Тернеру было ясно, что на этих собак надежды мало, разве что — и он очень на это рассчитывал — они отвлекут внимание леопарда, если тот вздумает напасть.

Заряд картечи превратил в лохмотья ветки и листья на крыше шалаша, в котором лежала приманка, и трудно было представить, как такой крупный зверь остался в живых, засунув голову и плечи прямо в ловушку. На земле перед входом в шалаш валялись клочки окровавленной шкуры с черной короткой шерстью, комья земли и два почти целых когтя.

Мужчины молча присели на корточки, разглядывая эти печальные свидетельства. Говорить, собственно, было не о чем.

Войлочная шляпа Джона Эвери зацепилась, когда он выпрямился, за колючую ветку и повисла у него над головой уже во второй раз за это время. Тернер посмотрел, как Эвери ловит свой несносный головной убор, однако даже не улыбнулся. Очень осторожно по едва заметной тропке, вьющейся среди колючего кустарника, он двинулся вниз по склону холма.

Эвери — за ним. В зарослях аронника они обнаружили новые следы: здесь явно лежал кто-то тяжелый, и вокруг было множество кровавых пятен. Капли крови остались и на зеленых листьях; они казались совсем свежими. Люди медленно пошли по кровавому следу дальше.

Примерно через час Тернер остановился и принялся разминать пальцы правой руки, лежавшие на спусковом крючке, — их буквально свело от напряжения. Джон Эвери тяжело дышал ему в затылок, а вот собаки куда-то исчезли. Кровавый след тянулся дальше, однако стал менее заметен. Клиф снова перебирал в уме возможные объяснения складывавшейся ситуации. В самом начале было совершенно ясно, что леопард или может лежать мертвым неподалеку от ловушки, или же, наоборот, успел отойти достаточно далеко, однако все равно умирает; или же он был ранен относительно легко и теперь поджидает своих преследователей. Тернер начинал склоняться в пользу последнего вывода, поскольку крови на земле и листве становилось все меньше. Кровавые следы на ветках и узловатых корнях деревьев указывали, скорее всего, на то, что зверь специально терся о них плечом или боком, пытаясь уменьшить боль от довольно глубокой, но, видимо, не слишком серьезной раны. Через некоторое время они обнаружили кровавый отпечаток лапы на широком листе лилии. Если вспомнить, под каким углом леопард проник в ловушку, то он никак не мог избежать попадания картечи, даже если ранение оказалось относительно легким, ибо при любом другом раскладе его просто убило бы на месте. Неужели, размышлял Клиф, ему оторвало лапу? Но тогда было бы куда больше крови, и ее трудно было бы остановить, даже если бы зверь часто и тщательно вылизывал рану. Тернер пытался представить себе, как раненый леопард бежал через темный лес, замечая, что его кровь крупными каплями падает на траву и листья подлеска. Клифу казалось, что он даже слышит тот легкий шорох, с которым капли крови падают на сухую листву.

Огромная кошка пробегала здесь, молча, не веря в спасение и все же пытаясь спастись, терзаемая ужасом и болью, и, думая об этом, Клиф с трудом сдерживал гнев и возмущение.

Джон Эвери запыхался, лицо его блестело от пота; он постоянно озирался, и глаза его сияли от возбуждения. Тернер понимал, что в душе Джона это возбуждение сейчас сильнее страха, хотя оба эти чувства, особенно в сочетании друг с другом, способны толкнуть человека на любую опасную авантюру. Сам же он по-прежнему надеялся, что зверь постарается избежать встречи с людьми и как-то залечить свои раны. И хотя эта прогулка по лесу была чрезвычайно напряженной, у Тернера не возникло ни малейшего желания увидеть в итоге мертвого леопарда. Он все-таки прежде всего оставался ученым и, естественно, был весьма опечален тем, что столь редкое животное могло быть опасно ранено. Он рассматривал каждый кровавый след с беспристрастностью исследователя и с холодной логикой оценивал опасность, таившуюся в каждом новом лабиринте колючих зарослей, однако мечтал лишь об одном: хоть бы все это поскорее кончилось! И все-таки он многое отдал бы за один только взгляд на этого леопарда, ибо из головы у него не выходили те клочки черной шерсти, которые они обнаружили у ловушки. Но если зверь все-таки промелькнет в этих зарослях, почти наверняка придется стрелять, чтобы защитить себя от нежелательного нападения.

След вел вниз, к реке, а потом снова наверх, по крутому склону, в сухой редкий лесок, полный скалистых выходов горных пород и обросших мхом огромных валунов. Здесь кровь выглядела более свежей, однако след стал беспорядочным.

Два валуна, лежавшие неподалеку один от другого, буквально покрывали кровавые мазки, но если на одном кровь уже запеклась в лучах горячего солнца, то на другом следы были еще влажные, оставленные от силы час назад. Итак, леопард прошел здесь совсем недавно, однако след был довольно неясным, а потом оказалось, что новый след идет дальше вместе со старым и оба ведут по крутому склону утеса к выступу, который виднелся высоко за деревьями. На опушке они остановились; на фоне ясного голубого неба отчетливо выделялся выступ на красно-серой стене утеса. Джон Эвери глубоко вздохнул, явно с облегчением. Тернер и сам испытывал облегчение. По крайней мере, здесь, на открытом и залитом солнцем пространстве, шансы у обеих сторон более или менее выровнялись, и на какое-то время можно было чуть-чуть расслабиться.

— По-моему, именно туда он и направился, — прошептал Тернер. — Видишь вон там, под нависшей скалой, пещеру? — Он перекинул ружье на левое плечо и принялся сгибать и разгибать в локте правую руку, потом показал Эвери пальцем на выступ.

Джон Эвери снова тяжело вздохнул, громко сглотнул слюну и кивнул:

— Очень похоже. Что будем делать теперь?

Тернер ответил не сразу.

— Понимаешь, этот свежий след несколько меняет ситуацию. Он пробыл там, наверху, всю ночь, однако все же снова спустился и поднялся, причем совсем недавно. Возможно, ходил пить. Так что, скорее всего, ранен он не настолько серьезно. Если мы сами туда полезем, то определенно нарвемся на неприятности. Хотя если он действительно не слишком сильно ранен, то вряд ли станет нас ждать и удерет еще до того, как мы успеем подняться. А может, уже и удрал.

— Значит, ты полагаешь, что в пещеру есть другой вход? — спросил Эвери.

— Да. Может быть, ведущий на вершину утеса. По-моему, стоит обойти эту скалу кругом, а потом подняться на вершину и как следует осмотреться.

Все это отняло немало времени и сил. Примерно через час они догадались, что было бы проще и быстрее вернуться к ловушке и обойти гору по относительно ровной поверхности плато. Впрочем, в ожесточенной и непрерывной борьбе с колючим кустарником было и свое преимущество: им удалось несколько успокоиться, и напряжение, не отпускавшее их, когда они шли по кровавому следу, улеглось. Да и непосредственной опасности они больше не чувствовали. Тернер — видимо, значительно лучше Джона Эвери — понимал, что их шансы встретиться с леопардом быстро падают и уже упали практически до нуля. В таком густом лесу этот зверь, если он физически не слишком пострадал, может просто исчезнуть, раствориться среди пятен и теней, и увидеть его хотя бы мельком будет настолько же невозможно для них, как голыми руками поймать птичку в небе. Разумеется, при наличии гончих собак и свежего следа существенный перевес оказался бы на стороне охотников. И тонкий нюх тренированных гончих в сочетании с огнестрельным оружием человека стал бы для зверя необоримой силой, так что дверца капкана все-таки захлопнулась бы. Услышав оглушительный лай своих извечных врагов, пятнистый хищник непременно скользнул бы под защиту своего тенистого таинственного мира трав и ветвей, однако этот мир теперь уже не смог бы укрыть его: слепые в его лесу и все же словно видящие все своими носами собаки стали бы безжалостно преследовать его, быстрые, громогласные, ненавистные для него, презирающего всякий бессмысленный шум, и в конце концов он выбрал бы дерево, взлетел наверх и свернулся бы клубком на одной из самых высоких и густых веток, в пятнистой тени листвы, все еще настолько хорошо скрывающей его, что люди снизу вполне могут ничего и не заметить, разве что свисающий кончик хвоста. Из своего последнего убежища леопард рычал бы на этих крутящихся на месте и громко тявкающих дьяволов внизу, обезумевших от страшного запаха хищника; рычал бы и огрызался, и глаза его налились бы яростью загнанного в угол зверя, засверкали бы клыки… Да, на дереве он может спастись от гончих, но не от людей. А люди все равно вскоре проломились бы сквозь заросли, вскинули ружья и завершили этот водоворот насилия.