— «Березка» — это штаб нашей армии. По телефону говорить условно. Шифр и не ахти какой, но шифр. Состав, скажем, «верблюды», бронепоезд — «Борис Павлович», боеприпасы — «гостинцы». Узнаете сами. Скоро прибудут «утюги». Танки, значит. Прошу не задерживать выгрузку. Вот, пожалуй, и все. Чем богаты, тем и рады.

Военный комендант впервые после встречи вяло улыбнулся. В его круглых сухих глазах сквозила страшная усталость. Павлу Фомичу стало ясно: Мошкову достается тут «по первое число».

— Ну что ж, и на том спасибо, — ответил с улыбкой начальник политотдела и обратился к Краснову — На стрелки — Иванову и Пацко. Так? На паровоз— Листравого, Пилипенко и Батуева. Так? Почему не так?

— Он кладовщик. Материальные ценности за ним. — Краснов принял официальную позу. — Пусть передаст по акту другому.

— Согласен. Поручаю вам это дело. Организуйте до… — Фролов достал карманные часы. — До шестнадцати… Мало? Два часа вполне достаточно. Исполняйте!

Когда Краснов вышел, комендант заговорил о том, что его занимало больше всего.

— Закупорены склады армии. Там вагонов пятьдесят застряло. Вывезти? Дорога под обстрелом, с километр… Не прорваться. И мы вынуждены выгружать здесь, на Единице. А отсюда — на машинах. Теснота, потери. Устраивайтесь, да помудруем. Дальше такое нетерпимо.

Фролов согласился и вышел на воздух: с непривычки было тяжело дышать в подземелье. Слышалась-отдаленная, приглушенная расстоянием стрельба орудий. Смеркалось.

У входа его караулил Пилипенко. Он снова был весел, полон энергии. Павел Фомич передал ему указание вызвать людей. Илья щелкнул каблуками, отдал честь:

— Есть!

Он сорвался с места и скрылся меж разбитых домов. За щербатым углом стены столкнулся с Ли-стравым.

— Голову сломаешь, — осадил его Александр Федорович. — Ну что?

Илья быстро передал распоряжения Фролова, спросил:

— Когда закончите с кладовой?

— Уже кончил. Чего глаза вытаращил? Сунул ключи Краснову, пусть разбирается. Команди-ир!

— На паровоз! — воскликнул Илья.

— Я готов.

Листравой для убедительности тряхнул железным сундучком: звякнули ключи.

— Позови Цыремпила. Да поживее. Не знаешь, где стоит паровоз? Растяпа, спросить не мог.

— В депо, наверное, стоит… Ну, я за Ивановой.

Наташа сидела на крыльце разрушенного дома, охватив голову руками. В помятой грязной шинели и серой ушанке, она была похожа на первогодка-солдата, уставшего от трудных учений. Девушка пристально смотрела на запад, точно надеялась увидеть там свою судьбу.

Тяжелые залпы орудий доходили до нее приглушенными раскатами, земля натруженно гудела. Девушке вдруг представилось, что это бунтует Байкал. Белоголовые волны озера ударяют в отвесные скалы, брызги шумно оседают на каменистый берег.

Она забылась.

Листравой с Пилипенко и Цыремпилом нашли паровоз в дальнем тупике среди разрушенных цехов вагонного депо. Еще не дойдя до машины, Александр Федорович критически прицелился: какой? Сердце старого машиниста забилось: сотни раз принимал он паровоз и сотни раз по-новому ощущал это тревожное волнение.

У локомотива мужчина средних лет встретил их сдержанно, даже недружелюбно. И это понравилось Листравому. Он знал, что передавать машину всегда неприятно: каждый болтик тебе дорог, каждый вентиль натерт до блеска твоими руками, если ты настоящий хозяин.

Илья тоже ревниво оглядел паровоз и сразу принялся хозяйничать. В будке загремели бидоны, захлопала чугунная дверка топки. Из короткой трубы заклубился плотный темный дым, зашумел сифон, бросая ввысь стремительные искры. Цыремпил бросал уголь в топку.

— Ну, влопались! — испуганно крикнул бывший хозяин паровоза. Он мгновенно взбежал по лесенке в будку, оттолкнул Илью, двинул паровоз назад, закрывая сифон. И сразу же на том месте, где они только что стояли, разорвались три снаряда. Хозяин сердито обернулся к Илье:

— Горяч парень… Фрицы придвинулись к станции. Охотятся за дымом. Понимать должен.

Убедившись в исправности колеи, резко бросил паровоз вперед, вывел его за стену корпуса депо.

— Маневрировать надо. Топить маленькими порциями, дыму меньше…

Пилипенко подавленно молчал. Он никак не предполагал, что враг так зорок и оперативен, не ожидал, что так скоро они попадут под обстрел. Ему было неприятно сознавать себя виновным. Взгляд его задержался на крыше вагона: взрывом ее сорвало когда^;то, смяло и повесило на прогнувшуюся балку меж стен. Замерзшим бурым одеялом топорщилась она, дребезжа и раскачиваясь на ветру. Ее можно использовать: дым прикрыть. Илья позвал друга, указал на крышу.

Тот понимающе кивнул головой. Вскоре оба направились к тому месту, где висела железная крыша. Илья поднялся наверх. Когда опять начался обстрел, Цыремпил — сорвался вниз, укрылся за камнями. Илья спокойно осматривался, возвышаясь во весь рост. Осколки и бетонные обломки с треском ударялись в кирпич стены. Сверху Илье было хорошо видно, как прятался Цыремпил, и он засмеялся:

— Эй, сибирячок! Будя! Будя кланяться!

Снаряд взорвался слишком близко: Илью накрыло тучей белесой пыли, ударило волной кирпичной крошки. Цыремпил испуганно привстал, опасаясь за товарища. А тот отплевывался, ругался. Теперь внизу смеялся Цыремпил.

Листравой тем временем выспрашивал у местного помощника машиниста об условиях снабжения углем и водой, а того интересовало, какие новости известны о Демянском котле. Узнав, что кольцо окружения немцы прорвали, посетовал:

— Генералы, видать, слабоваты…

Заметив на стене парней, не одобрил поведения Ильи:

— Рисуется парень…

Александру Федоровичу было неприятно это замечание. Поэтому он перевел разговор на другую тему, спросил:

— А там, на реке, у движка, где воду набираете, тоже стреляют? — Бывает, но реже: фронт дальше.

Помощник собрал в небольшой деревянный чемодан свои пожитки. Отдельно увязал поношенную шинель, сапоги со стоптанными вкось каблуками.

— Машиниста моего, Никитича, вещи, — грустно объяснил он, затягивая узел. — Тут его прямо на сиденье пришпилило.

Александр Федорович снял шапку, печально посмотрел на кожаную подушку сиденья с продавленными пружинами.

— Подай впе-е-еред! — раздался звонкий голос Пилипенко.

Листравой осторожно подвинулся на правую сторону будки, словно опасаясь потревожить память того, кто недавно сжимал этот реверс. Он бережно перевел теплые рычаги, и ему показалось, что они еще теплы от рук Никитича.

Парни по балке подобрались к крыше, зацепили железо, потащили на себя. Им удалось выдвинуть крышу над рельсами так, чтобы она смогла прикрыть паровоз, как зонтом. Пилипенко стоял теперь внизу.

Паровоз подошел под железный шатер. Дым из трубы стал ударяться в навес, опускаться вниз, теряясь в развалинах.

— Ишь ты! — сдержанно одобрил помощник выдумку Ильи. — Ловко! И ночью способно, искры потеряются…

Он замолчал, должно быть, сожалея, что ему раньше самому не пришло такое в голову. А Листравой подобрел: не подкачали ребята, не все у них «рисовка».

Но когда Илья поднялся в будку, Листравой на-супленно сказал:

— Ты вот что, Илья. Не храбрись, не суйся, куда тебя не посылают. Кому нужна твоя телячья прыть? — И строго, даже злобно добавил: — Врагу нужна, немцу! Вот!

— Ползать на брюхе прикажете?

— Дурак, парень! Ты не на один и не на два дня нужен. Дорога наша длинная до границы-то… Повторишь, товарищ Пилипенко, накажу по-своему.

И Листравой вполне серьезно поднес к носу Илья свой большущий кулачище.

— Так и знай! Вот!

Мысль Листравого об осторожности озадачила Илью. В самом деле, если он, другой, третий без смысла будут рисковать жизнью, кто же воевать станет?

Собственная смелость, которой Илья гордился минуту назад, померкла и вызвала стыд. Он рвался на фронт не для того, чтобы в первый же день погибнуть от шальной пули.

Совсем по-иному отнесся к словам машиниста Цыремпил. Без риска воевать нельзя. Если бы умирали только лишь с толком да смыслом — что за война? Все остерегались бы, приглядывались, выбирали. Разве, к примеру, можно уверенно вести поезд, не опасаясь, что где-то впереди разобран путь?