Но как бы там ни было, непреложным остается факт: Дик назвал точное время встречи, и в тот темный зимний вечер в назначенный час я стоял, поджидая его у ресторана. Явившись минута в минуту, он сказал:

— Пойдемте, я провожу вас.

Мы свернули за угол, потом — еще раз. Хотя Дик, как всегда, пребывал в веселом расположении духа и был приветлив со мной, я не сомневался, что где-то поблизости в оснащенной телефоном машине непременно должен сидеть кто-нибудь из младшего персонала или даже ответственный сотрудник спецслужбы, чтобы вовремя предупредить находившихся в явочной квартире, если обнаружится, что кто-то следует за ними по пятам.

Впервые ступая на вражескую территорию, я не боялся, что меня похитят, а если и волновался, то только потому, что сознавал важность момента: ведь еще немного, и произойдет то, что я назвал бы реальным началом моего сотрудничества с Западом. Чтобы охарактеризовать мое тогдашнее состояние, скажу лишь, что, грызя от волнения ногти, я в кровь искусал себе палец.

Первым, кого я увидел, войдя в квартиру. был мужчина, представляя которого Дик назвал Майклом. При виде этого крепко сложенного и обладавшего, судя по всему, недюжинной силой человека мне стало как-то не по себе. Однако у меня не было времени отвлекаться на посторонние размышления, поскольку в этот момент меня больше всего беспокоил окровавленный палец.

— Простите, — сказал я, — но мне надо перевязать палец.

Вряд ли можно было представить себе более нелепый поворот событий в подобной ситуации. Мои хозяева наверняка нервничали не меньше, чем я. Майкл, видимо не в силах скрыть замешательства, быстро сказал по-немецки:

— Ванная наверху, прямо по лестнице. Аптечку найдете в шкафчике.

Я поднялся на второй этаж, промыл ранку и, заклеив ее пластырем, спустился вниз.

Странное поведение крупного мужчины, разговаривавшего со мной во враждебной, чуть ли не угрожающей манере, не только озадачило меня, но и вызвало во мне чувство протеста. Я полагал, что наше сотрудничество начнется в теплой, дружеской обстановке, в атмосфере, пронизанной доброжелательством и энтузиазмом участников встречи. Я рассчитывал, что англичане преисполнятся благодарностью ко мне за то, что я предложил им свою помощь и, в сущности, вверил им свою судьбу. Но — ничего подобного. Майкл, пренебрегая всякими правилами приличия, бесцеремонно задавал мне один вопрос за другим:

— Кто ваш резидент? Сколько в вашем посольстве сотрудников КГБ?

Он вел себя напористо, грубо, словно допрашивал заключенного.

Судя по всему, он и не видел особой разницы между мной и арестантом, и этому были свои объяснения. Когда я впоследствии попытался узнать, почему он обращался со мной таким неподобающим образом, мне рассказали, что после окончания Второй мировой войны ему пришлось допрашивать немецких военных преступников, и с тех пор у него сохранилась усвоенная в те годы манера задавать интересующие его вопросы чужакам. Кто-то высказал предположение, что за агрессивностью он старался скрыть чрезмерное нервное напряжение, которое испытывал в тот вечер. Разговор с Майклом продолжался, как мне показалось, бесконечно долго, и я не был в восторге от этого.

Но и тогда, когда Майкл переходил все мыслимые границы, я говорил себе: «Успокойся. Он не может олицетворять истинный дух английской разведывательной службы. Большинство сотрудников ее, несомненно, приятные, нормальные люди. А этот Майкл досадное исключение. Как бы ни разговаривал он со мной, я должен сохранять хладнокровие, поскольку в конечном итоге не с ним лично я намерен сотрудничать, а с Западом».

Однако постепенно агрессивность Майкла немного смягчилась, и, хотя свой крутой норов обуздать он не мог, все-таки он уже не был настроен столь же враждебно, как прежде: он заговорил со мной на полтона ниже, я заявил, что хотел бы, работая на Англию, сохранить честь и совесть, в связи с чем считал своим долгом выдвинуть три условия моего сотрудничества с английской разведслужбой.

— Во-первых, — сказал я, — мой поступок не должен подставить под удар никого из моих коллег в посольстве, поскольку среди сотрудников КГБ немало порядочных, честных людей. Во-вторых, я не желаю, чтобы без моего согласия меня фотографировали или записывали на пленку то, что я говорю. И в-третьих, вы не будете мне ничего платить. Я намерен работать на Запад исключительно из идейных соображений, а не из корысти.

Дик и Майкл молча обменялись многозначительными взглядами. Я и сам толком не знал, зачем мне понадобилось выдвигать второе условие. Возможно, мною руководило инстинктивное стремление обезопасить себя, хотя нельзя исключать и того, что, вступая в новую полосу жизни, я просто желал оградить себя от лишних хлопот.

После слегка затянувшейся паузы Майкл произнес:

— Два последних ваших условия — второе и третье — вполне справедливы, так что тут никаких проблем. Ну а что касается первого условия, то посудите сами, какой вред могли бы мы причинить вашим коллегам? Прежде всего, это не входит в наши планы и, кроме того, это не пошло бы на пользу нашей оперативной работе. Более того, если вы станете сотрудничать с нами, мы найдем способ, как дополнительно обеспечить безопасность ваших сослуживцев. Сейчас, когда нам стало известно, какое положение занимаете вы в здешнем аппарате КГБ, мы не дважды, а трижды подумаем, прежде чем принять решение о высылке кого-либо из страны.

Я был рад слышать это. Майкл между тем продолжал: — Послушайте, отныне вы не должны больше встречаться с нашими людьми в ресторанах. Если кто-то увидит вас вместе с нашим сотрудником — конец. Так что мы снимем для вас квартиру, где вы сможете свободно встречаться с кем следует, не опасаясь попасться на глаза кому не следует.

— Это было бы неплохо! — отозвался я. — Но квартира обойдется недешево.

— И все же стоит того.

— Но если мы станем встречаться лишь один раз в месяц…

— Пусть это вас не волнует.

К моему глубокому огорчению, Майкл сказал, что впредь я должен буду поддерживать отношения непосредственно с ним, и на том мы расстались.

После этого у меня состоялась короткая встреча с Диком, который сообщил мне кое-какие подробности о снятой для меня квартире и назвал время, когда я должен буду впервые там появиться. Он снабдил меня всем необходимым для тайнописи и дал лондонский адрес, по которому я должен обратиться в случае каких-либо непредвиденных обстоятельств.

Квартира находилась в уединенном месте в одном из пригородов, но поскольку Копенгаген город небольшой, то на машине туда можно было добраться минут за двадцать. Здесь я регулярно бывал с весны 1975-го до июля 1978 года. К счастью, теперь за мной значительно реже велось наблюдение, чем во время моей первой командировки: теперь я не представлял для датчан особого интереса, моя деятельность протекала в основном у всех на виду. И хотя группы наблюдения не догадывались о моих связях с англичанами, видимо, на их руководство все же было оказано косвенное давление в форме рекомендаций считать приоритетными другие объекты. Насколько мне известно, когда я ехал на явочную квартиру, за мной никто никогда не следил.

Определенная опасность для меня таилась, однако, в дипломатическом номерном знаке на моей машине, но, к счастью, мне ничто не мешало оставлять ее на приличной парковочной площадке между жилыми кварталами и остальной отрезок пути проделывать пешком. Лишь один раз за все эти три с половиной года у меня возникли проблемы из-за машины. Когда я отправился однажды зимним вечером на явку, было темно и к тому же пошел снег, так что, казалось, все должно пройти гладко. Но возникли непредвиденные сложности. Совершенно случайно один из сотрудников датской службы безопасности, проживавший, по-видимому, неподалеку от автостоянки, обратил внимание на дипломатический знак моей припаркованной машины и в буквальном смысле слова пошел по моим следам — следам на снегу. В результате ему удалось отыскать не только дом, но и квартиру, в которую я вошел. После того как он доложил начальству о своем открытии, оперативный отдел приступил к расследованию обстоятельств моего появления в месте, где вроде бы делать мне было нечего. Впрочем, англичане делились с датчанами кое-какой информацией, которую я им поставлял, но об этом знало лишь самое высокое начальство. В результате двум руководителям датской спецслужбы потребовалось немало усилий, чтобы остановить начавшуюся было охоту за мной. Чтобы более или менее вразумительно объяснить причину отмены операции, им пришлось срочно состряпать какую-то историю, и, надо сказать, они блестяще справились со своей задачей. Однако это происшествие не на шутку встревожило нас, и мы успокоились лишь спустя некоторое время, когда окончательно убедились, что на сей раз все обошлось.