Соломон Мудрый также развернул перед собой экземпляр газеты, купленной впервые в жизни, проверил на свет, как проверяют подлинность ассигнаций, и в свою очередь заключил:

— Верно, ряшки и вправду знаменитые! — Его сонное лицо, не имеющее ничего общего с царской мудростью, — Соломоном Мудрым его прозвали просто так, для смеха, — оживилось.

Пришла пора сказать свое слово и Добрыне. Синеглазый, добродушный, в длинной, ниже колен, толстовке, он вызывающе поглядел на своих друзей и спросил:

— А мы что, суслики? Или мало на свете кораблей?

Мальчики притихли. Они поняли Добрыню. Нет, не суслики они беспомощные! Они ничего не боятся. Пусть дождь! Пусть снег! Пусть открытое небо над головой! Пусть всего лишь один гривенник за душой, они все равно богаче всех одесских валютчиков-богачей. У них, пацанов, есть своя валюта — солнце. Будет у них и море.

— Верно! — Это сказал Утренний Конь.

Все удивились.

— Откуда ты, Конь, взялся?

Утренний Конь сказал, волнуясь:

— Идемте к чистильщику сапог Коке, он провожал наших пацанов в плавание… Может быть, совет даст нам дельный…

Петух рассмеялся. Ну и дела! Сегодня у всех лишь одно в голове — море. Вот что натворила газета. Что же может сказать им Кока?

Чистильщик сапог увидевший мальчиков с номером «Молодой гвардии» в руках, сразу догадался о цели их визита.

— Бросите волю? — спросил он, насмешливо щурясь.

— Бросим, — ответил за всех Добрыня.

Тогда Кока одобрительно забарабанил по ящику двумя щетками.

— На бирже труда есть девушка, — сообщил он. — Симой зовут. Она вас зарегистрирует…

Последнее слово всех насторожило. То ли оно не понравилось своей ребристостью, то ли навело на какие-то невеселые воспоминания.

— Не бойтесь! — сказал Кока. — Ставьте на ящик свои колеса, я вам на счастье надраю.

Кока усердно чистил видавшую виды обувь друзей и негромко напевал:

Биржа труда находилась на Торговой улице. Ее здание, некогда принадлежавшее миллионеру Русову, хозяину многих домов в Одессе, подобно старинному замку возвышалось над Арбузной гаванью. В огромном зале было полно людей. У каждого окошка стояла шумливая очередь. Наши герои отыскали окошко, за которым сидела маленькая девушка, и стали дружно к нему проталкиваться.

— Эй, вы, очередь надо соблюдать!

— Откуда вы, босяки, сорвались?

Соломон Мудрый собрался было схватиться с рыжим широкоплечим подростком, но тут из окошка послышался звонкий голос девушки:

— Что здесь случилось?

— Да вот, шпана…

— Новенькие? Не шумите, — сказала им девушка.

Новеньким пришлось стать в очередь. Она быстро подвигалась. За какой-нибудь час двадцать человек были посланы на заводы, в трамвайное депо и железнодорожные мастерские.

К окошку мальчики подошли последними.

— Что скажете? — спросила их девушка.

Петух развернул перед ней номер «Молодой гвардии».

Девушка поправила комсомольский значок на сатиновой серой блузке и сказала:

— Ясно. Но с морем трудно. Хотите на кожзавод, что на Дальницкой улице?

— Не подходит, — возразил Петух.

— Могу послать на кондитерскую.

Всем своим видом мальчики показали, что и к этому предложению они относятся равнодушно.

— Есть места на джутовую, а на флот нет заявок. Ни одной! И на ближайшее время не обещаю. На джутовой, в механической мастерской, зарплата хорошая…

— Оставь свою джутовую в покое!

Девушка не обиделась, улыбнулась и спросила.

— Разве ваша дикарская жизнь лучше? Голодать… И может быть, воровать?..

Хмурые глаза мальчиков остановили ее.

Воровать? Ну и что же? И такое бывало в голодуху. А сейчас они не какая-нибудь зловредная шпана. Они помогают одесским хозяйкам тащить с рынка корзины с арбузами, помидорами и картошкой. И насчет голодной жизни выдумала она. В городе полно хлеба, не то что в прошлое лето. Есть хлеб черный. Есть хлеб белый. Есть розовый, арнаутский!

— Ладно, залезем сами в какой-нибудь трюм — и адью! — зло буркнул Петух.

— Высадят в ближайшем порту и надают по шее!

— Это нам по шее?

— Не мне же. — Девушка закрыла окошко.

— Ишь какая фрея! — сказал Добрыня.

Окошко чуть приоткрылось.

— Фрея или фея? — почему-то заинтересовалась девушка.

— Фрея! — презрительно щурясь, повторил Добрыня. Он хотел объяснить, что «фрея» на их пацанском языке это значит неповоротливая, нескладная, несмышленая. Но окошко было уже вновь закрыто.

Когда они вышли на улицу, Соломон Мудрый с досадой поглядел на Утреннего Коня:

— Все-все из-за тебя… Число четыре невезучее!

— Верно, бог троицу любит, а ты взял и четвертым вперся… — сказал Добрыня.

Утренний Конь обиделся. Ни с кем не попрощавшись, он молча свернул в сторону. В Преображенском скверике он проверил сегодняшнюю выручку, медные и серебряные монеты. Все было в порядке.

Сдав деньги в контору типографии, он решил было где-нибудь пообедать и тут же передумал. Есть почему-то не хотелось. Не хотелось и возвращаться домой. Впрочем, дома-то у него и не было. Он снимал угол у одной старухи в подвале, стены которого были расписаны причудливой плесенью. Эх, хорошо бы и вправду в море… Ему, Утреннему Коню, тогда не пришлось бы горланить до боли в горле: «Вот утренние газеты!..» Он навсегда забыл бы о своем враге — Гришке Крючке, продавце «Вечерки». Этот Гришка — он еще торгует валютой — не раз пытался захватить территорию Старого рынка.

Нахмурившись, Утренний Конь завернул на Торговую улицу и тут, как назло, столкнулся лицом к лицу с самим Крючком, черноглазым, бровастым мальчишкой.

— Уходи, Конь, с базара! — рявкнул он на всю улицу.

— Сдохни! — делая вид, что ему не страшно ничего на свете, ответил Утренний Конь.

Черные глаза Крючка еще больше потемнели.

— Эх ты, Конь пархатый номер пятый! — угрожающе произнес он и сунул руки в карманы своих брюк.

Отступив на шаг, Утренний Конь подумал: «Конь так Конь. А пархатый? Это такая болезнь. Но он никогда не болел паршой. И почему номер пятый?» Во всем этом было что-то непонятное, оскорбительное. Утренний Конь втянул в себя воздух, словно ныряльщик перед прыжком в воду, и выбросил вперед кулак.

Крючок заревел от боли, выплюнул на панель выбитый зуб и схватил Утреннего Коня за горло.

Что было дальше, Утренний Конь не помнит.

Придя в себя, он увидел девушку с биржи труда, которая, вцепившись в волосы Крючка, дергала его голову вверх — вниз, влево и вправо. На помощь девушке спешил моряк в голубой робе.

— Все равно не дам Коню жизни! — хрипел Крючок.

Увидев моряка, он вырвался из рук девушки и побежал, порой оборачиваясь и грозя всем кулаками.

— Мог задушить! — сказала девушка.

Ее лицо было в поту. Она тяжело, часто дышала. Утренний Конь удивился. Как она здесь очутилась? Он с благодарностью глядел на нее.

— Пойдем, мальчик, я тебя провожу, — предложила девушка.

Сначала они шли молча. Глядели на летящие над городом облака. Слушали щебет ласточек. Рыжее солнце, красные крыши зданий, желтая пыль над мостовой и янтарно-светлые кроны акаций — все это сливалось перед глазами в один цвет, золотой и прозрачный.

Возле квасной будки девушка и мальчик остановились и выпили по кружке холодного хлебного кваса.

— Как же тебя зовут? — спросила девушка.

— Утренний Конь.

— Вот как. Где же ты живешь?

— На Скидановском спуске.

— Утренний Конь — не имя.

— Ну, Павлом зовут… Пахомов…

— Так вот, Павел, я ведь и вправду не могу вас сейчас послать в плавание. Но, возможно, как-нибудь договорюсь…

— Спасибо.

— Я — Сима.

— Спасибо, Сима!

Перед тем как расстаться, она вдруг вспомнила о драке: