Для Галлера не было тайной, что Викторов и Киреев предложили Муклевичу назначить на должность начштаба И. М. Лудри, бывшего унтер-офицера старого флота, в гражданскую комиссара Кронштадтской базы и Онежской флотилии, а после ее окончания — комиссара и начальника Морских сил Каспийского моря[152].
Льву Михайловичу казалось, что подготовкой к этому была и аттестация, с которой ему дали ознакомиться в конце 1926 года. Наряду с лестными словами было в ней в его адрес и неожиданное: «…недостатком является малое внимание оперативному руководству…» И хотя в конце стояло «подлежит продвижению на должность командующего»[153], выводы по аттестации его насторожили. Но вопросов о своем будущем Галлер ни Викторову, ни Кирееву не задавал. Ни о чем не спросил он и Муклевича, прибывшего в июне вместе с наркомом Ворошиловым. Поход, во время которого высшее командование находилось на линкоре «Октябрьская революция», и осенние маневры прошли успешно. И уже в конце кампании, поздней осенью, Льва Михайловича вызвал в Москву наморси Муклевич. Беседа не была длинной. Муклевич предложил Галлеру дать согласие на командование дивизией линкоров. «На выходах в море у вас кроме линкоров будут два дивизиона эсминцев, — сказал он. — А затем, когда построим, в состав дивизии войдет дивизион сторожевиков. Таким образом, вы, Лев Михайлович, будете фактически командующим эскадрой, как когда-то Эссен. Начштаба мы найдем. А вот лучше вас командовать эскадрой не сможет никто. Соглашайтесь!»
Приказом Реввоенсовета СССР № 217 от 17 ноября 1927 года военмор Л. М. Галлер был назначен командиром дивизии линкоров Морских сил Балтийского моря.
Все дредноуты страны
На улице Чехова, как стал называться Эртелев переулок, у подъезда дома Льва Михайловича окружили мальчишки. Кто восхищенно считал нашивки на рукаве кителя, кто просто глазел на высокого подтянутого моряка. Один отважился, спросил: «Дяденька, правда, что вы начальник всех дредноутов?» Об этом Лев Михайлович рассказал за обедом сестрам и дорогому гостю — Владимиру Александровичу Белли, вернувшемуся в Ленинград после работы в Китае и службы в Москве в штабе коморси. С того дня Тоня, провожая брата в передней, снимая пушинку с идеально сидящего синего кителя, спрашивала: «Когда нас снова навестит начальник всех дредноутов?»
В дивизию линкоров Морских сил Балтийского моря и в самом деле входили все линкоры-дредноуты Советского Союза. Правда, существовали еще два дредноута типа «Севастополь», ранее входившие в состав российского флота. Но надежды вернуть уведенные белыми в 1920 году и ржавеющие с тех пор во французской Бизерте корабли Черноморского флота уже не оставалось. Переговоры по дипломатическим каналам не дали результатов, хотя и длились не один год. Значит, линкору «Воля» (бывший «Император Александр III») не суждено возвратиться в родной Севастополь. Восстановление же линкора «Фрунзе» все еще не было начато.
Три линкора — «Марат», «Парижская коммуна» и «Октябрьская революция» в конце 20 — начале 30-х годов составляли основу боевой мощи флота на Балтике. На каждом по 12 305-миллиметровых орудий — по три в четырех башнях, по 16 120-миллиметровых противоминного калибра, размещенных в бронированных казематах. Противоминный калибр разделялся на восемь плутонгов. Противоаэропланная артиллерия состояла из шести 75-миллиметровых и одного 47-миллиметрового орудия. В погребах линкоров хранилось внушительное число снарядов, по сто на каждое орудие главного калибра, по триста на ствол противоминного. Артиллерия линкоров могла вести бой побашенно и побатарейно или управляться централизованно, с командных пунктов. Подача снарядов из погребов, заряжание орудий и наводка башен обеспечивались работой сотен электромоторов. Громада линкора, полным водоизмещением более 26 000 тонн, могла двигаться со скоростью 22–23 узла благодаря 10 турбинам общей мощностью 42 000 лошадиных сил. Пар к ним поступал от 25 котлов, сосредоточенных в четырех котельных отделениях. Топливом служил уголь, его максимальный запас составлял 1500 тонн. При форсировании котлов на полную мощность в топки через форсунки подавалась нефть из цистерн, рассчитанных на запас в 700 тонн. Турбины, расположенные в трех машинных отделениях, вращали четыре гребных вала… Чтобы работали котлы и машины, турбодинамо вырабатывали электроэнергию, стреляли орудия, поддерживалась радиосвязь, были в строю штурманские приборы и велось наблюдение за воздухом и морем, более тысячи двухсот краснофлотцев, старшин и командиров проверяли исправность механизмов и оружия, ремонтировали то, что было необходимо, несли круглосуточные вахты и дежурства во время походов, стоянок на якоре или у стенки.
Вот такие корабли входили в дивизию Л. М. Галлера. На фок-мачте одного из них — «Парижской коммуне» поднял он свой флаг с двумя красными звездами на белом фоне и Военно-морском флагом в крыже, флаг старшего флагмана. Когда дивизия выходила в море, фарватер проверяли тральщики, неуклюжие гидросамолеты-разведчики искали противника впереди по курсу, истребители барражировали над линкорами, готовые отравить неприятельские бомбовозы. А в ближнем охранении линкоров — впереди, по бортам и за кормой шли эсминцы «новики». Все эти корабли и самолеты подчинялись старшему флагману: он вел эскадру. Лишь подводные лодки и минные заградители обычно не входили в его подчинение.
Зимой, до того как сошел лед в Финском заливе, Лев Михайлович Галлер все свое внимание направил на качественный ремонт механизмов и оружия линкоров. По графику, висевшему на переборке в его салоне, было видно, как много предстоит сделать. Но день за днем клетки на нем закрашивались цветными карандашами, показывая успешный ход ремонтных работ. Особо занимался Галлер «Маратом», на котором с конца 1927 года началась модернизация. По плану шла и командирская учеба. Комдив сам разрабатывал групповые упражнения, сам и проводил их, добиваясь твердых знаний и единства тактического мышления командиров и старших специалистов линкоров, своего штаба. Затем, уже с марта, начались военные игры. Галлер стремился «проиграть» типовые варианты боевых действий своей дивизии — боя с линкорами и крейсерами противника, отражения атак эсминцев, торпедных катеров, подводных лодок и авиации. Особое внимание уделял взаимодействию линкоров с артиллерией фортов, с самолетами и легкими силами, в том числе и с торпедными катерами — бою на минно-артиллерийской позиции против превосходящих сил «противника». Штаб и командиры кораблей немало поработали, чтобы попытаться решить непростые задачи противовоздушной, противокатерной и противоминной обороны громадных кораблей на переходе морем и в бою. В спорах рождались предложения, уточнялись Действующие на соединении тактические инструкции. Но все предстояло еще проверить на учениях во время приближающейся кампании.
В середине июня 1928 года линкоры уже выполняли совместные стрельбы главным калибром. Галлер управлял дивизией с «Октябрьской революции», тактическим фоном было отражение ночных и дневных атак эсминцев, уклонение от подлодок, взаимодействие с авиацией. В отчете штабу Морских сил, который подписал комдив, указывалось, что поход дал практику в совместном маневрировании, позволил проверить ряд тактических приемов, а «механизмы кораблей работали безукоризненно». Но вместе с тем и признавалось, что дневная атака эсминцев была удачна, так как «противника» по условиям видимости обнаружили слишком поздно — в 20–25 кабельтовых. И снова рейд, снова совещания командиров линкоров и их старших специалистов, штаба дивизии, вновь на основе полученного опыта вносятся изменения в действующие инструкции и наставления. Так было и после похода к Дагерорту в июле, и после, как тогда говорили, «большого похода» в Южную Балтику в августе 1928 года… Обычная круговерть флотской службы.
Учебный год, как всегда, закончился маневрами Краснознаменных Морских сил Балтийского моря, которые завершились в начале сентября. Когда в восточной части Финского залива стал лед и из Кронштадта в Ленинград стали добираться по ледовой дороге на Ораниенбаум, а оттуда поездом, когда стало рано темнеть и палубы кораблей поверх опилок покрылись деревянными щитами — для сбережения тепла, Лев Михайлович решил наконец-то как следует проштудировать накопившиеся за лето журналы, да и частично газеты. В месяцы, заполненные походами, стрельбами и учениями, было иногда и не до чтения. Он просматривал газеты и журналы, привычно подчеркивал то, что казалось главным, просто обращало внимание, вынуждало к раздумьям. Многое Льва Михайловича уже давно беспокоило. Когда в начале 1928 года «Правда» сообщила, что ранее исключенные из ВКП(б) Л. Д. Троцкий, Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев, X. Г. Раковский выведены из состава ЦИК СССР и РСФСР[154], он подумал, что в Москве установилось единомыслие. Ничего более не желал Лев Михайлович: надо работать, созидать новую могучую Россию, улучшать жизнь народа и поднимать его культуру. И проводить индустриализацию, открывающую возможность построить сильный флот. Ему были близки высказывания А. И. Рыкова о необходимости поднять культуру земледелия и за этот счет увеличить хлебные ресурсы. Подумать только, урожайность в Европе чуть ли не в три раза превышает нашу! Значит, крестьянин должен спокойно трудиться, и ему в этом надо помогать. Но, судя по газетам, зимой началось принудительное изъятие зерна у крестьян. А. И. Рыков, выступая в марте на пленуме Моссовета, говорил, что крестьянин испуган, в деревне распространяются слухи о возвращении к «военному коммунизму». И как не испугаться — появились заградотряды, заем распространяется зачастую принудительно, есть также попытки принудительного товарообмена. Лев Михайлович с удовлетворением прочитал сказанное Рыковым: «Нэп, как система отношений с деревней на основе товарного обращения, остается полностью и целиком, а те излишества, злоупотребление, головотяпство и глупости, которые допускаются местными работниками и которые помогают распространению злостных сплетен о ликвидации новой экономической политики, необычайно вредны и опасны. С ними необходима систематическая и жестокая борьба. Нужно, чтобы все крестьянство знало, что товарооборот в отношениях между городом и деревней остается, как остается и революционная законность во внутренней жизни деревни»[155].