— Как я могу показать такое Горбачеву?! — завопил он в отчаянии. — Здесь же нет ничего конкретного!
Я согласился и скромно заметил:
— Леонид Ефремович, я не хочу полемизировать с Шатовым, поскольку он человек исключительно добросовестный, но, может быть, вы пожелаете взглянуть на подготовленный мною черновой вариант?
Никитенко, быстро прочитав мой текст, радостно воскликнул:
— Да это же как раз то, что нужно!
И хотя он чисто интуитивно уловил сходство моего текста по тональности с документами, выходящими из стен английского министерства иностранных дел, он не стал ничего менять, и докладная записка ушла в том самом виде, в каком была представлена мною.
Каждый вечер Никитенко, стоя на лестничной площадке в здании посольства с тремя-четырьмя страницами машинописного текста в руках, разговаривал с охранниками, пока не получал разрешения пройти в кабинет Горбачева и положить наши справки ему на стол. Когда документы возвращались к нам, иногда с отчеркнутыми абзацами, понравившимися Горбачеву, мы передавали их в резидентуру, а затем отправляли в Центр, чтобы наше московское начальство знало, какими материалами мы обеспечивали Горбачева во время его визита в Англию.
Подобная система неплохо срабатывала. В том, что Горбачев не просто читал подготовленные нами документы, а делал это с особым тщанием, мы убедились однажды утром, когда нам вернули отправленный ему накануне документ. В нем содержался составленный нами слащавый абзац о его супруге Раисе Максимовне, в котором говорилось о всеобщем восхищении ею. Вычеркнув из этого панегирика пять слишком уж хвалебных строк, Горбачев сохранил без изменений лишь две с сухими, фактическими данными. А на полях приписал: «Это очень опасно — вызывать зависть у жен остальных членов Политбюро».
Как и ее муж, Раиса Максимовна произвела самое благоприятное впечатление на англичан, но нам она показалась весьма неприятной особой со вздорным характером, высокомерной, с чрезмерным самомнением.
Она наотрез отказалась от сопровождающей — прекрасной переводчицы, супруги Михаила Богданова, объяснив это тем, что для нее привычнее мужское общество. Не вступая с ней в пререкания, мы были вынуждены приставить ей в помощники Юрия Мазура, бывшего моряка из бедной семьи, — человека исключительно высокого интеллекта, который знал Англию уже двадцать пять лет. (В Рейкьявике, где Горбачев должен был встретиться с Рейганом, Раиса Максимовна повела себя крайне грубо по отношению к Послу Советского Союза в США и его жене — весьма уважаемой супружеской паре — и спустя несколько дней добилась смещения посла с занимаемого им поста, поскольку они не проявили должного благоговения перед ней. Она также заявила Нэнси Рейган, что коммунизм, базирующийся на самом передовом в мире учении, в конечном итоге одержит победу над капитализмом, который обречен на гибель. Советский народ никогда не относился к Раисе Максимовне как к истинно первой леди, поскольку ее муж занял высший пост в государстве в результате умелого манипулирования партийным аппаратом, а не потому, что был избран народом. Жена Бориса Ельцина, всенародно избранного президентом, стала на законном основании считаться первой леди. (Примеч. автора.)
Из-за смерти маршала Устинова — одного из членов Политбюро — намеченный срок пребывания Горбачева за рубежом был сокращен с пяти до четырех дней. Хотя он мог бы спокойно выполнить всю намеченную им программу, — присланная ему из Москвы телеграмма носила исключительно информативный характер и не содержала никаких предписаний, — он предпочел вернуться домой, совершив перед отъездом лишь короткую поездку в Шотландию.
Спустя несколько недель, уже будучи в Москве, я узнал, что Никитенко получил орден за отличную организацию визита Горбачева, хотя в действительности этот успех ему обеспечили Богданов, Шатов, советская информационная служба и я. Никитенко даже не пришлось обеспечивать безопасность высокого гостя, поскольку охрану его взяли на себя англичане. Я пожаловался Грибину на вопиющую несправедливость, но, как и следовало ожидать, никто не собирался ничего менять, и мы так никогда и не поняли, как такое оказалось возможно: то ли Никитенко снискал расположение сопровождавшей Горбачева свиты, то ли его наградили лишь в силу того, что именно он формально являлся начальником нашего отделения.
В последующие годы выявились также существенные различия в оценке Горбачева на Востоке и на Западе. Если на Западе он стал героем, первым советским руководителем, отважившимся заявить, что коммунизму пришел конец, то в Советском Союзе он не пользовался популярностью и к нему по-прежнему относились как к типичному партийному аппаратчику с провинциальным мышлением и соответствующим образованием, совершившему радикальный политический переворот, скорее всего, по ошибке, не предвидя возможных его последствий.
Я не отрицаю, кое-что в его деятельности заслуживает похвалы, однако уж слишком расписывать его заслуги не стоит, потому что провозглашенной им перестройки не произошло. Несомненно, им были созданы определенные предпосылки для продвижения общества вперед, однако процесс преобразования общественной жизни пошел такими стремительными темпами, что в конце концов вышел из-под его контроля. Сразу же после прихода к власти он выступил с идеей ускорения промышленного и технологического развития, поскольку сознавал, что разрыв в этой области между Советским Союзом и Западом принял поистине катастрофические размеры и, если не принять решительных мер, наша страна в недалеком будущем настолько отстанет от Запада, что ей поневоле придется капитулировать. В его намерения входило направлять имевшиеся у нас ресурсы в первую очередь в те сферы, где особенно плохо обстояли дела, и основная задача, которую он ставил перед собой на первоначальном этапе своей деятельности как главы государства, заключалась скорее не в том, чтобы отказаться от социализма, а в том, чтобы изыскать способы более эффективного функционирования этой системы.
Но чем больше узнавал он о сложившейся в советскую эпоху системе, тем яснее ему становилось, что она заслуживает самого сурового осуждения. Поэтому на Пленуме Центрального Комитета Коммунистической партии, состоявшемся в 1987 году, он представил разработанную им концепцию гласности и подверг резкой критике времена правления Брежнева как период застоя.
Преступления, творившиеся в советское время, и сама советская система, порочная по сути своей, привели нашу страну в такое состояние, что ее вполне можно было сравнить с гигантской язвой, продолжающей гноиться под прикрывающей ее тонкой пленочкой. И люди, сознавая это, стали все более открыто писать и говорить об этом. Горбачев был обеспокоен размахом провозглашенной им гласности, и все кончилось тем, что она продолжала набирать темпы, но уже без его участия в этом процессе.
Хотя теперь я не имел прямого отношения к сектору Н, тем не менее мне иногда приходилось заниматься нелегалами. Когда я прибыл в посольство, они находились в ведении Грачева, энергичного человека, считавшегося сотрудником консульского отдела, но к концу моего первого года пребывания в Англии он отбыл в Москву, и в Лондоне оставалось лишь два сотрудника сектора Н: один числился в Международной ассоциации производителей какао, другой — в Судоремонтной компании. У последнего была необыкновенно красивая жена, очаровательнейшая женщина примерно тридцати пяти лет, которой наше руководство объявило благодарность, — я думаю, за то, что, посетив Сомерсет-Хаус под каким-то предлогом, она заполучила для нас ценные документы.
В обязанности двух этих сотрудников входило подыскивать подходящие места, где можно было бы оставлять условные знаки и систематически проверять, не появились ли где новые метки. Однажды человек, занимавшийся какао, сообщил, что нашел превосходное место для этой цели, в самом центре Лондона. На Керзон-роуд, в Мэйфейре, сказал он, имеется деревянный шит для объявлений, на котором удобно будет делать мелом пометки. Когда я сообщил об этом Джеку, он едва не свалился со стула от смеха, поскольку доска объявлений находилась напротив одного из главных офисов МИ-5, на другой стороне улицы, что давало этой организации исключительный шанс выследить одного из тех неуловимых существ, которые столь редко всплывают на поверхность из своих невидимых глазу таинственных глубин.