Пятница обследовал дерево, сперва как следует напившись из лужицы, и раздраженно затряс головой, когда стая рябков прилетела к цистерне попить и искупаться. Птицы распушили перья и громко хлопали крыльями, приветствуя друг друга.
Пятница поймал одну из них прямо на земле, а остальные с шумом и криками, похожими на звон колокольчиков, умчались прочь, пролетев прямо у него над головой — лишь мелькнули длинные пятнистые хвосты и рыжеватые грудки.
Становилось все светлее; солнце выжигало остатки холодной ночи, и далекий дом словно вырастал над землей со своими белыми-пребелыми стенами, хозяйственными постройками и старой башней для колокола, ослепительно сияя в солнечных лучах. Вокруг него был островок зелени, где доминировали четыре пальмы, куда более высокие, чем ветряные мельницы, а дальше расстилался безбрежный серо-зеленый вельд.
Места, где обитали люди, были очень важны для Пятницы в его скитаниях, однако же и отсутствие их не было для него трагическим. В таких местах всегда была вода — обычно в виде естественного источника — и довольно много пищи, хотя из-за крыс, которых он как-то наловил в одном из амбаров, вряд ли стоило подвергать себя риску быть съеденным проклятыми псами, да и другие, более крупные представители семейства кошачьих встречались здесь куда чаще — их привлекала вода, а заодно они и охотились на собравшихся к водопою более мелких зверьков. От одной ветряной мельницы до другой было примерно километров двадцать, и в подобном месте Пятница попал в скверную историю.
Сперва он нашел свежий помет каракала и сразу насторожился, но довольно быстро успокоился, потому что больше никаких следов не встретил. Потом ему попалась клетка-ловушка с наживкой из падали. Ловушка имела вид куба со стенками из металлической сетки и открывалась только с одной стороны. Пятница дважды обошел ее кругом, привлеченный столь «замечательным» ароматом, потом все же шагнул внутрь и осторожно стал красться по направлению к белой коробке у дальней стенки. Делая последний шаг по сухой траве, он вдруг ощутил легкий толчок, что-то сдвинулось под его лапой, и дверца ловушки у него за спиной с металлическим лязгом захлопнулась, преградив путь назад.
Кот от неожиданности подпрыгнул — так громко в царившей вокруг тишине прогремела упавшая дверца, — и ему потребовалось некоторое время, чтобы окончательно убедиться: выбраться из этой проволочной коробки невозможно. Парочка крошечных дикдиков шарахнулась было в сторону, потом снова принялась пастись. Пятница снова обошел всю клетку, пытаясь найти выход; сквозь проволоку на него смотрели ко всему равнодушные яркие звезды; вокруг было только небо, а путь на волю преграждала невидимая в темноте, однако совершенно непреодолимая стальная сетка.
Леопард, попав в такую ловушку и понимая, сколь она прочна, стал бы, наверное, в сильнейшем страхе и ярости кусать и рвать когтями стальную сетку, пока не истощил бы все силы и не поранил до крови морду. А в конце концов лег бы неподвижно и стал ждать, затаив злобу, смертельно опасный. Животные, более похожие на собак, использовали бы свои норные качества, роя землю когтями и пытаясь устроить подкоп; при определенном везении они смогли бы, наверное, даже выбраться на свободу. Медоед, обладающий редкостной сообразительностью, при наличии достаточного времени прогрыз бы в сетке дыру мощными зубами и расширил ее когтями, и потом охотники-трапперы стояли бы с озадаченным видом у запертой, однако пустой ловушки, удивляясь, как это зверь, сделавший такую маленькую дыру, сумел разгрызть стальную сетку, которая поддавалась только специальным кусачкам.
А вот более мелкие представители семейства кошачьих, в том числе пятнадцатикилограммовый каракал, для ловли которого подобные ловушки использовались особенно часто, смирились бы со своим пленением — на время, конечно, — и стали бы ждать развития событий с поистине кошачьим стоицизмом.
Пятница лежал, глядя, как разгоралась в небе заря, и внимательно прислушиваясь ко всем звукам вокруг; беспокойство охватило его только к полудню, когда солнце было в зените.
Такая ловушка — изобретение не только более гуманное, чем капканы со стальными челюстями, но и весьма часто применяемое зоологами для исследовательской работы, поскольку позволяет поймать зверя живым и даже, если угодно, как-то пометить его или надеть на него радиоошейник, а потом снова отпустить на волю. Хищников стараются после поимки перевезти куда-нибудь в заповедник, подальше от сельскохозяйственных угодий и от тех мест, где тот или иной зверь считается «больным» или «крайне опасным».
Последний этап — транспортировка и выпуск животного на волю — прост, ибо требуются всего два человека, чтобы поднять клетку и поставить ее в кузов грузовика, или, может быть, три — если в ловушку попался леопард. Осторожность требуется и при обращении с каракалом, а уж с барсуком и подавно. Ну а дикий кот, стоит открыть дверцу клетки, просто исчезнет — глазом моргнуть не успеешь.
Достаточно просвещенный человек, занимающийся разведением овец или ангорских коз, вполне способен сразу выпустить попавшегося в ловушку дикого кота или барсука, но даже он ни за что не выпустит леопарда или каракала и не повезет этих животных в ближайший заповедник — испугается недовольства соседей или того, что хищник вернется и снова начнет резать его скот.
Поскольку леопарды уже крайне редки на Большом Карру и к тому же находятся под охраной закона по всей стране, клетки-ловушки используют теперь почти исключительно для охоты на каракалов, которых в живых оставляют крайне редко.
Причины такой жестокости понять нетрудно даже сотрудникам заповедников.
Численность каракалов угрожающе увеличилась в последние двадцать лет; эти хищники сильно вредят отарам овец и коз, хотя оба эти фактора связаны прежде всего с деятельностью самого человека и являются результатом интенсивного развития животноводческого фермерства. В ловушки попадаются порой и другие животные, привлеченные запахом приманки, и среди них даже мелкие антилопы и дикобразы.
Каракалы — эта «чума», как их называют фермеры, — невероятно размножились из-за вторжения человека в естественный распорядок жизни хищников, существовавший в доисторическом Карру; с тех пор львы были в значительной степени истреблены, леопардов отогнали к самым горам, в результате чего стремительно размножились шакалы и орлы.
Война с шакалами набирала обороты, совершенствовалась техника борьбы с ними, и в один прекрасный день (ведь двадцать лет, с точки зрения эволюции, — всего лишь мгновение) каракалы из редких животных, хотя и встречавшихся по всей Африке и Ближнему Востоку повсеместно, вплоть до Индии, как бы вырвались из своей естественной и довольно узкой ниши и распространились чрезвычайно широко, заняв в природе то место, которое раньше принадлежало черноспинным шакалам и орлам.
С уменьшением численности шакалов — их истребляли по непроверенным данным тысячами — и орлов, которые гибли сотнями, угрожающе размножились даманы, как на то способны только грызуны.
Пара черных африканских орлов, или орлов-яйцеедов, способна съесть примерно триста даманов в год; у каракалов примерно тот же показатель, но существует несколько факторов, свидетельствующих о более благоприятных для каракалов условиях жизни. Благополучие любого дикого животного зависит от трех обстоятельств, составляющих основу его выживания, — логова для воспроизведения потомства, пищи, необходимой для роста и продолжения рода, и количества соперников.
Котята каракалов, после того как мать предоставит их самим себе, весьма уязвимы и вполне могут стать добычей шакалов и орлов. Но поскольку львы и леопарды на Карру практически отсутствуют и даже шакалов и орлов стало значительно меньше, прежней опасности для молодых каракалов не существует; освободилось множество удобных мест для устройства логова, и к тому же невероятно размножились даманы — отличная пища для каракалов. И вот красивые рыжие кошки с мощными и острыми зубами и когтями стали размножаться с угрожающей быстротой, буквально уничтожая мелкую дичь и скот в тех местах, где раньше никогда в сколько-нибудь опасных количествах не встречались.