Потерять хорошо блеющего козленка, который однажды уже привлек к себе леопарда и может сделать это еще раз, было бы обидно. Кроме того, несколько часов назад мы заплатили за него изрядную сумму, поэтому в свою очередь побежали вверх по тропе, рьяно преследуя беглеца. На изгибе тропы козел повернул влево, и мы потеряли его из виду. Держась тропы, как это делал козел, мы дошли до выступа на горе, откуда была видна значительная ее часть, покрытая низкорослой травой, и так как его нигде в поле зрения не оказалось, мы решили, что он срезал дорогу, возвращаясь к деревне, и двинулись назад по тому же пути, по которому пришли сюда. Я шел первым, и мы уже прошли сто ярдов по тропе, которая в своей верхней части была окаймлена редким кустарником, а в своей нижней, крутой части — короткой травяной растительностью, как вдруг я увидел что-то белое впереди меня. Свет почти померк; осторожно приблизившись к белому предмету, я обнаружил, что это был козленок, лежавший во всю свою длину на узкой тропе в том единственно возможном положении, которое позволяло его трупу не скатиться вниз по круче горы. Кровь текла из его горла, и, когда я прикоснулся к нему рукой, его мышцы еще вздрагивали.

Казалось, как будто людоед — ибо никакой другой леопард не убил бы козла, оставив его лежать на дороге, — сказал: «Вот, если хотите иметь вашего козла — берите его, и, так как сейчас темно, а вам предстоит долгий путь, посмотрим, кто из вас доберется живым до деревни».

Я не думаю, чтобы мы все трое благополучно достигли деревни, если бы я, к счастью, не имел с собой полной коробки спичек (Ибботсон в это время уже не курил). Зажигая спичку, бросая озабоченные взгляды кругом, мы быстро продвигались на несколько шагов, потом снова зажигали другую спичку и таким образом, спотыкаясь, спускались вниз по каменистой тропе, пока не дошли до места, откуда можно было крикнуть жителям деревни. На наш настойчивый зов появились люди, встретившие нас с фонарями и сосновыми факелами.

Мы оставили тело козленка там, где леопард его бросил. На рассвете я возвратился к этому месту и нашел следы лап людоеда; они были видны и дальше. Оказалось, он шел за нами вплоть до деревни. Козленок лежал нетронутым в том положении, в каком мы его оставили накануне вечером.

ОТРАВЛЕНИЕ ЦИАНИДОМ

Когда я возвращался в бунгало инспекции, после того как побывал у трупа козла, погибшего этой ночью, мне сообщили, что в деревню пришло известие — меня срочно требуют в Рудрапраяг, так как оказалось, что этой же ночью людоедом был убит человек. Люди, принесшие известие, не смогли сообщить подробностей или назвать место, где произошло убийство. Но так как следы лап людоеда показали, что после преследования нас до деревни он вернулся назад по козлиной тропе и повернул на ее изгибе вправо, я, как потом оказалось, правильно заключил, что леопард, после того как ему не удалось схватить кого-нибудь из нас, нашел свою жертву дальше в горах.

В бунгало я застал Ибботсона, разговаривавшего с человеком по имени Ненд Рам. Его деревня находилась в четырех милях от того места, где мы сделали засидку предыдущим вечером. В полумиле выше от этой деревни и на противоположной стороне глубокого ущелья человек низшей угнетенной касты по имени Геуйя расчистил от леса небольшую площадку и построил хижину, где жил со своей матерью, женой и тремя детьми. Утром, когда рассвело, Ненд Рам услышал, как со стороны дома Геуйи начали раздаваться вопли женщин. В ответ на вопрос: «Что произошло?» — он узнал: «мужчину дома» полчаса назад утащил людоед. С этим известием Ненд Рам, насмерть перепуганный, бросился в бунгало инспекции.

Обе лошади Ибботсона, арабская с побережья и английская кобыла — стояли оседланными, и мы, основательно поев, отправились вместе с Ненд Рамом, который показывал нам путь. На горе не было дорог, только тропы — козьи и более крупного скота, а так как английская кобыла не желала иметь дипломатических отношений с крутыми поворотами и каменистым грунтом, нам пришлось отправить лошадей назад и проделать на собственных ногах остальную часть подъема, тяжелого и крутого, выжавшего из нас семь потов.

Когда мы пришли на небольшой изолированный участок в лесу, две обезумевшие женщины — казалось, они лелеяли надежду, что «мужчина дома», может быть, еще жив, — показали нам, где Геуйя сидел, когда леопард схватил его. Хищник вонзил зубы в горло несчастного, помешав ему издать хотя бы один звук, и после этого оттащил на сто ярдов к небольшой впадине, окруженной густыми зарослями кустарника. Вопли женщин и крик Ненд Рама, очевидно, потревожили леопарда во время его пиршества, так как он съел только горло, челюсть и небольшую часть плеча и бедра у жертвы.

Поблизости от места, где лежал убитый, не росло ни одного дерева, на котором можно было бы устроить засидку. Поэтому мы положили яд в труп в тех местах, где мясо было изодрано зубами, и, так как время шло и приближался вечер, заняли позиции на горе в нескольких сотнях ярдов в стороне от впадины, откуда мы могли бы хорошо видеть эту лощину. Несомненно, хищник скрывался в густых зарослях, однако, хотя мы лежали в хорошо укрытом месте в течение двух часов, никаких признаков леопарда не было. Когда наступили сумерки, мы зажгли взятый с собой фонарь и вернулись назад в бунгало.

На следующее утро мы рано встали и, только рассвело, снова отправились на гору, откуда просматривалась прогалина. Ничего не увидев и не услышав, мы через час, когда поднялось солнце, подошли к трупу. До тех трех мест тела покойного, куда мы положили яд, леопард не дотронулся, но съел другое плечо и ногу, потом оттащил труп на некоторое расстояние и спрятал его в кустах.

Здесь также не было дерева, откуда можно было бы наблюдать за трупом и устроить засидку. После длительной дискуссии мы наконец решили, что Ибботсон спустится на одну милю по направлению к деревне, вниз по горе до большого мангового дерева, на котором он сможет поставить махан и провести в нем ночь, а я засяду примерно в четырехстах ярдах от трупа по дороге в деревню, там, где накануне днем мы видели следы лап людоеда.

Дерево, выбранное мной для этой цели, было рододендроном, много лет назад срубленным в пятнадцати футах от земли. Крепкие ветви выросли из места сруба, и на этом старом пне, окруженном ветвями, я устроил очень удобную и хорошо укрытую засидку.

Прямо передо мной возвышался большой густо покрытый лесом холм с частым подлеском папоротника-орляка и кормового бамбука. По холму с востока на запад вилась хорошо протоптанная пешеходная тропинка; рододендрон рос примерно в десяти футах ниже тропинки.

С места своей засидки я без каких-либо помех мог наблюдать за десятью ярдами этой пешеходной дорожки, которая налево от меня пересекала овраг и шла на том же уровне по противоположной стороне, а направо, в каких-нибудь трехстах ярдах дальше, она проходила немного ниже кустов, где лежал труп. В овраге, там, где его пересекала тропинка, воды не было, но тридцатью ярдами ниже и еще немного дальше, а также в трех-четырех ярдах от корней моего дерева было несколько небольших луж — выходы ключей, которые образовали ручейки, стекавшие вниз; ручейки превращались в поток, дававший местным жителям воду для питья и для орошения полей.

Тропинка, которую я мог просматривать на расстоянии десяти ярдов, соединялась под прямым углом с тропой, спускающейся с холма и идущей от расположенной в трехстах ярдах хижины, где был убит Геуйя. В тридцати ярдах выше эта тропа изгибалась, и здесь начиналась небольшая впадина, доходившая до нижней тропинки. Места, где впадина начиналась у верхней тропы и кончалась у нижней, были вне поля моего зрения.

Луна светила так ярко, что не нужно было никаких электрических фонарей, и, если бы леопард пришел по нижней тропинке или спустился по тропинке, идущей от домика, — как показывали следы его лап накануне, — я смог бы легко сделать выстрел по цели на расстоянии от двадцати до сорока футов.