Дик, как я был уверен, должен был сообщить мне что-то очень важное. Однако в отличие от своей обычной открытой манеры общения, на сей раз он говорил со мной неторопливо, тщательно взвешивая слова и соблюдая предельную осторожность.

Многие советские граждане, зная, что человек, приглашающий с ним отобедать, — сотрудник разведслужбы, ни за что не приняли бы приглашения, и, как признался мне Дик несколько позже, он не был уверен, что я приду. Но я твердо решил встретиться с ним и укрепить наши отношения, так сказать, на законном основании, с ведома своего начальства. Закончив игру, я привел себя в порядок и отправился в посольство, к Данилову.

— Как мне поступить? — спросил я. — Один парень из английского посольства пригласил меня на обед. Должен ли я принимать приглашение?

Данилов связался с Якушкиным, и тот, человек широких взглядов, тотчас же ответил: «Конечно! Ваша прямая обязанность — занимать активную, наступательную позицию, а не сторониться сотрудника иностранной разведслужбы. Почему бы вам и не встретиться с ним? Но при этом проявите напористость! Англия — одна из тех стран, которые представляют для нас особый интерес».

Итак, я получил официальное разрешение на встречу. Моя уловка, несомненно, удалась, но, поскольку я повернул дело таким вот образом, я понимал, что после встречи должен буду написать отчет. Ничего, подумал я, с этим-то уж я сумею справиться!

Наш разговор с Диком происходил в иносказательной форме, что позволяло нам без особого риска для обеих сторон осторожно прощупывать друг друга. Дик был не столь оживлен, как обычно, и вообще был более сдержан, чем на посольских приемах. Он немало меня удивил, когда неожиданно упомянул об огромной численности сотрудников КГБ, работающих под крышей советских посольств, и выразил недоумение по этому поводу. Я уклончиво отвечал на его вопросы, и он тут же незаметно переключился на другую тему и, несмотря на определенные неудобства, проистекавшие от моего плохого английского, заговорил на интересные для меня темы, включая религию, философию и музыку. К концу обеда он спросил, намерен ли я сообщить начальству о встрече с ним, на что я ответил:

— Скорее всего, да, но сделаю я это исключительно для проформы и в самых общих словах.

Я дал ему понять, что хотел бы снова встретиться с ним. Однако, мы оба вели себя предельно осторожно и в результате расстались, так и не условившись о следующей встрече.

Мой отчет в Центр, как я и обещал Дику, носил самый общий характер. Я сознательно сделал его пространным, чтобы подчеркнуть бесспорную важность проявленной мною инициативы, но при этом не упомянул ничего такого, что могло бы вызвать у начальства настороженность.

Подводя итоги состоявшейся встречи, я отметил, что она, бесспорно, представляла некоторый интерес, но не более того. Позже мне рассказали, что Якушкин пришел в восторг от моего отчета.

После этого снова наступила пауза. К моему ужасу, в течение чуть ли не целого года никто не предпринимал попыток снова связаться со мной. И так продолжалось вплоть до 1 октября 1974 года, когда Дик опять появился у корта и предложил отобедать с ним, но на этот раз у него дома. Я сказал, что предпочел бы встретиться где-нибудь на стороне, и мы выбрали «Сковсховед-отель» — гостиницу в одном из северных пригородов Копенгагена. После приятного обеда, беседуя о самых невинных вещах, я решил, что пора брать инициативу в свои руки, и предложил в следующий раз встретиться в баре на верхнем этаже только что открывшегося по пути в аэропорт «Скандинавиан эйр системс отеля».

Когда мы встретились с Диком в очередной раз, прежней скованности в наших отношениях уже не было. Мы сидели в баре, потягивая виски за светской беседой, и вдруг он сказал:

— Мне тут не нравится.

— Почему?

— Нас могут здесь случайно заметить.

— Кто именно?

— Кто-нибудь из ваших сослуживцев.

— О нет. Это очень дорогой отель. И я не думаю, что кто-то из них хотя бы изредка заглядывает сюда.

Поскольку мои слова не успокоили Дика, он предложил встретиться в следующий раз в небольшом скромном ресторанчике на северо-западной окраине города, так как, по его мнению, сотрудники советских учреждений не часто наведываются в этот район. Как следует из этого разговора, мы с ним стали теперь чуть ли не коллегами и посему вместе обсуждали вопрос о необходимых мерах предосторожности. Приглашая Дика в «САС-отель», я твердо знал, чего хочу, и очень надеялся, что он наконец перейдет к делу. Его одолевали примерно такие же мысли, и он в свою очередь ждал, когда я дам ясно ему понять, что готов пойти на сотрудничество. Так что нет ничего удивительного, что в конце концов мы покончили с недомолвками.

Когда мы встретились в ресторане спустя три недели, это была уже по-настоящему тайная встреча, когда сотрудники двух враждующих разведслужб вступают в деловой контакт. Дик с ходу, без всяких околичностей заявил, едва мы сели за столик:

— Вы — из КГБ.

— Совершенно верно, — спокойно ответил я.

— В таком случае скажите, кто там у вас является заместителем резидента по работе со средствами массовой информации?

Какую-то долю секунды я в изумлении взирал на него. Затем, не сдержав улыбки, ответил:

— Да я же! Вы хвастались, что знаете, кто у нас чем занимается, а на поверку оказалось, что вам неизвестно даже, чем занимаюсь я!

— Так вот оно как! — Видимо, мои слова произвели на него впечатление. — Ну что ж, хорошо. Я хочу, что бы вы встретились кое с кем еще, а именно — с одним из старших сотрудников разведслужбы, который в ближайшее время прибудет сюда из Лондона.

Дик стал объяснять мне, что срок его службы в Копенгагене подходит к концу и что перед отъездом он должен будет свести меня с одним из его коллег. Его слова огорчили меня, поскольку мне было жаль расставаться с этим неизменно доброжелательным и жизнерадостным человеком, но я понимал, что его отъезд неминуем. Наше общение по-прежнему было затруднено из-за того, что Дик знал только английский, на котором я не мог изъясняться как следует. Дику казалось странным, что я, желая помочь Западу, не удосужился как следует выучить английский. Да я и сам корил себя за это. Но так или иначе, он сказал, что в следующий раз отвезет меня на явочную квартиру для встречи с человеком, который прекрасно владеет и английским и русским. Это вполне устраивало меня: ведь как-никак таким образом под мои только еще намечающиеся, по сути, связи с Западом закладывалось прочное основание, что уже само по себе знаменовало начало подлинного сотрудничества.

Отношения между обеими странами в то время оставались крайне напряженными. Англичане, как я узнал впоследствии, с трудом верили в то, что моя реакция на их предложения была искренней. Они никак не могли избавиться от подозрений, что в действительности я намерен устроить какую-то провокацию, и, если только она удастся, громкого скандала не избежать. Им казалось невероятным, чтобы я, заместитель резидента КГБ, пошел вдруг на сотрудничество с врагом. В их представлении все происходящее было сродни тому, что в Америке называют «наживкой» или «приманкой». Заметим попутно, что в те времена американцам мерещились какие-то будто готовящиеся русскими операции, в результате которых удастся поймать Америку «на живца». Подобную чушь вбил им в голову бывший сотрудник КГБ Голицын, переметнувшийся в другой лагерь во время своего пребывания в Финляндии. Англичанам, придерживавшимся подобных же взглядов, даже в голову не приходило, что КГБ ни при каких обстоятельствах не стал бы выставлять в качестве приманки своего сотрудника, занимающего довольно высокий пост; поэтому ни о каких контактах советских разведчиков с иностранцами не могло быть и речи. Руководство КГБ опасалось, что во время бесед с иностранцами сотрудник может выдать своему контрагенту какую-нибудь секретную информацию, а в КГБ все является тайной, всякая бумажка защищена грифом «секретно». Так что у моих партнеров не было ни малейших оснований принимать меня за наживку, и то, что на Западе не сознавали этого, свидетельствовало об огромной пропасти, разверзшейся между двумя лагерями в годы «холодной войны» из-за отсутствия взаимопонимания. Поэтому я счел одной из своих задач сделать все, что в моих силах, чтобы хотя бы частично развеять заблуждения относительно нашей страны, которые и сами по себе представляли определенную опасность. Несмотря на то что Дик уже назначил мне новую встречу, англичане продолжали терзаться сомнениями, не зная точно, выполняю ли я по распоряжению сверху особое задание или же действую по собственному почину, на свой страх и риск. Поэтому они не исключали возможность того, что я приведу за собой своих коллег из КГБ, которые ворвутся в явочную квартиру, устроят побоище, а потом заявят, будто все это — антисоветская провокация.