курку. Потом лесу отрезали, к глубокому моему сожалению, так как она была новой и очень хорошей, и после того как этот отрезок обмотали вокруг талии убитой, леса была пропущена через петлю; концы лесы, идущие к куркам, туго натянули и все соединили крепким узлом. Затем конец лесы снова был отрезан.

Когда мы бросили последний взгляд на произведение наших рук — показавшееся нам весьма удовлетворительным, — нам вдруг пришло в голову, что если леопард обойдет вокруг трупа и приблизится к нему с нашей стороны, он избежит ловушки с двумя ружьями и капкана. Мы решили помешать ему это сделать. Послав в деревню за ломом, мы срубили пять колючих кустов, росших в отдалении. Ломом мы сделали пять отверстий глубиной в один фут на нашей, плоской стороне прогалины и в эти отверстия посадили кусты, утрамбовав вокруг них землю; мы стремились сделать это почти так же надежно и естественно на вид, как если бы они здесь росли всегда.

Теперь мы были совершенно удовлетворены: никакое животное крупнее крысы не могло бы приблизиться к трупу и отъесть любую порцию мяса без того, чтобы не встретить смерть в том или ином виде. Поэтому, сняв с предохранителей наши ружья, мы вернулись в деревню.

В пятидесяти ярдах от деревни и близко к тому месту, где мы по прибытии нашли лужу крови, росло весьма ветвистое манговое дерево. На этом дереве из досок, принесенных из деревни, мы устроили махан и на него набросали прекрасно пахнущую рисовую солому, так как решили провести на нем всю ночь с намерением прикончить леопарда, если он попадется в защелкивающийся капкан.

Близился закат, когда мы заняли махан, достаточно длинный, чтобы можно было растянуться во весь рост, и такой широкий, что мы смогли улечься рядом бок о бок. Расстояние от махана до тела убитой через ущелье было двести ярдов; труп лежал примерно на сто футов выше нашего махана.

Ибботсон боялся, что его оптический прицел может быть не совсем точен. Пока он доставал из футляра мощный полевой бинокль, я зарядил свою винтовку 275-го калибра. Ибботсон должен был концентрировать свое внимание на той части горы, откуда, как мы предполагали, должен появиться леопард; я — вести общее наблюдение за горой. Если мы увидим леопарда, я рискну и выстрелю даже в том случае, если цель окажется на предельном расстоянии для моего оружия, то есть не более трехсот ярдов.

Пока Ибботсон дремал, я курил и наблюдал за тенями, отбрасываемыми скалами на западе и медленно ползущими по возвышенности, поднимавшейся прямо перед нами. Последние лучи заходящего солнца позолотили гребень горы багрянцем, Ибботсон проснулся и взял бинокль, а я поднял винтовку — пришло время, когда мы могли ожидать появления леопарда. В течение 45 минут еще было светло, и мы напряженно и пристально разглядывали каждый фут поверхности горы, видимой с нашего махана: Ибботсон смотрел в бинокль, я обходился без него (природа одарила меня острым зрением). Однако никакого движения птицы или животного, указывавшего на присутствие леопарда, мы не заметили.

Когда света стало недостаточно, чтобы стрелять, я опустил винтовку, а немного позже Ибботсон положил бинокль обратно в футляр. Один из шансов убить леопарда был потерян, но оставалось еще три, поэтому мы преждевременно не огорчались.

Вскоре после наступления сумерек начался дождь. Я прошептал Ибботсону, что боюсь этого дождя, он принесет гибель всему нашему предприятию, так как если дополнительная тяжесть воды, попавшей на тонко прилаженный затвор пружины капкана, не приведет его в действие, то все равно сокращение лесы, когда она набухнет, как бы мало это ни было, без сомнения, повлечет за собой выстрел из ружья с чувствительным спусковым устройством. Несколько позже, когда дождь все еще продолжался, Ибботсон спросил меня, который час, так как у меня были часы со светящимся циферблатом. И только я ответил Ибботсону, что сейчас четверть восьмого, как до нас донеслись последовательные раскаты дикого и гневного рева оттуда, где находился труп, — леопард, самый знаменитый людоед, леопард из Рудрапраяга, наконец попался в капкан!

Ибботсон прямо слетел с махана, а я свалился, развернувшись по веткам, и то, что мы при этом не разбились, можно приписать только счастью. Была найдена лампа «петромакс», спрятанная поблизости на поле батата, и пока Ибботсон старался зажечь ее, я выразил некоторые свои соображения, страхи и сомнения, чем заслужил со стороны Ибботсона осуждение. Он заметил: «Вы негодный пессимист. Сначала вы думаете, что несколько капель дождя подействуют на пружины капкана и он захлопнется; потом вы боитесь, что намокшая леса вызовет выстрел из моего ружья, а теперь считаете, что, так как леопард не производит сейчас никакого шума, значит, он высвободился из капкана».

Это как раз и было то, о чем я сейчас думал и чего опасался, ибо в том, другом случае, когда леопард попался в капкан, он продолжительно ревел и рычал, а в этот раз, после единственного приступа бешенства, который заставил нас кувырком свалиться с махана, наступило зловещее молчание.

Ибботсон — мастер в обращении с лампами всех систем, поэтому в скором времени «петромакс» был накачан и горел. Полностью отбросив все сомнения, хотя даже Ибботсон теперь начал с подозрением относиться к тишине, мы двинулись по каменистому пути, такому трудному, что едва могли передвигаться, и, делая большой крюк, чтобы не задеть лесу и не натолкнуться на, вероятно, разгневанного леопарда, стали приближаться к трупу сверху. Когда мы дошли до высокой межи и посмотрели вниз, то увидели яму в земле, но капкана там уже не было. Но едва наши надежды начали возрастать, как яркий свет «петромакса» обнаружил капкан с защелкнутыми, но пустыми челюстями в десяти ярдах вниз по горе. Труп уже больше не лежал головой к меже, и достаточно было одного взгляда, чтобы заметить, что от него отъедена значительная порция.

Слишком горькие были у нас мысли, чтобы о чем-то разговаривать, пока мы возвращались назад и влезали на махан. Больше не было необходимости в бодрствовании, поэтому, подложив под себя побольше соломы — постельных принадлежностей не имелось, а ночь была холодная, — мы легли спать.

При первом проблеске зари мы разложили костер под манговым деревом, вскипятили воду и после того, как выпили несколько чашек чаю и погрелись у костра, отправились к трупу в сопровождении патвари, людей Ибботсона и моих, а также большого числа жителей деревни.

Я упомянул, что нас было двое, что мы взяли с собой патвари и еще людей, шедших с поля, так как если бы я был один, то, пожалуй, поколебался бы рассказать вам об этом случае.

Пусть дьявол или хищник — убийца старухи следил за всеми нашими вечерними приготовлениями; но даже в этом случае трудно понять, как он смог избежать смерти в одной или другой форме в эту темную, дождливую ночь. Дождь, хотя и легкий, все же был достаточным, чтобы смягчить почву, и мы могли восстановить то, что случилось, проследить за всеми его движениями в прошедшую ночь.

Леопард пришел с той стороны, откуда мы ожидали, и, попав на узкую ровную полоску земли, обошел ее кругом и снизу, а потом приблизился к своей добыче с той стороны, которая была нами сплошь засажена колючим кустарником. Три куста он отодвинул, сделав достаточное отверстие, чтобы пролезть, потом, схватив труп, протащил его на фут-другой по направлению к ружьям, таким образом ослабив лесу. Сделав это, он начал есть, избегая в это время соприкосновения с лесой, которая была обернута вокруг тела убитой. Мы не подумали о необходимости отравить голову и шею, а он съел их первыми, потом очень осторожно поел все те части тела, которые находились между многими местами, где был положен яд.

Удовлетворив свой голод, леопард бросил труп, чтобы найти укрытие от дождя, и, пока он его искал, произошло то, чего я и опасался: тяжесть дождевой воды подействовала на превосходно работающий механизм капкана, ослабилась пластина, затворяющая спуск, и пружина освободилась, независимо от того, что в это самое время леопард ступил на капкан. Большие челюсти, сомкнувшись с обеих сторон у коленной чашечки, охватили сустав задней ноги хищника. И здесь произошло то, что можно назвать наибольшей трагедией: когда люди несли капкан из Рудрапраяга, они его уронили, и один из трехдюймовых зубьев сломался; коленная чашечка задней ноги леопарда пришлась как раз в том месте челюстей, где отсутствовал зуб и образовалась брешь в ряду. Не будь этого дефекта в капкане, леопард был бы схвачен и не смог бы высвободиться. Его нога была достаточно крепко зажата, так что он смог вытащить весь восьмидесятифунтовый капкан из ямы, где мы его закопали, и протащить эту тяжесть на десять ярдов вниз по горе; но теперь вместо леопарда челюсти капкана держали только пучок его шерсти и небольшой кусок кожи, который позже, много позже, мы с большим удовольствием водворили на место.